Литературная критика

Посвящается 40-летию первой публикации «Мастера и Маргариты»

Введение

Когда в середине шестидесятых годов прошлого века булгаковский
роман, ещё в усечённом виде, увидел свет, он поразил читателей
главным образом – вставным романом Мастера (здесь мы понимаем
«роман Мастера» широко, то есть включаем в него и рассказ Воланда
литераторам на Патриарших прудах, и сон Ивана в клинике Стравинского).

Поразил прежде всего своим стилем, напоминавшим мерно-тяжёлую
поступь римских центурий. Поразил строгой выдержанностью требований
единства места и времени действия: действие укладывалось в одни
сутки и было ограничено Ершалаимом и его окрестностями. Поразил,
наконец, удивительной, ни на что не похожей трактовкой гибели
Иуды.

То, что вставной роман никоим образом нельзя было назвать исторической
прозой, никого не смущало. Больше того, это говорило в его пользу,
ибо термин «историческая» в применении к прозе подразумевает некую
второсортность. Точнее говоря, историческая проза может быть хорошей,
но не может быть великой. «А тут – сама правда! Художественная,
психологическая, пронзительная правда».

И рядом с этими великими, потрясающими главами – «скромные» московские.
Нет, безусловно, и они написаны с блеском и с гражданской смелостью
– всё так, спору нет. Но как-то это … слишком уж знакомо. Нечистый
на руку председатель жилтоварищества, нижняя жилица-скандалистка…
Как-то это всё … ну, мелковато, вторично. Советская сатирическая
литература двадцатых-тридцатых годов (с участием того же Булгакова)
всё это нам уже сказала. Правда, присутствие нечистой силы придаёт
всему особый сатирический и фантастический колорит, это да. «Но
всё же, всё же, всё же…».

Никак нельзя было отделаться от мысли, что уж если Булгаков способен
на такое (то есть на роман о Пилате), то от него
можно ожидать большего.

Да, великий замысел Булгакова тогда, в середине шестидесятых,
не был понят. И потому сформировались ошибочные толкования, из
которых главное – взгляд на роман Мастера (а заодно и на весь
булгаковский роман) как на апологию христианства. Или хотя бы
как на выражающий симпатию к нему.

Были, конечно, и сомнения – «как же без сомнений!» Ну, скажем,
такое: почему, если роман «Мастер и Маргарита» написан как бы
в защиту (пусть необычными средствами) христианства, почему в
таком случае все московские персонажи, о которых достоверно известно,
что они верующие христиане (православные) – их как минимум трое:
Чума-Аннушка, Никанор Иванович Босой и Андрей Фокич Соков (и,
быть может, к ним следует добавить домработницу Анфису) – почему
все они суть персонажи отрицательные? И ещё:
как быть с балом ста королей? Это громадное действо никак не хочет
быть христианским.

Приведём ещё одно ошибочное толкование, согласно которому Воланд
и его свита прибыли в Москву, чтобы восстановить – пусть по отношению
к очень ограниченному кругу лиц – справедливость (наказать дурных
– например, взяточника Босого; спасти хороших – Мастера и Маргариту).
Справедливость, которую восстановить иными, посюсторонними средствами,
было – увы! – невозможно.

Конечно, и тут были сомнения. Какая уж тут справедливость, когда
беда постигает невинных – например, тишайшего бухгалтера Ласточкина.

Но сомнения приходили и уходили, а ошибочные толкования оставались.
Пожалуй, они живы и сегодня. И понять, в чём состоял великий замысел
Булгакова, нельзя, не покончив хотя бы с первым – с главным из
них.

Часть первая. Без креста

Итак, христианство в романе Мастера. Рассмотрим эту тему на двух
уровнях: а) сюжетном. б) стилистическом.

а) Мы уже говорили, что роман Мастера нельзя назвать историческим
(если считать его материалом новозаветную историю Пилата и Иисуса).
Нельзя – хотя бы из-за серьёзнейших сюжетных расхождений с Евангелиями.
Отметим некоторые из них.

