Проза

Устроиться шамотником на теплотрассу Гошу надоумил его однокурсник
Вася, дальний родственник начальника СУ-160.

В семь утра Гошу подбирал автобус на кольцевой автодороге в районе
Жулебино. Пока ехали на генеральный объект в Бибирево, Гоша спал.
В бытовке переодевался в комбинезон, резиновые сапоги и спускался
с рабочими под землю.

Монтажники рыли траншею, клали трубопровод и закрывали все сверху
бетонными плитами. Шамотники обматывали трубы стекловатой, оборачивали
металлической сеткой и фольгой.

Раньше «на шамоту» сгоняли зеков, солдат. Они трудились под землей,
по колено в воде, сталкиваясь стрижеными головами в скудном свете
бензиновых горелок, и в спертом воздухе искрилась взвесь от стекловаты.
Сейчас в шамотники идут хохлы, молдаване. Москвичи в бригаде:
Гоша, Вася и Марусев.

От стекловаты чесалось тело. Первые дни Гоша работал в перчатках,
и зря, было только хуже. Кожа покрывалась мелкими волдырями, в
носу хрустело, а умываться горячей водой не рекомендовалось –
в расширенные от тепла поры глубоко проникала стеклянная пыль.
И, казалось бы, – страшно. Но уже через месяц, в выходные, Гоша
скучал без ваты. Хотел мять ее, гладить, чувствовать покалывание
на ладонях; хотел катать из нее шарики, медленно разрывать, любуясь
длинными волокнами. Эту загадочную притягательность теплоизоляционного
материала Марусев потом объяснял привыканием нервных окончаний
к легкому раздражению, от чего, якобы, возникала зависимость.

Поначалу Гоша держался вместе с Васей. Тот был юркий, наглый парень
с разбитыми передними зубами. Еще в шестнадцать лет Вася выпросил
у старшего брата его красную «шестерку». Разъезжая по улицам Железнодорожного,
он тормозил возле каждой девушки, стоящей на тротуаре, высовывался
в окно и предлагал совокупиться. Такие ухватки Гоша не одобрял,
но он все равно дружил с Васей, да и барышни порой все-таки садились
в его обшарпанную машину.

Вася научил Гошу спать на трубах, свесив вниз конечности, как
ленивец в шанхайском заповеднике, научил делать трезвый вид, хорониться
от начальства в колодцах, но в нужный момент изображать, что шамотник
ты старательный.

Марусева рабочие прозвали Чернокнижником. Он давно работал на
теплотрассе, людей сторонился и постоянно читал: в обед, на перекуре,
за работой.

Когда надо было заносить тюки со стекловатой в тоннель и по цепочке
распределять их вдоль километрового участка еще не изолированного
трубопровода, Чернокнижник выбирал светлое место рядом с переноской.
Однажды Гоша оказался сразу за ним в цепочке. Он подносил ему
связанные проволокой тюки, и Чернокнижник отрывался от книги лишь
тогда, когда Гоша подходил к нему вплотную. Гоша привык, что если
подносишь стекловату человеку, тот движется тебе навстречу, ободряюще
смотрит, протягивает руки, и в этот момент тебе ясно, что ты не
в одиночестве борешься с колющимся желтым рулоном. Но Чернокнижник
читал, положив книжку под лампочку. Он забирал вату, глядя в страницы,
и старался поскорее отнести ее следующему рабочему. Гоша злился,
и, не давая Чернокнижнику читать, вдвое быстрее подносил тюки.

Первую неделю Гоша ненавидел Чернокнижника. Но потом во время
обеда подсел к нему, спросил, какую книжку тот читает. Чернокнижник
показал обложку со сложным названием. Стал рассказывать. И проговорил
весь обед, тягая вилкой вареные сосиски из литровой банки. Марусев
жевал и рассказывал о происхождении тюркских народностей, о фашизме,
о политической ситуации в стране, в общем, обо всем.

Гоша стал мотать вату с ним в паре. И каждый день Марусев читал
ему «лекции». Гоша не все понимал, но слушал.

