Лаборатория слова

Какая зависть к мудрой детворе

Меня снедает <…>

Инна Лиснянская

(Из цикла стихов в «Знамени», 2005, № 7)

Хлебников – это «лучшее лекарство от эстетического отупения»

В. Ф. Марков (1994 (1954))

(Главное, на Ваш взгляд, событие мировой литературы этого столетия:)
Может быть, Велимир Хлебников?

М. Л. Гаспаров (1998)

Четыре кратких предуведомления.

1. Нижеследующий сюжет, которым, по стечению обстоятельств, всего
лишь и доводится автору отметить юбилей так нужного людям «настоящего
интеллигента», «примера для общественного восхищения» и такого
«соединения сверхэрудита с озорником», как Михаил Леонович Гаспаров
_ ¹⁵ (до чего же приятно цитировать
эти точные слова Вяч. Вс. Иванова; см. также Festschrift, организованный
Ириной Прохоровой _ ¹⁷ [с. 150 – 240];
там и сила аттестации «академик-еретик» – с. 170), может выглядеть
легковесным, если не легкомысленным. Но развивая сюжет, видишь:
и обсуждая первые пробы сегодняшней «детворы» (см. эпиграфы) на
скользком льду или, скорее, в необъятном пространстве языка поэзии,
ты должен был бы, по большому счету, снаряжать свои абзацы ссылками
на разные публикации юбиляра. Это очевидно, однако стоит ли скрываться
в списке «Литературы» за десятком-другим-десятым фундаментальных,
а то и весело небесспорных работ Гаспарова? Перечитывая их, как,
например, _ ¹, ощущаешь себя еще бодрым
студентом, чуть ли не одним из прутковских студьозусов. Позволю
себе счесть достаточным такое кредо: и лингвист не может сегодня
не «чистить себя под М. Л.», чтобы плыть в филологию дальше.

2. По иным основаниям в список «Литературы» не включены важные
фоновые стихотворные сборники: Анна Альчук. Словарево.
[М.], 2000; Анна Альчук & Наталия Азарова. 57577.
Перепи-ска в форме традиционной японской поэзии. М., 2004; Анна
Альчук. не БУ (стихи 2000-2004 гг.). М., 2005. Сюжету понадобятся
ссылки на них, в частности, на предваряющие их предисловия. А
принадлежат они самим авторам и по-разному близким к их «технике
и идеологии» людям. Так что далее в тексте упоминаются фамилии
Альчук и Азарова, (Дмитрий)
Булатов, (Всеволод) Некрасов,
(Михаил) Рыклин, (Наталья) Фатеева.
В их ряду – и составитель сборника молодых, вызвавшего эти заметки,
(Данила) Давыдов, автор предисловия к нему. С
другой стороны, в «Литературу» вошла «сетературная» работа (Гасана)
Гусейнова об «эрратической семантике»; впрочем,
она заслуживала бы отдельного рассмотрения в кругу продвинутых
когнитивистов. Там же, в Рунете, существенны и тексты, отмеченные
в «Литературе» через ссылки _ ⁰¹,
_ ⁰², _ ⁰³
и др.

3. Юбилейные материалы НЛО _ ¹⁷ хочется
дополнить собственными воспоминаниями. Но их пока отодвинут ссылки
и на другие тексты этого номера журнала, «вольные по языку и стилю».
Мы тоже вводим дозы грубых слов; они должны:
1) испытать некий «образ академического героя» (! не путать с
авторским Я); 2) отразить живые реакции на дела
и речи иных правителей.

4. Наш давний спор с М. Л. относительно того, «входит ли содержание
в стиль», кажется, может быть разрешен таким путем: сам стиль
как «идио- и идеостиль» входит в содержание текста и мы как бы
внимаем отношениям «взаимного вхождения». К примеру, в непритязательной
шутке и «стилевом приеме»: пора преобразовать ИМЭЛ в полноценный
«Институт Михаила Леоновича»
(ИМэЛь) – именно содержательный момент
выходит на первый и вполне серьезный план, вводя еще и важный
намек на Хлебникова (не только на «Слово о Эль»;
опять же см. эпиграфы).

–––-

Избранный жанр – не рецензия как таковая, а ряд соображений относительно
«левого крыла» современной поэзии. «Неправильные филологи» – автор
и его «академический герой», – соотнося свои абзацы как с модными
«словесным пирсингом» и «негасемантикой» (см.: _ ²², _ ²³), так и (в
уме) с цитатами из «высокого хлебниковского круга» и множа разные
«дифференциалы», имеют в виду и юбилейный приоритет «Будетлянского
интеграла» (как бы примитивно ни отметили власти дату 9.11.2005),
и «принцип великого инакомыслия» (см.: [24] о Хойле, а также _ ⁷ - _ ¹¹,
_ ¹⁸). Но в самóй реальности
их осложняют реликты: «сна разума» (ср. концепты БОЛЬ и СОН в
поэзии юных), неизжитого лысенкования, вольготного
«фондаментального михалкования»…

Когда-то, в 60-е годы, журнал «Русская речь» дважды публиковал
обзоры стихотворной речи «Год поэзии». Попытки обозначить тенденции
в развитии «поэтического языка» (в узком смысле) не получили тогда
продолжения, как и очень многое в «шестидесятничестве» с его прорывами,
надеждами, откатами и новыми кляпами. Интерес к «свежей поэзии»
и, скажем, «корневой рифме» пересекался с «долгом и правом» (по
А. Межирову), «стихотворным консерватизмом» в позиции «Нового
мира» и сервильностью «Октября» или «Молодой гвардии». А конец
обзорам в «Русской речи» положил критический анализ позиции редколлегии
журнала их автором на читательской конференции 1968 г. Дела по-своему
еще живые (см. публикации _ ² - _ ⁵, _ ⁷).

Но на дворе 2006 год. Может быть, критик уровня А. Немзера соберется
отметить его обзором «текущей поэзии». И конечно, важно знать
соображения нестандартно и остро размышляющего наблюдателя. Только
не стоит заблуждаться, ожидая внимания именно к «поэтическому
языку» от нашей литературной критики, как и от академического
литературоведения, бытующих под эгидой нынешней, частью застойной
филологической парадигмы. Теория поэтического языка даже в лингвистике
оттеснена на обочину, хотя и пытается строить подобие концепции
четырехмерного языкового пространства [_ ⁷
- _ ⁹ и др.; см. также в Рунете].
Роль анализа художественного языка как такового в
литературоведческих исследованиях Серебряного века и классического
Авангарда ничтожна (см. замечания в _ ⁶,
_ ¹⁰). И литературную критику в ее
обращениях к стихотворной речи нового времени
влечет этот «мейнстрим навыворот». Желание разбираться в связке
«речь – язык» отличает очень немногих критиков – филологов со
вкусом к языку. Сошлюсь (да не усмотрят в этом «самопиар»)
лишь на незаурядный доклад Вл. И. Новикова в мае 2005 г. _ ¹⁶.