– вместо 12-ти учеников у Иешуа всего один, да и тот бестолковый,
со своими нелепыми писаниями.

– учение Га-Ноцри наивно и прекраснодушно – и нежизнеспособно.
И очень мало напоминает христианство: достаточно сказать, что
в учении Иешуа нет Бога, нет религиозной составляющей.

– где тысячные толпы слушателей, ходивших за Учителем? Где творимые
им чудеса? воскрешение мёртвых? Впрочем, одно чудо – исцеление
Пилата – он всё же совершил. Но опять же – вопреки Евангелиям.

– Иешуа, погребённый по приказу Пилата (!!), не воскресает.

– Иешуа не помнит своих родителей («Мне говорили, что мой отец
был сириец»), а в Евангелиях у Иисуса есть мать и братья.

– Иешуа не считает себя сыном Божьим; «да, по-видимому, им и не
является» – в пределах романа Мастера, разумеется.

(Последние два пункта сближают Иешуа, героя романа Мастера, с
талмудическим Йешу)

И т.д. и т.п.

Но если в первых двух главах – «Понтий Пилат» и «Казнь» – наблюдается
хоть какое-то согласование с христианской традицией, то главы
«Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа» и «Погребение»
демонстрируют во всём, начиная с названия первой из них, решительный
разрыв с ней.

Иешуа симпатичен. Его учение о том, что все люди добры, привлекательно.
Но симпатичность и привлекательность ещё не составляют христианства.

б) Теперь поговорим о стиле, об угле зрения на события. Вот, например,
всюду, где христианская традиция сказала бы «распятие»
(как действие), у Мастера сказано «повешение»;
где традиция сказала бы «крест», говорится «столб»:

– «…проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника,
произнеся только два слова: «Повесить его»;

– «Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме… приговорены
к позорной казни – повешению на столбах!»;

– «За повозкой осужденных двигались другие, нагруженные свежеотесанными
столбами с перекладинами». (Все-таки с перекладинами.
Столбы с перекладинами – это кресты, не так ли? Но этого слова
– «крест» – мы нигде не найдем. Впечатление такое,
что по тексту написанного Мастером романа прошелся антихристианский
цензор – Воланд.);

– «Да, для того, чтобы видеть казнь, он выбрал не лучшую, а худшую
позицию. Но все-таки и с нее столбы были видны»

– «…вынужден был отказаться от своих попыток прорваться к повозкам,
с которых уже сняли столбы»;

– «с ближайшего столба доносилась хриплая бессмысленная
песенка»;

– «Молчать на втором столбе!»

– «Прошло несколько минут, и на вершине холма остались только
эти два тела и три пустых столба»;

– «А скажите… напиток им давали перед повешением
на столбы?»

Насколько нам известно, из всех христианских направлений и сект
только «свидетели Иеговы» не считают, что Иисус умер на кресте,
и отвергают крест как символ христианства. Это, а также отрицание
Троицы и повышенное внимание к дохристианскому имени Бога – Иегова
(Яхве) сближает веру «свидетелей» с иудаизмом (последнее обстоятельство
хорошо чувствовали германские нацисты, в период своего пребывания
у власти подвергшие «свидетелей» жестоким преследованиям).

Вечером, после казни Иешуа, в ожидании начальника тайной службы
Афрания, прокуратор «глядит на две белые розы,
утонувшие в красной луже», пролитой чернокожим.
Весьма многообещающая цветовая символика: достаточно вспомнить
«белый плащ с кровавым подбоем», предвещающий пролитие невинной
крови.

Но, давая нам очень много в одном отношении, в другом от нас что-то
скрывают. Нам не говорят об одной детали, без которой картина
вопиюще неполна, неполна эстетически и символически: розы
лежат крестом!