Рассказывал Марусев и о себе. Как в армии он монтировал из больших
деревянных блоков новые корпуса, и один блок сорвался, накрыв
бродившую по строительной площадке малолетнюю дочь командующего
частью. Блок, представлявший собой отдельную комнату, упал на
ребенка ровнехонько оконным проемом, и, когда солдаты спустились
посмотреть, что осталось от девочки, – она, перепуганная, но невредимая,
стояла посередине «комнаты».

– После этого я понял, что в жизни есть мистика, – доверительно
сообщил Марусев Гоше.

За разговорами их производительность резко снизилась, и бригадир
поставил Гошу работать к уже заматеревшему Васе, а Марусева отослал
на другой объект.

Лето заканчивалось. Зарплату выдавали частями. Ходили слухи, что
приезжим рабочим полностью за сезон не заплатят, а когда тем надо
будет разъезжаться по домам, дадут денег ровно на билет.

В заброшенном СИЗО города Железнодорожного, где жили гастарбайтеры,
начались волнения. Молдаване угощали всех молодым вином, грецкими
орехами и призывали пикетировать контору СУ-160.

Территория перед зданием управления, заставленная проржавевшими
фермами, остовами строительных машин, каждый день наполнялась
недовольным народом. И каждый день зам. начальника отговаривался
по-новому: то говорил, что инкассатора ограбили и изнасиловали
шашлычники из придорожного кафе «Парус», то обещал расплатиться
акциями вторичного займа, как только те поднимутся в цене, то
просто заявлял, что вся бухгалтерия в отпуске.

А в отпуске был сам начальник, дальний родственник Васи. Когда
он вернулся с отдыха, Вася переметнулся из активных пикетчиков
к сочувствующим, с ним и Гоша.

Начальник на курорте загорел, он округлял свои опохмелённые глаза
и говорил речь:

– Мужики! Мужики! Мужики! – призывал начальник. – Нет денег! Нет
денег!

Любую фразу начальник повторял по нескольку раз подряд.

– Аккорд мужики! Аккорд мужики!

А закончил он таким образом:

– Поняли меня?! Поняли меня?! Вот он! Вот он! – начальник ткнул
указательным пальцем в заместителя.

Зам. начальника собрал бригадиров и долго разъяснял им, что контора
получила частный заказ на изоляцию большого участка трубопровода
в центре Москвы, и что всех приезжих надо собрать «на аккорд»
– разложить вату и сетку вдоль трубы. В этом случае заказчик увидит,
что работа начата и выдаст средства. Из них можно будет выплатить
зарплату. А изоляцией, не торопясь, займутся осенью рабочие-москвичи.

Гошу, Васю и Марусева отправили в короткий отпуск.

На новом объекте, около кинотеатра «Иллюзион», Гошу первым встретил
Марусев. Он рассказал, что все приезжие, около трехсот человек
двое суток раскладывали материал вдоль трубы под высотным зданием
на Котельнической набережной. А когда они закончили и захотели
вернуться в общежитие, автобусов от управления уже не было, и
рабочих погнали с милицией в сторону вокзала. Большинство уехало.
Марусев сказал, что это обычная практика.

Рабочим-москвичам зарплату выплатили полностью.

Бытовка, огороженная забором, стояла в желтом от осенних листьев
дворике на крыше старого подземного гаража. Вокруг вздымались
стены сталинской высотки.

Фронтом работ был тесный тоннель с кирпичным сводом, проложенный
ниже Яузы. Надо было обматывать ватой две трубы, параллельно которым
тянулись телефонные кабели.

Тоннель был очень длинным. В первый же день на новом месте Гоша
с Васей решили пройти его весь, но через двадцать минут повернули
обратно, побоявшись, что их будут ругать за отсутствие. Хотя опасаться
было нечего. Начальник в тот день приехал, но вниз не спускался,
он сидел в бытовке, и только один раз прокричал: «Вася! Вася!
Вася!» – Вася сходил за водкой.