Чтобы разобраться в том, чтó движет сегодня активно работающими
в поэзии молодыми, надо охватить некое антологическое множество
их текстов. В книге «Братская колыбель. Поэзия» (М.,
2004; издана Независимой литературной премией «Дебют» и Международным
фондом «Поколение») как бы для того и представлены стихотворения
124 поэтов. Данила Давыдов так определил высоту планки для попадания
некоторого автора в «лонглист»: «имеет ли он что-либо сказать
свое, отличное от общего потока» (с. 9). Но надежна ли эта мера
высоты для антологии? Недавно коллизии в отношениях «необходимого»
с «достаточным» на близком материале четко показал (при отдельных
спорных оценках) проф. Н. Работнов, чуткий представитель «естественно-научного
цеха» _ ²², _ ²³.
Этот благожелательно настроенный Оппонент критически обсудил неодномерный,
тем самым и существенный для выводов о динамике поэтического языка,
опыт «Вавилона» – предприятия, в общем обойденного вниманием лингвистов.

Однако далеко не всех. По традиции, начатой Сектором структурных
методов изучения языка и лингвистической поэтики ИРЯз РАН, язык
поэзии уже обсуждался лицом к лицу с поэтами, например, «метаметафористами»
Иваном Ждановым, Алексеем Парщиковым и Александром Ерёменко. Позднéе
(тот же) Отдел стилистики и ЯХЛ организовал постоянно действующий
семинар «Проблемы поэтического языка». Программы ряда «конференций-фестивалей»
в ИРЯз РАН, развили эту традицию. Ее поддержали, укрепив, академические
и вузовские коллеги, на диалог ученых и поэтов откликнулись филологи
из-за рубежа. «Вавилону» теперь можно сопоставить сборник «Поэтика
исканий, или Поиск поэтики» _ ²⁰;
ср.: _ ¹¹. Он тоже нуждается в критическом
внимании лингвистов и филологов, а также любых оппонентов уровня
Н. Работнова. В ожидании этого обратимся к изголовью «Братской
колыбели» и ее содержимому.

Классические ли китайские или неугомонные отечественные «времена
перемен» требуют к себе неотстраненного особого отношения: в них
сложным образом переплетены большое и детали. Так что, если не
довольствоваться позицией высокоумного холодного наблюдателя,
надо принимать в расчет и специфическую знаковую природу и эстетику
миниатюрного сборничка двух авторов, не смотрящих в калейдоскоп
квазиосад из мелькающего в СМИ, а занятых запечатлением в ходе
«стихотворной переписки» совместного слушания некоторых «универсалий»
и диалогического взаимопонимания, достигаемого поэтами-подругами
(Альчук & Азарова. 57577, 2004). Их опыт немаловажен как урок
общения, внимания к «чужому» и «далекому», как способ коммуникации,
не побирающийся у обихода. Перед нами – явление искусства, очевидная
художественная речь. Но перспективен ли (а если да, то насколько)
язык, который она использует? Ответ и на такой вопрос не лежит
на поверхности – обратимся сначала к более широкому контексту.

Обсуждая «новую фестивальную реальность», театральный критик Марина
Давыдова недавно вышла на обобщенную (закурсивленную ею) оценку
всего современного театра: в нем сегодня «общедоступное
искусство становится всё менее художественным, а художественное
– всё менее общедоступным» [_ ¹³,
с. 10]. В связи с неторопливой исторической изменчивостью обоих
этих предикатов – «художественное» и «общедоступное» (ср. еще
памятное «понятное» vs. «пóнятое») – смягчим их категорическую
«разводку» в симпатичной формуле, предложенной критиком. Во-первых,
буднично отметим, что речь не о «всеобщей доступности» дороговатых
театральных билетов и т. п. Во-вторых, формула напрашивается на
соотнесение с иерархией стилей в художественных языках нового
времени и культурологическим статусом «массового искусства», а
также с другой формулой: «Искусство не рождается массовым, оно
массовым становится…» (Маяковский). В-третьих, и это – еще более
трудное в проблеме, не следует ли предикат «художественное» семантически
«ограничить» чем-то вроде «идейно-художественного», как бы его
ни вульгаризовали сталинские и последующие десятилетия? (Может
быть, «достаточно безумных и д е й» мировому-то сообществу как
раз сейчас и недостает в первую очередь.) Есть и в-четвертых…,
но ограничимся этими тремя и ещё попутной ссылкой на любопытные
суммарные соображения М. Н. Эпштейна в его новой книге о постмодернизме
_ ²⁸.

Кажется, никто пока не вводил всерьез понятия «декаданс Авангарда».
Попытку обсудить его, авангарда, «взлеты и падения» предпринимал
автор этих строк [_ ¹⁴, с. 301 – 311],
но сейчас она нуждается в конкретизации применительно к опыту
искусства слова самых последних лет. Опыт многолик: рядом с не
претендующим на заметную или прямо провозглашаемую «авангардность»
развитием живых или живучих традиций предшествующих десятилетий
«процветают» тенденции если не «нового (второго и т. д.) авангарда»,
то «нового авангардизма», «нового искусства как приема», радикального
разрыва с «высоким прошлым», крайней «новой левизны», замешенной
на не очень просчитанном по последствиям отказе от слова как Логоса
и переоценке выдвигаемого во главу угла «дизайна» (в самом широком
смысле), обходящегося без «слова как такового» (ср.: _ ¹¹). Наша «Братская колыбель» явно связана именно
с этими тенденциями, а они появились еще почти век назад. Блок
только подозревал, что «значителен Хлебников», – Будетлянин быстро
увидел и «опасность» в энтропии увлекательного «языкового кредо»
Кручёных.