Косвенным доказательством этого служит, помимо упомянутой вопиющей
неполноты, столь же вопиющее отсутствие креста в других местах
романа Мастера. Если «антихристианский цензор» столбом заменил
крест и повешением – распятие, то, скорее всего, он же сработал
и здесь, в сцене с красной лужей.

В Евангелии от Иоанна Иисус несет свой крест, и отсюда вырастает
средневековая антисемитская легенда о Вечном Жиде Агасфере. А
у Мастера осужденные и «столбы с перекладинами» едут в разных
повозках. Тем самым исключается возможность эпизода с Агасфером
и подрубаются корни христианской легенды: для христианства опять
не находится места!

Не находится места для предписанного римским законом бичевания
осуждённых (есть только слабый след бичевания – одиночный удар
Марка Крысобоя), для тернового венца, для ударов кулаками, пощёчин,
плевков и словесных издевательств.

Разумеется, Мастер – свободный художник, и не обязан воспроизводить
евангельские картины. Но и нам не возбраняется отметить, в какую
сторону направлен вектор отличий: налицо явная тенденция затушевать
«страсти Господни». И как будто слышишь одобрительно-насмешливую
реплику Воланда: «Не так уж он и страдал, этот ваш Христос».

Впрочем, один раз крест у Мастера всё-таки появляется, но так,
что лучше бы не появлялся. «Убийцы быстро упаковали кошель вместе
с запиской, поданной третьим, в кожу и перекрестили
ее веревкой». Этот верёвочный крест, сотворённый язычниками, агентами
тайной службы, убийцами; крест убийства и провокации – такой крест
способен лишь компрометировать христианство. Может быть, потому-то
он и появляется.

* * * * * * * * * * * * * * * *

Но странное дело! Блистательно отсутствуя (с единственным – только
что названным – исключением, лишь подтверждающим правило) в романе
Мастера, крест появляется в объемлющем тексте – как в «бытовых»
московских главах, так и в пятом измерении. Но появляется как-то
странно, каким-то неподобающим, сниженным образом…

– «Кухарка, простонав, хотела поднять руку для крестного
знамения, но Азазелло грозно закричал с седла:

 Отрежу руку!»

– А вот буфетчику удалось-таки перекреститься, но не помог ему
крест, а напротив – навлёк немедленное и жестокое наказание: «Буфетчик
перекрестился. В то же мгновение берет мяукнул,
превратился в черного котенка и, вскочив на голову Андрею Фокичу,
всеми когтями впился в его лысину» (о дополнительном смысле этого
эпизода см. во второй части).

– «Аккуратный и исполнительный Василий Степанович упаковал деньги
в газетную бумагу, бечевкой перекрестил пакет…».
Ну, раз перекрестил – жди неприятностей.

Долго ждать не придётся: «Лишь только шоферы трех машин увидели
пассажира, спешащего на стоянку с туго набитым портфелем, как
все трое из-под носа у него уехали пустыми, почему-то при этом
злобно оглядываясь».

Далее следует цепь неловких для бухгалтера ситуаций и неудач,
с последним звеном – арестом. Причиной ареста стало содержимое
того самого пакета с крестом.

– И только в «пятом измерении» появление креста обходится без
последствий: «Лишь только дирижер увидел Маргариту, он согнулся
перед нею так, что руками коснулся пола, потом выпрямился и пронзительно
вскричал:

 Аллилуйя!

Он хлопнул себя по коленке раз, потом накрест
по другой – два …»

«Послышался вопль Фриды, она упала на пол ничком и простерлась
крестом перед Маргаритой».

Здесь и крик «Аллилуйя» и кресты суть как бы вражеские знамёна
и штандарты, бросаемые к ногам победителя – чёрной королевы.