Вечером начальник уехал. И вот уже неделю не появлялся.

Марусев вел себя странно. Работать они еще не начинали, но Марусев
каждый день уходил далеко по тоннелю. С собой он брал толстый
словарь. Возвращался к обеду и к концу рабочего дня, когда уже
надо было собираться домой. Гоша с Васей оставляли ему ключи от
бытовки, чтобы не дожидаться вечером, когда Марусев поднимется
на поверхность.

Однажды Вася с Гошей решили проследить за Марусевым и направились
за ним, захватив для предлога его обед.

Далеко тянулась разложенная вдоль труб стекловата. На сухом бетонном
полу лежали сетка и фольга. Коридор был освещен подвешенными к
потолку лампочками. Через пятнадцать минут вдалеке замаячила сгорбленная
фигура Марусева. Он, видимо, читал словарь. Гоше казалось странным,
что Марусев, раньше так часто менявший книжки, теперь ходит с
одним и тем же словарем. Гоша поделился подозрениями с Васей.

– Бомбу прячет, Чернокнижник! – предположил Вася.

Гоша посмеялся над такой догадкой, но когда они приблизились к
Марусеву, тот, не замечая их, тянул какие-то проводки от телефонного
кабеля к словарю. Потом достал из книги плоский динамик и поднес
к уху.

Вася с Гошей подошли ближе. Марусев что-то внимательно слушал.
Заметив, что за ним наблюдают, он сдернул с кабеля провода и захлопнул
книгу.

Вася крикнул:

– За границу звонишь?! Не бойся! Не сдадим!

Среди шамотников встречались умельцы, которые подсоединяли телефонные
аппараты к линии и болтали с Киевом, Махачкалой или Кишиневом.

Марусев не ответил. Он сунул словарь подмышку и побежал.

Спустя какое-то время Гоша с Васей нашли его сидящим на полу.
Марусев отрывал от рулона со стекловатой небольшие кусочки, сминал
их и выбрасывал.

– Ты чего, дурак, бегаешь? – спросил Вася.

Марусев молчал.

– Пойдем, обедать пора, мы тебе еду принесли, – сказал Гоша.

Марусев поднялся, все еще сжимая словарь, и пошел за Васей и Гошей.

Тоннели бывают темными, когда, например, лампочка переноски запитана
за сотни метров от фронта работ. И светит она только там, и надо
возвращаться на поверхность, и вокруг черно, и только плещется
под резиновыми сапогами вода, и становится страшно, что зацепишься
за выступающие между трубами крепежи, что споткнешься и упадешь,
да и просто страшно. И так радостно увидеть вдалеке хоть какой-нибудь,
пусть тусклый, свет.

Гоша привык к темным тоннелям, тем более, что рядом всегда был
напарник. Но в тот день, когда они с Марусевым и Васей выходили
обратно, Гоша стал замечать, что идут они уже долго, и освещение
становится все более слабым. Сначала на каждый пролет в тридцать
метров было по лампочке, чуть позже лампочки стали появляться
только через шестьдесят метров. И к тому времени, когда вот-вот
должен был показаться выход, они уже проходили по сто-двести метров
в абсолютной темноте.

Первым забеспокоился Вася. Он выругался и сказал:

– Не могли мы пропустить выход, там глухая стена, за ней машинное
отделение!

– Верно, – подтвердил Гоша. – Может, мы сюда дольше шли?

– А что со светом?! – Вася побежал вперед, туда, где вдалеке светлела
лампочка.

Гоша слышал за собой шаги Марусева, и все стеснялся спросить,
кому же тот звонил, нелегально подсоединившись к телефонной линии.
А Марусев шел за Гошей и молчал.

– Кому ты звонил? – решился спросить Гоша.

– Я не звонил. Я слушал… подслушивал, у меня только динамик.

– Телефонные разговоры?

– Да, такое странное развлечение.

– И чего ты испугался?

Но Марусев не успел ответить. Они с Гошей нагнали Васю, который
стоял под лампочкой и вглядывался в очередной темный пролет.