Нет ли языкового просчета в самом названии Братская колыбель?
Пожалуй, нет – он был бы слишком элементарным. Скорее, это – азартный
вызов «языку старцев» с его (!) братскими могилами,
памяти о них в одном заглавии у И. Анненского и в призыве позднего
Вехи, особо внимательного к интегральным частям своих оппозиций:
«Ведь если есть понятие отечества, то есть понятие и сынечества,
будем хранить их обоих». Пра-пра-внучечеству охота
качать стиховую люльку лишь «своею собственной рукой». Произнося
«уа», оно закрывает уши на («замшелые»?) «ау» отговоривших своё
рощ «старших возрастов» и порой как бы «врезает» увещевающему:
«Мне эти “ау” глубоко пополам» (характерен язык раздела «Отвечаем»
и на негармоничном сайте «Хлебникова поле» в Рунете). Что ж, дело
хозяйское. «По-хозяйски» ли оно ведется? Определяют его минутные
настроения «детворы»? Или/и корректируют их какие-то системные
«штудии»?

Многого не помня, но по-своему представляя новейшее «непоротое
поколение», «колыбельцы» видят и знают: «на место сетей крепостных
/ Люди придумали много иных…». «Рынок душ» стóит былых «розог»,
а (как некий символ) «Игорь Сечин всех сечет».
Отсечена и душа Хлебникова: «прибой» изобретательных приобретателей
сегодня дает сто очков вперед изобретателям по Вехе.
Чтó бы «гигантам мысли и ювелирам формы» спокойно обсудить
неповерхностный смысл поправок-уточнений к нравственному тезису
поэта на его тему равенства как «илийства»: «Всем всегда всё»
(трижды публиковалось в 2000 г.). Впрочем, эта тема на особый
лад приватизирована: с некоторых пор всем (читателям когда-то
«общенациональных Известий») всегда
(еженедельно) предлагается всё, что воспитывает
у них вкус к боженине – любимому блюду бомондян
и тех, кого поэт называл тухлоумцами. Ну как
не «бросить» теперь именно его «с Парохода современности», даже
и не объявляя об этом. Идея же настоящей «Пощечины общественному
вкусу» в условиях новых трансферов и трансфертов (но не т
р а н с а в а н г а р д а) еще не созрела. Поднимется
ли вскоре кто-то из «колыбельцев» до осознания ее необходимости,
я з ы к о в о й обеспеченности и разумной весомости,
«нам с академическим героем» сказать пока затруднительно (ср.:
_ ²¹).

Кстати: 1) это иные властные дурни, страшась оппозиции, не развивают
в себе потребности в Оппоненте как провиденциальном собеседнике
(по Мандельштаму) – как-то не к лицу поэтам подражать им; 2) власти
предпочитают Оппонентам полуприкормленную-полунапыщенную сеть
«ньюсовковых советов» (центров, фондов, целых
институтов; они уже вполне тянут на «Академию элитариев») – напомним,
что понятие «Совет» у Хлебникова имело в виду д е л о, а не сотрясение
воздуха (ну а М. Б. у Предземшара вовсе «смотрел бы кино о своей
вине»); 3) что ж, папы Володи Путина и его «искренних» не внушили
своим чадам интереса к Будетлянину, – но «колыбельцам» впору самим
подумать над «Единой книгой» и растить наследников под ритмы «Смехачей»
(ср. также остроумное «БабыОбе»); 4) «воображаемая филология»
Олжаса Сулейменова, недавно вдруг столь пышно «подкинутая» и новым
поколениям, восходит не к поэту-ученому Хлебникову,
которого тот похвально почитает, а скорее к «Глоссолалии» А. Белого,
«поэме о звуке», чьи озарения не претендовали на истинность (любому
поэту должно быть интересно то, что, возможно, теперь скажет и
об «АЗиЯ», например, А. А. Зализняк, ученый, не идущий в системе
доказательств на уступки сильным, но романтическим в основе увлечениям);
5) при поиске крох аргументов на форумах постингов и в блогах
важно дистанцироваться от убожеств языка: его там часто маркирует
слепая злоба к инакомыслящим, инерция примитивного жаргона и невежество
вкупе с махровой «нашей – самой хорошенькой»; 6) в заключение,
чтобы не уйти с «кстати» в дурную бесконечность, преподнесем «колыбельцам»
«самовитые-самогонные» слова корпорация – коррупция;
плюс: управленческий корпус, невинный супермаркет,
а далее также коммерция, кормленцы… (моему «герою»
и этого мало – ссылаясь на вкусы «вошек бомонда», он добавляет
«известинское»: крабы – scrabble). «Стилевой
прием» паронимической аттракции, богатый и «содержанием» Авангарда,
далеко не исчерпал своих идейно-эстетических потенций.

Первый, языковой, просчет «поколения братцев», с моей точки зрения
(так сказать, ИМХО; искать в Рунете), уже обозначен. Это не просто
радикальный разрыв с историей поэтического языка и прямой отказ
от соревнования с нажитыми в нем креатемами и эвристемами (см.:
_ ⁷ - _ ¹¹).
Это – самоуверенное, «михáлковское», пренебрежение к реальным
и потенциальным оппонентам. Это и, по-видимому, безотчетный возврат
к «искусству как приему» раннего Шкловского, как бы в пику знаменитым
«Тезисам» Тынянова – Якобсона (1928) и тому, о чем говорят, молодым-то
поэтам, десятилетия боев «московско-тартуской» семиотики, а на
их фоне – и лингвистической поэтики и эстетики. Свысока отвергать
практический для поэтов смысл этой «учености» и ее популяризаций
– право каждого, но тогда пенять придется не на «апартеидно дискриминируемых
взрослых», а на себя. Бедняги-бурсаки Помяловского в своих «темноватых
дортуарах» и те догадывались: «В старину живали деды веселей своих
внучат». А вот сегодня Яна Юзвяк, представленная и «Братской колыбелью»,
начинает в Рунете свой цикл «РукомесивО» строчкой, сбивающей меня,
старика-словарника, с уже неверных ног: «Поэтический словарь –
пустозвон <…>». И Яна, пожалуй, – еще не самый размашистый
авангардист…

Конечно, всякая поэтика есть «поэтика ограничений», но лишь каких-то
«одних», зато и «снятия других». Вопрос в том, каких именно и
ради чего. Версии общего «принципа самоограничения», известные
ХХ веку (Кропоткин, Хлебников, «матери», Солженицын и др.), тоже
прежде всего «содержательны»; даже в мечте «Исаича» об одностороннем
«языковом расширении». Заведомо и безоглядно редуцируя потенциальную
познавательную мощность языка, «рабы ограничений» обрекают себя
на то, чтобы биться в их сетях. «Успех на час» достижим и таким
путем. Но столь сильно «ограниченным» – лишь наглядно «ограниченный»
как эрзац. Духовный Минздрав в лице Главздрасмысла
давно предупреждал, насколько «опасно видеть в вере плату за перевоз
на берег цели»: это грозит любым адептам сектантства роковым свиданием
(с кем, с к а ж е м ниже). Кроме того, идИостилевые
«ограничения в языке» коррелируют с более тяжелыми ограничениями
– их накладывает идЕостиль: на свободу, мысль,
правду, голос и т. д. С этих позиций, В. В. (Не
Путин) был, наверное, самым свободным человеком среди всех великих
писателей. Но и радует, и чуть удивляет, что «Колыбель» не затронул
«язык падонков» (см.: _ ⁰¹, _ ⁰², _ ⁰³ и далее в
Рунете).