* * *

Но не только крест ведёт себя неподобающим образом. Слово распятый,
которому «сам Бог велел» находиться в романе Мастера, обнаруживается
вовсе не там, а в главе «Вести из Ялты», причём опять-таки в сниженном
контексте: «Варенуха проделал все, что полагается человеку в минуты
великого изумления. Он и по кабинету пробежался, и дважды вздымал
руки, как распятый, и выпил целый стакан желтоватой
воды из графина, и восклицал:

 Не понимаю! Не понимаю! Не по-ни-маю!»

* * *

Ещё более настойчиво и наглядно проводится та же политика в отношении
другого слова с религиозной (иудейско-христианской) коннотацией
 аллилуйя. Его, разумеется, нет в романе
Мастера. Зато оно есть в главах

1. «Было дело в Грибоедове»:

«И ровно в полночь … что-то грохнуло, зазвенело, посыпалось, запрыгало.
И тотчас тоненький мужской голос отчаянно закричал под музыку:
«Аллилуйя!!» Это ударил знаменитый грибоедовский джаз».

«Где-то в рупоре голос командовал: «Карский раз! Зубрик два! Фляки
господарские!» Тонкий голос уже не пел, а завывал: «Аллилуйя!»
Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды,
которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом,
ад».

Аллилуйя соотносится с адом!

2. «Неудачливые визитеры»

«Тут за стенкой, в комнате дочери профессора, заиграл патефон
фокстрот «Аллилуйя», и в то же мгновение послышалось воробьиное
чириканье за спиной у профессора … Паскудный воробушек … приплясывал
фокстрот под звуки патефона».

3. «Великий бал у Сатаны»  об этом мы уже говорили (дирижёр
и аллилуйя).

Итак, налицо тенденция (или, если угодно, политика): словá
с христианской коннотацией:

– крест и производные от него,

– распятие и производные от него,

– аллилуйя

не допускаются в роман Мастера. Они могут появиться вне его, но
обязательно в сниженном, нехристианском (или даже антихристианском)
контексте.

И ещё одно: какое, милые, у нас тысячелетье на дворе? По какому
календарю, в каком летосчислении построено действие в романе Мастера?
«…Утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую
колоннаду меж двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор
Иудеи Понтий Пилат».

Первая фраза романа Мастера устанавливает временные (четырнадцатое
нисана) и пространственные (дворец Ирода) характеристики, в рамках
которых будет проходить действие большей части главы. Что ж, такое
с первыми фразами случается довольно часто (см. «В строку упала
звездочка» в [1] ). Месяц нисан – это месяц иудейского
календаря. Стало быть, «у нас на дворе» месяц нисан три тысячи
семьсот какого-то года от сотворения мира. Прекрасно.

Противоречия тут пока что нет никакого: просто повествователю
в романе Мастера (не путать с «правдивым повествователем» объемлющего
романа) угодно пользоваться иудейским календарем – тем более что
и действие-то происходит в Иудее. Противоречия нет, но некоторая
странность имеется, надо признать. Да, имеется странность во 2-й
главе! И состоит она в том, что вошедший в колоннаду Пилат – это
римский сановник высокого ранга, ненавидящий город Ершалаим, ненавидящий
иудеев и их праздники, их календарь и их летосчисление. У римлян
есть свой календарь, и не к лицу им пользоваться календарем иудеев.

А в 32-й главе эта странность разрастается – и, пожалуй, и в самом
деле становится противоречием! А именно: Воланд объясняет Маргарите,
что когда сидящий перед ними человек спит, «то видит одно и то
же – лунную дорогу, и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом
Га-Ноцри, потому что, как он утверждает, он чего-то не договорил
тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана».