– Дальше опять нет света! – Крикнул Вася.

За час они миновали еще три темных участка. И пока время не подошло
к пяти вечера, каждому казалось, что к концу рабочего дня они
обязательно куда-нибудь выйдут.

Вася рассказывал непристойные анекдоты. Гоша смеялся. Марусев
молчал. Еще на старом объекте, когда в обед Вася шутил, Марусев
выходил из бытовки, сооружал столик из кирпичей и ел на улице.

К восьми вечера, во время очередного привала под лампочкой, Гоша
сказал:

– Наверху уже стемнело.

Марусев расстелил пакет на фольге и разложил обед: два вареных
яйца, банку с картошкой и двумя котлетами, хлеб, вилку. Достал
полуторалитровую бутылку «Колокольчика».

Вася смотрел на него угрюмо и, доедая яйцо, спросил:

– Зачем ты тогда побежал?

– Я слушал разговоры, это интересно, но занятие как бы недостойное…

– Ты нас испугался?

Марусев протянул второе яйцо Гоше и сказал:

– Разговаривали двое мужчин. Один спросил: «Скажи, что можно найти
в конце тоннеля?» Его собеседник посмеялся, и в этот момент я
тоже с интересом ждал ответа, ведь я как раз подслушивал их разговор
из тоннеля…

– Фигня какая-то! – заорал Вася.

– Чушь, – подтвердил Марусев и убрал почти нетронутую картошку
и полбутылки воды обратно в пакет.

При свете сидели долго, от лампочки отходить не хотелось. Вася
разрывал вату на длинные полосы и смотрел, как на бетонный пол
мягко осыпаются стеклянные волоски.

– Когда они успели разложить столько материала? – начал размышлять
Гоша, теребя резиновым сапогом сетку.

Марусев вдруг прервал его:

– Может, мы ходим по кругу?! Пропустили выход?! Может, надо идти
к концу объекта?! Так или иначе, мне кажется, что мы идем не в
ту сторону!

– Тебе надо пойти… – Вася выругался, залез на верхнюю трубу и
распластался на ней.

Через полчаса все-таки пошли в обратную сторону, как предложил
Марусев. Вася подсвечивал зажигалкой циферблат, – следил за временем.
В темноте они провели около часа. Гоша видел себя на поверхности,
как он идет домой, греясь под большим вечерним солнцем, сняв кожаную
куртку, в одной футболке. Идет и фантазирует, что он попал на
рабовладельческий остров, где надо вкалывать под землей, но вечером
можно вернуться в хижину и отдохнуть, и что все это продлится
недолго, потому что скоро сдача диплома.

Когда же шедший первым Вася увидел отблески лампочки, – все побежали.

Лежала под лампочкой все та же сетка, вата, фольга. Трубы, покрашенные
в светло-коричневый цвет, тянулись все дальше в темноту.

Марусев только заметил, что на кронштейнах уже не три кабеля,
а два.

– Странно, не мог же он где-то закончиться? – удивился он.

Решили идти, пока не захочется спать, и обязательно покрыть то
расстояние, которое по времени совпадало с расстоянием до выхода.

Вася остановил всех немного раньше, чем выходило по расчетам.
Он предложил пробираться медленно, ощупывая стены. Каждый глотнул
воды.

Марусев водил руками по проводам, Вася по трубам, Гоша шел сзади,
и старался не пропустить лестницу, ему казалось, что если есть
выход, то это обязательно будет железная лестница наверх, к коллекторному
люку. Он представлял, как залезет по ней, с усилием столкнет чугунный
круг, увидит небо, и в тоннель хлынет живой городской воздух и
шум.

Из-за темноты и тишины появлялось чувство, что идешь с закрытыми
глазами, почти спишь.

Первым сдался Вася, со словами: «Ну, все!» Он залез на верхнюю
трубу, свесил руки, ноги и уснул. Гоша тоже устроился на трубе.
Марусев лег на сухом полу, подложив под голову рулон металлической
сетки.

(Окончание следует)