По всеобщей дурной традиции власти пренебрегают поэтическим языком
и в своей практике сильно ограничивают используемые ими формальный
и функциональный тезаурусы (ср.: _ ¹).
Первый – уже потому, что метафоры знакомы им, как правило, лишь
в виде штампов. Второй – еще сильнее: метонимии, ассоциации по
смежности, свежие контексты вообще если не вполне заказаны их
речам, то отпугивают возможным беспривязным содержанием, вольностью
образов и неприятных «несвоевременных» аллюзий. Так стоит ли поэтам,
изобретателям по своей природе, уподобляться властителям и судиям,
прокурорам-прокураторам и этим охранителям-охранникам, шлагбаумам
и заборам у жилья новаторов-нуворишей «с ветерком в голове»?

Пока «новая поэтика» отказывалась от знаков препинания, можно
было усматривать за этим установку на внимание к интонационному
контуру стиха. Курсивы и «слогоделения» у Цветаевой явились знаками
реального произнесения. Но теперь «корпоративный
сетевой дух», отмеченный Данилой Давыдовым (с. 8), ориентирует
«новую поэзию» и на известную нейтрализацию различий между звуком
и буквой, на что-то вроде (подсказывает «герой») «чисто графической
интонации», которая при этом, однако, надеется «служить руководством
для внутреннего слуха» (см.: не БУ, 2005. Азарова, с. 4; ср.:
Словарево, 2000. Рыклин, с. 7 – 10, где акцентированы «предсмыслы»;
Некрасов хвалит у Альчук чисто визуальный цикл «Простейшие»; Булатов
и вовсе благословляет структуры, «редуцированные до графем» –
там же, с. 35, 61). От ее эстетики у более искушенных Анны Альчук
и Наталии Азаровой многого ждет Наталья Фатеева: в «стихийной
модификации» морфемной структуры языка, в «неологических по своей
записи звукобуквенных образованиях» и в «транслитерации» она видит
и «графические контуры поэтико-языкового видения мира», и знаки
«овладевания» текстовым пространством, даже «особую лирическую
интонацию» (57577, 2004). Кое-что из этого, а также бесспорные
изящество и лаконичность «видим и мы с героем». Но в то же время
– и шаг назад, к Кручёных (ой, не «к Островскому»), живучему и
в «предсмысловых состояниях»; «голос», видите ли,
их только «тривиализирует» (! Рыклин, с. 7, 9). Ср. «японское»
у героини Хлебникова: «Если бы смерть / кудри и волос носила твои,
/ я умереть бы хотела».

Неясно, как воспринять н а с л у х «энергию больших букв» у Альчук,
«чрезвычайно значимые» в ее поэзии палиндромы, маркируемые курсивом,
или «двойной пробел» и «жирный шрифт», да и роль скобок или «дробей»
(не БУ, 2005. Азарова, с. 3, 4). В условиях, когда само-то слово
«атомизируется», кусок ТЕЛь из фрагмента «об сто / я ТЕЛьств»
лишь при графической абстракции и прямом противоречии звучанию,
лишь через косвенные падежи, ласковое тéл’а
и телятину, зато освободив свой тезаурус от постелей,
приятелей или сиятельств, – «можно» связать с концептом
«ТЕЛО» (см. там же, с. 5). Интонация как таковая терпит при этом
заметный ущерб. Эстетика «рисования-говорения» обнажена, но реально
звучащие ритмы (настаивает мой «герой-пародист»), не гармонизируют
такие «верлибризмы», а спотыкаются о приемы сплошной непри-вы/ли?-чной
графики, отводящие от его и любого слуха «живые голоса» поэтов.

У «колыбельцев» графический радикализм заметно редуцирован, здесь
куда меньше напряжений в общей связке «разговорность – письменность».
Хотя он и у них еще далеко не «минус-прием», но такую перспективу
у него «братцы», пожалуй, отчасти уже приоткрывают. Почему-то
первым среди «колыбельцев», кого захотелось процитировать, оказался
бывший уже на слуху Шиш Брянский. Среди массовидных «ересей»,
нарочитых «усложнений», метаний, грубоватых хохм и других «эррат»,
увязающих в «предсмыслах» еще на уровне этюдных авторских «снимков»
(см. ниже), одно четверостишие выделяется у него частной «эффективной
простотой»:

Что за станция такая?,
Может быть, ворота Рая?
А с платформы говорят:
Нет, товарищ, это Ад.

Интертекст + капля остроумия + вышивка по ритмическому узору =
«эвристика» в виде штампа из давнего контраста символов. («Маршак»
мог бы добавить «втык»: «И в Чистилище – не спят!».) С другой
стороны, словосочетания типа нео-бык-нов-енн-ый фа -соль-ля-си-
шизм, вероятно, окажутся способны обогатить свободы «языка
и стиля» содержательной художественной и публицистической (бумажной
и сетевой) п р о з ы (но л и ш ь д и з а й н драматургии?).

Андрей Урицкий напечатал обзор «Братской колыбели» [_ ¹⁷, с. 324 – 325]. Он эмпатичен, хотя в подходе
к ее поэтике и эстетике не подробен и не углублен: «книга производит
впечатление силы и разнообразия», в ней «слишком велико количество
удачных стихотворений» (чтобы выбрать какие-то для цитат – 325;
сопоставлю сарказм С. Лескова: «мы захлебываемся в аргументах»);
это – «очередная игра» (в хорошем смысле), даже «постоянное обновление,
постоянная гонка за исчезающей современностью» (325) – не чересчур
щедрый кредит критика? Долг платежом красен и обременяет, требуя
нестандартных сетевых «закладок». Одной – ученой: «Игровая деятельность,
предоставленная себе самой, <…> не замедлит погрязнуть в
незначительности», – предупреждал Р. Том [_ ²⁷,
с. 233 – 234]. Другой – как бы конфессиональной: «В доме Отца
Моего обителей много» (Ин 14, 2); предлагает ли Отец нам самим
искать конкретные «обители» (что сопряжено со страдным перебором
разных путей, свободных от автоматизма)? Попытаемся единым понятием
идейно-вербальных «векторов» охватить поиски путей
у «колыбельцев».