На сей раз действие происходит не в Иудее, а на горе Пилат в Швейцарских
Альпах, и «у нас на дворе» 1929 год (см. «Свидетель находит автора»
в [1] ) – почему же Воланд прибегает к иудейскому календарю? Одно
из возможных объяснений состоит в том, что Воланд как был, так
и остался врагом христианства и не желает признавать, что «у нас
на дворе» ХХ век «от Рождества Христова»; он предпочитает этому
признанию иудейское летосчисление и иудейский календарь! (Второе
возможное объяснение: Воланд пользуется календарём, установленным
в романе Мастера, в его первой фразе. Вся сцена – сидящий Пилат,
пёс Банга, невысыхающая красная лужа – перенесена в горы из романа
Мастера. Перенесена вместе с остановившимся временем этой сцены,
с её календарём.)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВЕЛИКИЙ ЗАМЫСЕЛ

То, что у некоторых событий «современного» слоя романа есть второй
план, ощущали, в той или иной мере, многие читатели. Так, многие
видели сходство между Берлиозом и 12-ю литераторами несостоявшегося
заседания, с одной стороны – и Иисусом и 12-ю его учениками, с
другой.

Б.М.Гаспаров в [3] указал на пародийное сходство между армавирским
котом, ведомым в милицию – и Иисусом, ведомым на Голгофу.

Однако, насколько нам известно, систематического анализа «современного»
слоя на предмет обнаружения «христианских» аналогий проведено
не было. Предлагаем вниманию читателя первую, по-видимому, попытку
такого анализа, обнаружившего, что все основные герои «современного»
слоя и почти все основные его события и ситуации имеют аналоги
либо в Новом Завете, либо в христианских апокрифах и сказаниях
– и пародируют их.

– назначено заседание 12-ти литераторов под председательством
Берлиоза ~ Тайная Вечеря Иисуса и 12-ти учеников;

– хотя дважды сообщается о том, что ждавших Берлиоза и начала
заседания литераторов было двенадцать («в Грибоедове наверху была
освещена только одна комната, и в ней томились двенадцать литераторов,
собравшихся на заседание и ожидавших Михаила Александровича» и
«Ровно в полночь все двенадцать литераторов покинули верхний этаж
и спустились в ресторан»), но только девять из них названы поимённо:
Бескудников, Двубратский, Штурман Жорж, Загривов, Иероним Поприхин,
Абабков, Глухарев, Денискин, Квант. Трое почему-то не названы
~ в Гефсимании Иисус «говорит ученикам: Посидите тут, пока Я пойду,
помолюсь там. И, взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых,
начал скорбеть и тосковать». Таким образом, возвращения Иисуса
ждали не 12, а 9 учеников;

– «Наобум позвонили в комиссию изящной словесности по добавочному
номеру 930» ~ та же ситуация: 12 (учеников) = 9 (оставшихся ждать)
+ 3 (ушедших с Иисусом);

(Скрытым образом число 9 присутствует и в названии комнаты, в
которой, ожидая Берлиоза, томятся литераторы: «Правление МАССОЛИТа».
Дело в том, что в главе «Было дело в Грибоедове» приведены названия
13-ти (!! – дело не обошлось без нечистой силы!) комнат второго
этажа Грибоедовского дома. Первая – «Рыбно-дачная секция»… Седьмая
– «Квартирный вопрос»… Тринадцатая – «Бильярдная». «Правление
МАССОЛИТа» оказывается девятой по счёту).

– Аннушка разливает масло ~ «глас вопиющего в пустыне: «Приготовьте
путь Господу, прямыми сделайте стези Ему»;

<Разлитое масло – подсолнечное, в народе именуемое
«постным». Оно заменяет сливочное масло во время Великого поста
на Страстной неделе. Оно, стало быть, «христианское». Получается,
таким образом, что «атеист поскользнулся на христианстве» >

– Аннушка проживает в квартире номер 48, в одном подъезде с Лиходеевым
и Берлиозом ~ «Тут была также Анна пророчица…

Вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма,
постом и молитвою служа Богу день и ночь. И она в то время подошедши
славила Господа и говорила о Нем всем». Перестановка цифр номера
квартиры Аннушки даёт, с одной стороны, возраст
Анны, а с другой – номер другой квартиры: Латунского
в Доме Драмлита;