Частные «авторские стратегии» при этом не исчезнут из поля зрения,
но интегрируются. Прав ли Данила Давыдов, предполагая в них (с.
7) «вполне “мирное”» превращение «этико-эстетической идеологии
в конструктивный прием поэтики»? Проблема «идеология
vs. техника языка», по «моему герою» и «старику»
В. И. Абаеву, тоже «просится на извилины» молодым поэтам.

Векторы, которым следуют их стихи, едины в принципиально общем.
1) Стих, разнообразный по гомо- и гетероморфности, но довольно
беззаботный в отношении интонационной дисциплины и содержательности;
наблюдается «слабое взаимодействие» метра, ритма и смысла; Хлебников
писал о «намеках слов», чтó до поры до времени заменяют еще
не найденные нужные слова, – здесь пока не видно столь же целенаправленных
поисков «своей интонации»; не затруднены ли эти поиски и гендерными
играми «лирических героев»? 2) Интертекстуальность, разлитая по
всему сборнику, в основном подчинена инерционной (и, нередко,
натянутой?) «многозначительности», слабофункциональна, стихийна;
показательны собственные имена: уж их-то выбирают особенно осознанно,
однако от пестроты, с которой они поданы «колыбельцами», рябит
в глазах, а авторские доминанты, как и «предсмыслы» (этого слова,
отметим, Давыдов не употребил), торчат в самые разные, чуть ли
не случайные стороны. 3) Некий «новый беллетризм» пронизывает
вроде бы «сложный», по установкам и стремлению «колыбельцев» к
полемике, стиль их поэтического языка. 4) Невыразительность тропов
и фигур; их меткость невысока, один из результатов – почти нет
контекстов, хоть как-то рассчитанных на «протоафористичность»;
тем менее – на ту «медную доску», что завещана «стариком» Мандельштамом.
5) Сборник напомнил и столетней давности наблюдение Бодуэна: снова
наступает «ослабление эстетического характера языка» (?); да,
многие великие «старики» – от того же Бодуэна до Виноградова –
недооценивали язык Вехи; но типичного юного «колыбельца» как будто
и Тынянов не влечет к размышлениям. 6) Насторожил «именной строй
с н и м к о в» очень личных событий. Будетлянин с юных лет подчинял
свои «снимки», «игры слов» и «поэтику повторов» высоким «о с а
д а м» – не видно, чтобы им на смену уже пришли новые, столь же
сильные, а то и «повыше ростом». 7) Вполне похвально внимание
к иноязычным элементам и неологии; «прорывные» удачи, правда,
и здесь малозаметны. 8) Под конец – упрек… не той грубости.
В сборнике надо отметить и вектор «заботы о смягчении нравов»,
но как мало при этом профильной для Вехи нежности.
Дело не в «крутых» вкраплениях обсценной лексики – мода на них
сходит, чувства авторов дозреют. Не хватает отваги «пойцов». Новая
ли «умеренность и аккуратность» мешает «детворе» биться с гонителями
слова «ненужного как такового» (см. _ ¹¹)
или с пробившимися в элиту? Кстати, это – п у
б л и ц и с т и ч е с к а я находка Юлии Кантор (и синоним к моим
«никем не видимым» элитариям); что в «Колыбели»
можно ей сопоставить? (Да ладно, скажи им пешы ещщо,
– подсказывают «герой» и _ ⁰¹.)

Второй просчет не вырастает непосредственно из первого, но связан
с ним и, может быть, сам определяет его. Здесь особенно хотелось
бы избежать малейших признаков докторального тона и навязывания
«превосходительной умудренности» в преодолении, не исключаю, «пошлой»
в глазах тинейджеринга, дисгармонии между личным
и общественным (см. доклад автора об «инговых формах»: в Рунете
и сб., упомянутом для работ _ ² и
_ ¹⁶). Сознавая, что поэт (как и ученый)
сам выписывает себе рецепты и испытывает медикаменты в этой вечной
области, всё же предложу «колыбельцам» для размышления несколько
недоразрешенных обществом тем, проблем, идей, сюжетов, «стилей
мышления». Их круг обширен и, кажется, культурологически значим.

Для начала всячески рекомендую (даже любому из «нехотяев») изданную
наконец биографию Хлебникова _ ²⁶.
София Старкина подготовила ее так, что по-новому заиграли многие
давно и хорошо знакомые высказывания поэта. Вот его письмо родным
14.01.1922. Он усматривает в нэповской Москве «поворот в прошлое
+ будущее, деленные пополам» [_ ²⁶,
с. 392], – наблюдение, которое «мой герой» счел достойным сопоставления
с откровенно гнусной рекламой, чтó в 2005 г. месяцами украшала
Таганскую площадь: «Практично Логично Цинично», – и с пропагандой
в шоу «К барьеру» пилатствующим Владимиром Соловьевым кредо «победителя»,
времен новейших митрофа-н(ов)-а(?): «Цель оправдывает
средства». (Привет «героя» и родинчику Диме,
младому родичу шоудумца Алексея, – ультрику-БЛУДетлянину.)
Жаль, С. В. Старкина не процитировала в «Биографии» Вехи аллюзии
к «Братьям Карамазовым» из «Детей Выдры»:

 Опасно видеть в вере плату
 За перевоз на берег цели,
 Иначе вылезет к родному брату
 Сам лысый черт из темной щели.

Мелочи? Но работает «закон обратного величия малого» (см. ниже),
а «герой» рвется указать и на новых сиамских близнецов – «судейских»
гг. Вяч.Тарасова–Дм.Шохина, и на «огромные зады» (читайте Веху)
главных «чудовищ – жильцов вершин» (слушайте «АукцЫон» и «ДАЛГУ»
– советую я – укоризну нам, русакам: это джазовый ансамбль «Dalgoo»
из Нидерландов привез в Россию накануне хлебниковского юбилея
программу «Президент Земного шара»! А «мы»?).