– Берлиоз читает Бездомному лекцию о том, что никакого Иисуса
Христа не было и он никогда не рождался ~ Ирод, «собрав всех первосвященников
и книжников народных, спрашивал у них: где должно родиться Христу?»;
<Таким образом, здесь Берлиоз – это царь Ирод, а роль
«первосвященников и книжников», знатоков Писания, с которыми советуется
царь, играет невежественный Понырев: «Иванушка-дурачок»>

– трамвай отрезает голову Берлиозу ~ усекновение главы Иоанна
Крестителя; <Только что Берлиоз означал Ирода, а теперь
вдруг – Иоанна Крестителя. На этот счёт см. ниже замечание «а)»>

– Берлиоз теряет жену («рассказывали, что будто бы ее видели в
Харькове с каким-то балетмейстером») ~ Ирод заводит любовницу
(Иродиаду, жену своего брата Филиппа и мать Саломеи);

– балетмейстер ~ Саломея;

– Харьков ~ «Итурея и Трахонитская область» – то есть одна из
четырёх административных составляющих Палестины. Начало главы
3-й Евангелия от Луки: «В пятнадцатый же год правления Тиверия
кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником
(тетрархом – Э.К.) в Галилее, Филипп, брат его, четвертовластником
в Итурее и Трахонитской области, а Лисаний четвертовластником
в Авилинее…»;

– «...голова отрезана женщиной» ~ Иоанн Креститель обезглавлен
по требованию племянницы Ирода Саломеи, а потребовать голову Крестителя
подсказала ей её мать Иродиада;

– наличие дяди у Берлиоза ~ наличие племянницы у Ирода;

– голова Берлиоза на великом балу у Сатаны ~ голова Крестителя
на дне рождения Ирода;

– Воланд велит послать Поплавскому телеграмму, вызывающую того
в Москву ~ Иисус велит Андрею Первозванному следовать за ним.
Отчество Поплавского – Андреевич. По преданию, Андрей Первозванный
дошел до Киева;

<12 следующих аналогий связаны с Иваном Бездомным >

– Иван написал поэму об Иисусе Христе ~ на Востоке взошла звезда,
и её увидели волхвы;

– Во время погони за «профессором» в голову Ивану приходят, с
интервалом в несколько минут, две мысли: «Он, конечно, спрятался
в ванной» и «Ну конечно, он на Москве-реке». В обоих случаях Иван
связывает местонахождение «профессора» с водой ~ скрытая тема
крещения водой;

– Иван врывается в ванную, где моется гражданка ~ Иисус приходит
на Иордан к Иоанну Крестителю;

– «Сняв с себя одежду, Иван поручил ее какому-то приятному бородачу…»
~ Иоанну Крестителю;

– «…курящему самокрутку» ~ см. ниже – в конце аналогий, связанных
с Лиходеевым;

– «возле рваной белой толстовки» ~ «Сам же Иоанн имел одежду из
верблюжьего волоса»;

– купание Ивана в Москве-реке ~ крещение;

– кража одежды и облачение в «новую» ~ обновление духа как результат
крещения, отречение от «ветхого Ивана» в пользу нового;

– шествие с иконкой и свечой ~ крестный ход;

– «Братья во литературе!» (обращение Ивана к коллегам в Грибоедове)
~ Братья во Христе (одно дело «по литературе»,
и совсем другое: во)

– удар по уху в ресторане ~ отсечение уха рабу первосвященника;

– драка и захват Ивана ~ арест Иисуса;

< Большая группа аналогий связана с Лиходеевым и его исчезновением
из квартиры номер 50 >

– Лиходеев на даче у Хустова пьет после водки портвейн ~ «Дали
Ему пить уксуса, смешанного с желчью»;

– кто-то доставляет пьяного Лиходеева с дачи в «нехорошую квартиру»
~ Иосиф Аримафейский снимает Иисуса с креста и хоронит в гробнице;

– опечатан кабинет Берлиоза ~ ко входу в гробницу привален камень,
а к камню приложена печать;

– Воланд сидит в кресле у постели Лиходеева ~ ангел сидит на камне
у гробницы;

– Воланд отсылает Груню в Воронеж ~ ангел посылает «Марию Магдалину
и другую Марию» к ученикам Иисуса;

– «Вот только дама, которую Степа хотел поцеловать, осталась неразъясненной…
черт ее знает, кто она… кажется в радио служит…» ~ Мария Магдалина.
В одном из апокрифических евангелий имеются намёки на эротический
характер отношений между Иисусом и Магдалиной. А «осталась неразъясненной»
потому, что из канонических Евангелий нельзя заключить ничего
подобного;

– «И тут закопошились в мозгу у Степы какие-то неприятнейшие мыслишки
о статье, которую, как назло, недавно он всучил Михаилу Александровичу
для напечатания в журнале» ~ Иисус пришёл к Иоанну креститься
– и крестился!;

– «всучил» ~ Иоанна пришлось убеждать (см. ниже – примечание «г)»);

– «Немедленно вслед за воспоминанием о статье прилетело воспоминание
о каком-то сомнительном разговоре…Совершенно свободно можно было
бы, граждане, его и не затевать» ~ Иисус «неосторожно» отозвался
об Иоанне как о величайшем из пророков: «Что же смотреть ходили
вы? Пророка ли? Да, говорю вам, и больше пророка… Ибо говорю вам:
из рожденных женами нет ни одного пророка больше Иоанна Крестителя»
– а Иоанна заключили в темницу и обезглавили;

– «Вообще, они в последнее время жутко свинячат»
~ знаменитый евангельский эпизод с изгнанием бесов, вошедших в
свиней;

– «Пьянствуют…» ~ на свадьбе в Кане Галилейской Иисус превратил
воду в вино;

– «…вступают в связи с женщинами, используя свое положение» ~
среди последователей Иисуса было немало женщин;

– «И тут случилось четвертое, и последнее, явление в квартире,
когда Степа, совсем уже сползший на пол…» ~ центральный эпизод
христианской истории, воскресение Иисуса и исчезновение его тела
из гробницы, описан всеми четырьмя евангелистами. Таким образом,
четверо чертей мужского пола в квартире Лиходеева суть четыре
евангелиста. Вот почему в этом эпизоде отсутствует Гелла.

Если считать, что порядок появления чертей

в квартире Лиходеева соответствует порядку Евангелий в Новом Завете,
то: Воланд……………….…Матфей

Коровьев………………. Марк

Бегемот…………………Лука

Азазелло………………..Иоанн

– Лука – единственный нееврей среди евангелистов. Вот почему Бегемот
– опять-таки единственный в свите Воланда – обладает животной
природой (как по сути, так и по имени). По этой же причине (а
также по молодости) он предавался рискованным забавам с Геллой
в тех черновых вариантах романа, где плотски-содомская сторона
бала ста королей не была затушёвана. В окончательном варианте
от животных наклонностей Бегемота остались пристрастие к еде,
предназначенная женскому полу шутовская галантность («Пусть бы
ездил Бегемот, он обаятельный…») и невинные игры с Геллой;

– «– Здравствуйте, Григорий Данилович, – тихо заговорил Степа,
– это Лиходеев. Вот какое дело… гм… гм… У меня сидит этот… э…артист
Воланд… Так вот… я хотел спросить, как насчет сегодняшнего вечера?..»