Мой «герой» продолжает: власти «приватизируют» и язык. Испанца
Антонио Вальдес-Гарсиа, главного свидетеля по второму «делу ЮКОСа»,
попавшего под отечественную программу защиты свидетелей,
угораздило «потерять все зубы». А наша Генпрокуратура официально
«не подтвердила и не опровергла» информацию о его задержании.
То-есть: 1) прямой смысл защиты свидетелей власти
понимают вопреки «великому и могучему»; 2) формула не
подтвердила и не опровергла означает вот что: «врали,
врём и впредь будем врать – даже молча» (куда это пропали «Байкалфинансгруп»,
эРПалочник Душенко, всесильный г-н Вербицкий?..); 3) обыски по
«делу ЮКОСа» проводят «на языке классных сук»; эрго: 4) над Управлением
собственной безопасности Президента необходимо надстроить еще
один-два этажа (на первых вольготно и безнаказанно засвечиваются
провокаторы; лелеют а м П у т / и н / г ? – «Герою»
нравятся мои «инги»…).

«Текучка» наших процентов на 70 жлобских СМИ не занимает и не
привлекает «колыбельцев». Их так легко понять: дешевая «развлекаловка»
и «рублёвка» глушит, искажает, оболванивает информацию, и без
того профильтрованную то ли самыми высокими властями, то ли владями
из обслуги, готовыми потакать и прямым шовинистам. В СМИ, подчеркивал
Даниил Дондурей, доминирует инфотейнмент. Но
Интернет (конечно, замусоренный завалами из хилых «форумов» и
прочей белиберды, как «помойка для глаз») принципиально расширяет
поле нашего зрения. Затраты времени на просеивание порталов и
сайтов при целенаправленном поиске окупаются: находится и «пища
для ума». Частный пример. Удается «расколоть» Сеть и именем ХЛЕБНИКОВ
– Велимир пробивается сквозь однофамильцев хоть в Яндексе, хоть
в Google и обогащает фактами, которые как-то ускользнули от велимироведов.
Так, неожиданно возникло на экране эссе физика З. К. Силагадзе
_ ²⁴ – свежее сопоставление Будетлянина,
пренебрегаемого лириками и элитариями, с упомянутым выше великим
Фредом Хойлом.

Или можно выйти на сайт Максима Кантора, с его понятиями «казарменного
капитализма», «капреализма», «обязанностей и прав», «авангардности».
В них есть что-то «хлебниковское», но вот самого поэта М. Кантор,
по старой логической инерции: Х, а не У, – объявил безумным «язычником»,
ничегошеньки в нем не поняв на поверхности обращений к нему. Между
тем Веха как раз сумел сочетать два основополагающих для Кантора
начала: «как идти все время вперед» и «защитить тех, кто нуждается
в защите и остается сзади». Далеко не безупречны те выводы, чтó
следуют из канторовского «разоблачения пустоты», но он – художник,
ощутивший ценность и краски, и линии, и слова. И Апокалипсиса
– и откровенной интимной нежности. Он рассчитывает на спор, контраргументы
– к самобичеванию, «поношению интеллигенции», «вельтшмерцу». А
«мы», на уровне бабки, спрошенной диалектологиней: «Что у коровы
сзади?» (хвост? фост?), – «в ответ»: «Пустотой
занимаетесь!». «Мы» – это «интеллектуальная часть России». Более
значима интеллигентная, но она исчезающе мала
и небезупречна (?) _ ⁹. Вот и «колыбельцы»
легковаты в обращении с концептом ПУСТОТА (основа пуст-
у них в большом спросе).

Ради чего юным поэтам укрываться от «безудержного социального
критицизма» Кантора, его достойной полемики с Ходорковским, его
образа Журдена как «идола среднего класса»? И вообще – от экономики
и политики, борьбы цинизма с бескорыстием (vice versa, надежды
на лучшую долю и веры – с «басманным правосудием» и «централизованной
демократией» – жив ты, «демократический централизьм»!), от «траектории»
движения страны, «выбора оптимистического сценария» и «национальной
стратегии»? Конкретнее – от дискурсов «в доску “наших”
васюков», несущих цветы к памятнику Чехову (!), бритоголовых,
«победастиков», МОБов; политпалашек – всезнаек,
путающих право, лево, центр (но не «верхи» и «низы»); Высшего
Судии – прокуратора Колесникова и непотопляемых придворняг;
двух, 50 или 5000 «письмоносцев» и пр.?

От себя замечу: внимание к этому лишь дополнял бы интерес к «научному
в толстых журналах». Осторожно предположу, что, например, рассмотрение
эволюции сознания и музыки, под углом зрения на взаимоотношения
процессов синтеза и дифференциации с позиций «математической теории
мышления», в журнале «Звезда» (см.: _ ¹⁹)
могло бы учесть и новейший опыт Хлебникова, этого Моцарта
слова, «заумное», «Главздрасмысловое» и связи сознательного
с бессознательным именно в его понимании. Но по инерции, ставшей
уже бессознательно-знаковой, и автор статьи о важной проблеме
Л. Перловский, и журнал этот опыт опять обошли.

Ваш, «колыбельцы», уход от общества в молчанку, в антифилологическое
нежелание понимать «чужое» (см. о нем у С. С. Аверинцева) – это,
словами Владислава Суркова, «вот как бы что мы хотим» (на Виктора
Черномырдина визирь не тянет). Жаль, что Юлию Латынину, в ее понятном
«бесланском негодовании», заносит с утверждением «Властям плевать
на жизни заложников» (Известия, 2 – 4 сент. 2005 г. – Так-таки
всем «правителям» до одного? Эти нотки можно найти и у Эллы Панфиловой,
и у многих). Но уж вопросы, оставляемые «Кем-то» без ответов,
ею подобраны отменно, хотя и не все. А эта владь «Кто-то», – «поддакивает
герой», – былое Политбюро в новом свете расползшегося дуботольного
политдубо – с отшибленной памятью об «орудии элитариата» (не булыжнике,
что у Шадра – граблях) – наотмашь забывает о в о п р о с а х б
е з о т в е т о в, словно ребятишки, играющие во дворе в футбол:
«Рука! Рука!» – «Заиграно!» Вопросы-то – не тряпичный послевоенный
мяч. Заиграетесь, начальнички-молчальнички-мочальнички, – пророчит
«герой», – м о н о л о г и с т ы с ушами в собственной лапше,
на своем пути в «АнтиЖиринг».

Ср. то, что творится с Хлебниковым. Выдвинута серия а р г у м
е н т о в в пользу тезиса о его выдающемся значении для нашей
(и мировой) Культуры. Это равнозначно вопросу, обращению и к Обществу,
и к Властям: «Ваша реакция?». В ответ – удручающее молчание. Но
если у «Вас» нет контраргументов в предъявленном «Вам» призыве
к диалогу, «Вы» обязаны принять и тезис, и его обоснования (ср.
в Науке и Общении) как руководство к некоторым позитивным д е
й с т в и я м. Их не видно. Вывод: эти «Вы» не хотят общаться
с «вопрошателями» на уровне «вплотную и вровень». И причина: их
мозги просто не вмещают смысл закона об «обратном величии малого»
(у Хлебникова – поэта-мыслителя) или пословицы о «копеечной свече».
После «монетизации» они б о я т с я даже с л о в Хлебникова «Зачем
отечество стало людоедом, А родина его женой?» (1917); помнится,
т а к о е цитировала на ТВ Светлана Сорокина; поплатилась и за
это?

Капитализм оболживел давно и едва ли не навсегда (свободен ли
от 2стандартов2 даже милый «норвежский оазис»?). В этом отношении
наш «развитой социализм» на свой салтык далеко его переплюнул.
И нынешний российский рынок побивает враньем рынок «постиндустриальный»:
разные потоки лжи мы мощно сливаем, разве что еще не слили воедино.
Катастрофические последствия такого слияния всплывают сегодня
если не «во всей полноте информации», то в тяжелых правдоподобных
догадках о властных кукловодах спичрайтеров и «говорящих голов»
на ТВ. Ведутся не только «игры» за собственность, деньги, связи
и власть – идет циничная борьба в СМИ за «свой имидж». В бой пущены
разного рода симулякры и «неведомые люди в масках» – символы стабильности,
мало отличной от стагнации. Взламываются ломами ворота и двери,
но захватываются и общеязыковые местоимения. «Мы – ваши, дорогие
соотечественники. Н а ш и!», – вопиет предводитель тех еще ни
наших, ни ваших («Э т и х»!) г-н Чей-то Ты-Я-кеменко, дорогой
«наш» позолоченный петушок и самоупоенный «гл-амурчик», возможно,
искренне верующий, что знает, настоящая «опасность где видна»,
почему уже и покрикивает свое «Кири-ку-ку…», вроде бы всерьез
обратившись на «алхимию вранья», но не оборачиваясь на себя, как
кум известной кумы-примата (см. те же «Известия» 2–4.09.05. –
Подождем закрывать скобку, – просит «герой».

– Ну «прям», новый Николай Грибачёв с его бессмертным «Мы и иже
с нами». Может, лауреат Коля с его «Нет, мальчики» (!) уже прозревал
«фанатские подкрепления» и opus finale «нашего гимноправа-примирителя»?
– И то: настоящее гражданское примирение сторонников Ленина и
Деникина – занимает ли оно «колыбельцев»? – надо бы искать, вдумавшись
и в методы Вехи, и в его «Ночь в окопе», поэму 1920 г.; «академический
герой» согласен с велимироведом).

Попробуем полнее использовать регистр н е с о б с т в е н н о
- а в т о р с к о й речи.

В подсказках, что иные буревестники, типа г-на Доренко, не свежéе-надежнее
Якеменок – уже нет нýжды. Есть Максим Соколов, еженедельно
на тех же страницах баюкающий разных монстров незаурядной, но
оприходованной ими иронией лишь уровнем выше, чем «Грызловка,
Грызловка, Родная ментовка…». Ирония и сарказмы, услаждая бомонд,
не срабатывают против пыток и дряни (даже против Миши Леонтьева
с его упоенной одномерностью). СМИ не зовут обрыдлых хмырей хмырями,
холуев – холуями, общество если и называет, то посиживая по еврокухням
и сладко принюхиваясь к боженине, ну а поэты… навсегда ли они
отучились пригвождать мерзавцев? Сами власти? «От пуза» оболживев
с Бесланом, их особо тучные косяки на диво окосели, но всё не
окривеют в своих свет-зеркальцах: как будто еще недостает ранее
полученных плюх. Хоть бы врезали уж этому непристойному «шемяке»,
«судейскому» рычастику Колесникову. Урезали бы ему поганый язык,
чтоб во-время рычал на грабовых, да и сам полежал бы «на нарах»
(рядом с Ходорковским) «в карантинé» и «при уране». После
Беслана лишь жестким просторечием можно воздать ему «меру за меру»:
у властей-то для общения с нами – иссохший канцелярит (а как же
сортир etc. у Путина, рожа и под. у Черномырдина? Но это редкие
и, скорее, пугающие срывы, «блестки вкраплений» в привычно блеклую
оправу). Надо быть милой лапочкой Светочкой Коркиной, чтобы уверовать:
нет у правоохранителя средств для наказания мошенника Грабового.
Или слезно умолять одного хмыря «остановить» другого, как это
и ныне, 21.09.05, делают «Известия» на рабском языке, тут же,
высокоумно блудливыми гороскопами от своих «штатных отравителей»,
подпитывая и грабованцев, и любых «гнилованцев».

А насколько знаком «колыбельцам» с п л а в несобственно-авторской
и авторской речи?

Эфир «дрожит» от просторечий: мародеры, моральные монстры, безмозглые
морды на ТВ, мудрецы-мумцы, мымры, мелиемельский мавродеризм…
«Реальная политика» у Г. Павловского на НТВ – новейшая глебитика
– реклама Рвотного, изделия новейших «фармацевтов» из былой «Бродячей
собаки»… Эти г р у б о с т и – реакция на упорствующий монологизм
разнообразных властных «вертикалей» и на «н е ж н о» стерилизованную
речь при «общении с народом». «Владству» неясно, – удивляется
«герой», – чего не хватает «чистой, дистилированной воде»?

Вернемся наконец к цитированному выше обобщению Марины Давыдовой
[_ ¹³, с. 10].