– Ах, черный маг? – отозвался в трубке Римский. – Афиши сейчас
будут.» Иными словами, Римский (Петр) успокаивает Лиходеева (Иисуса):
афиши будут, вечер состоится, беспокоиться не о чем. ~ А в Новом
Завете ситуация обратная: Пётр пытается отговорить Иисуса от его
намерения предать себя на страдания и смерть: «И, отозвав Его,
Петр начал прекословить Ему: будь милостив к себе, Господи! да
не будет этого с тобою!». И если в Новом Завете инициатор разговора
– Пётр, то в Варьете – Лиходеев-Иисус;

– переброс Лиходеева в Ялту ~ исчезновение тела из гробницы. Отчество
Лиходеева – Богданович – подтверждает соответствие Лиходеева Иисусу;

– Лиходеев, «как был в носках», переброшен в Ялту, обувь же его
остается, надо полагать, в «нехорошей квартире» ~ погребальные
«пелены... и плат» остаются в гробнице;

– «Но он не умер. Приоткрыв слегка глаза, он увидел себя сидящим
на чем-то каменном…» ~ на престоле Господнем;

– «На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море. На Степу
он поглядел дикими глазами и перестал плевать (но не курить –
Э.К.) <…>

– Умоляю, скажите, какой это город?

<…>

– Ну, Ялта…» ~ Ялта – «небесный Иерусалим», курильщик – Бог-Отец,
дым от курения – Святой Дух (вот почему «приятный бородач» курил
самокрутку);

< аналогии, связанные с председателем жилтоварищества
Босым >

– пять вещей волшебным образом исчезают из портфеля Никанора Ивановича
Босого: письмо Лиходеева, договор о съёме квартиры, паспорт Воланда,
деньги за съём и контрамарка ~ пять книг Нового Завета написаны
апостолом Иоанном: четвёртое Евангелие, три соборных послания
и Апокалипсис. Отчество Босого – Иванович – соответствует
имени Иоанн;

– Босого доставляют в ГПУ для допроса ~ Иоанна в узах везут из
Эфеса в Рим;

– допрос не даёт результатов, и его приходится прекратить ~

попытки властей расправиться с Иоанном терпят крах: Иоанна пытаются
отравить, но яд чудесным образом не действует. Иоанна бросают
в кипящее масло, но он невредимым выходит из котла;

– Босого доставляют в клинику Стравинского ~ Иоанна ссылают на
остров Патмос;

– сон Никанора Ивановича в палате № 119 ~ видение Иоанна на острове
Патмос (Апокалипсис);

– содержание сна: арестованных «валютчиков» свозят в театр и держат
там, пока они не сдадут валюту ~ гонение на христиан;

– театр ~ тюрьма;

– «валютчики» ~ христиане;

– валюта ~ вера в Иисуса Христа;

– сдать валюту ~ отречься от веры;

< На этом примере видно, сколь многозначен булгаковский
текст. Ведь ближайшим историческим фоном и, так сказать, прототипом
сна Никанора Ивановича была «золотая лихорадка» 1932-го года:
проводившееся органами ГПУ изъятие у населения валюты и драгоценностей.
Подозреваемых обладателей ценностей арестовывали, держали в тюрьмах,
подвергали психологической – а нередко и физической – обработке.
Происходящее должно было казаться им концом света, Апокалипсисом.
<p> Но за этим ближайшим, сохраняющим – на момент написания
главы «Сон Никанора Ивановича» – жгучую актуальность «Апокалипсисом»
скрывается другой, далёкий «Апокалипсис», другой прототип: гонения
на христиан, одного из которых, Иоанна, посетило видение («сон»).

Примечания

1. Эли Корман. Зачем горят рукописи – Иерусалим, 2004.

2. О.А. Савельева. Русский апокрифический Христос:
к постановке проблемы. Slavia Orientalis. Т.LII, №2, 2003. – с.159–178.
Также в Интернете: www.philology.ru/literature2/savelyeva-03.htm

3. Б.М.Гаспаров. Из наблюдений над мотивной структурой
романа М.А.Булгакова Мастер и Маргарита. В книге: Литературные
лейтмотивы. Очерки по русской литературе ХХ века. – М., 1993 –
с.28 – 83. Также в Интернете: mlis.ru/science/context/litera/bulg_gasparov

4. Б.М.Гаспаров. Новый завет в произведениях М.А.Булгакова

(Окончание следует)