Майя Мамаладзе в статье «Театр катастрофического сознания» отмечает,
что «драматург теперь в России больше, чем поэт» [_ ¹⁷, c. 279]. Если она права, это должно бы встревожить
поэтов любых поколений. К выводу о взлете драматургии косвенно
ведет и статья Марка Липовецкого в НЛО: «Театр насилия
в обществе спектакля: философские фарсы Владимира и Олега Пресняковых»
[_ ¹⁷, с. 244 – 278]. Ее предмет –
конкретная «новая драма», «фарсово-философский театр», его «особый
цинизм», тема «постмодерного фашизма», «театр жестокости» (пусть
не по Арто; 252, 254, 259, 265). Настораживает благодушие модератора,
в роли которого, в сущности, выступает аналитик, говорящий профессиональными
метафорами о символическом «обществе спектакля, идущего на языке
насилия» (277); впрочем, вводятся и лат. Verbatim «слово в слово»,
и словцо И. Смирнова сраматургия (245). Он фиксирует
свои (не)скромные «снимки»: «в переводе на язык эстетических категорий
милосердие называется сентиментальностью»; вот бесчувствие на
сцене «выглядит смешным», (однако?) в эмоциональной онемелости
авторы «находят известное эстетическое обаяние»; грубость языка
у них «естественна» (249, 255, 270), – или попутное: «игра в жизнь»
– вот «Благая весть» «пленных духов» модернизма (255; так-таки
всех?).

Возможно, Пресняковы и «обнажают природу постсоветского социального
спектакля» (257). Наверное, насилие превращается у них «в особого
рода общепонятный язык» (260; вспомним тезис Марины Давыдовой?).
Но аналитик, показывая, к а к устроен их «шокинг», оставляет за
кулисой, вместе с концептом ГОРЕ (и слова-то горе
в статье нет; ср. «Горе и Смех» у Вехи), т о, пренебрежением к
ч е м у и з а ч е м они «шокируют». Авторами насилие принимается
как норма, просто демонстрирующая «универсальность
языка насилия» (271), они «усугубляют уже существующий кризис»
(в «сообществе»; 272). Здесь угроза не «эмоционально-экспрессивной»,
а этической смерти языка; этика отдается на откуп эстетике (г
о л о й «художественности»?) и в статье. ГРУБОСТЬ торжествует,
НЕЖНОСТЬ изгоняется. Вот вам секреты шоу-языка
– как его классической трехмерной семиотики, так и новой «эвристики»
(мол, учитесь, Шиш Брянский).

Очевидно, что по формуле: «ШОУn – РЕЙТИНГ – МБ – ТеПро – ШОУn+1»
(тут не «Ходорковский» и опечатка, а Медиабизнес и Телефонное
ПравО), – подходящей и энергетике озверения, – необщедоступный
«театр размеров» Будетлянина, этические и другие напряжения его
художественных текстов обречены на невнимание, если «новакам»
нужна немедленная кассовая (фарсовая) отдача. Сценические эксперименты
с Вехой у нас наперечет. Почему бы не испытать себя незашоренным
«братцам» преобразованиями е г о «вещей», их «переводом» в сценарные
и постановочные формы на пути к многообещающей «Высшей школе эвристики»?

Формулы «Товар – Деньги – Товар» и «Деньги – Товар – Деньги» со
скрипом, но работают. Иного плана формулы: «Истина? – Язык – Ясность»
или «Намек на идею – Словесный Контекст – Идея», или даже «(“Предсмысл”
– Слово –) Предмысль – Новое Слово – Новая («левая») Мысль» и
их вариации – в загоне! Но вспомним про «Прорыв в языки» в поэме
«Царапина по небу» (1920). Без него Хлебников не смог бы «прорваться»
ни к «основному закону времени», ни к «принципу единой левизны».
Своим «прорывам в языки» во все времена обязаны открытиями-достижениями
большие ученые и поэты. Никакой – «вшивый» или «толкучий», или
«развитой» – рынок не выдюжит без Феба, «принципа единой полноты»
в языке Пушкина, без «соображения понятий» и я з ы к о в ы х поисков
у поэтов, ученых и мыслителей наших дней. Ни Горбачев, ни Ельцын,
ни Путин этого пока не поняли. Та же ментальность у «Единой Россия»
и «оппозиции». Вот страна всё и обретается в «безыдейном пространстве»,
лишенном всесторонне обдуманных «векторов» и «осад», поплевывая
свысока на своего природного Эйнштейна от гуманитарии.
Правители, что обучают «Наших», тем более пренебрегут «колыбельцами».
Хлебников и наружно почитаемый властью академик Гаспаров ей не
по зубам и не указ. ИМХО (модальность «героя»).

Чему это «мы с героем учим»? Критиканству? Нет – ополчаемся на
редукцию языка и зацикливание на том, чтó известно как «слепая
страсть к самовыражению себя любимого». А вообще, почему бы и
не «воспевать» кое-что в «республике нашей» и в мире? Не «возносить
в меру» каждый верный взлет и «малых сих», и волн в «океане общества
и властей»? Конечно, Гаспаров в «воспевании» не нуждается. Хлебников
– тоже. Но отметить и его юбилей делом, а не пустым казенным словесным
топтаньем на одном и том же месте – это и задача правителей, достойная
уровня тех «осад», которым посвящено творчество обоих «ересиархов».
Сознаю: эти заметки переполнены оценками, они в свою очередь потребуют
(пере)оценок – процесс, по самой сути, бесконечен. Но, может быть,
только сейчас становится ясной вся целомудренная глубина «такого
неверного» тезиса М. Л.: «Оценка – не дело науки, она – дело вкуса
каждого читателя». «Уточним» для себя этот тезис-энтимему, подобный
и многим хлебниковским ходам мысли: «вкуса во всеоружии не скороспелых
мнений, а строгих аргументов».

Личностные качества, видимо, определяют всё остальное в любом
«профессионализме». М. Л. – один из совсем немногих настоящих
«Предземшаров». Предложить бы ему на отклик и структуру двухпалатного
«парламента»: нижняя – «Палата мнений», верхняя – «Палата мыслей,
доводов и начал» (≡ «идей, аргументов и принципов»). Заодно
и мысль о «Первой поправке к Конституции РФ»: преемники В. В.
Путина обязаны и безо всякого «общественного умапалатинга»
заботиться о расцвете в стране «диалогизма вплотную и вровень»
на всех уровнях общения и управления. Мой «академический герой»
вновь предлагает Президенту обдумать «зигзаг Хлебникова» в нашей
истории. А сверх того: «братцам-колыбельцам»
– не обижает ли их самоназвание большинство участниц-сестер;
культурологам – «готичьны» ли эти нежные по замыслу формы влади
и владь; юзерам в Сети – «Есть ли смысл “учить
албанский”, / Если вот он – Будетлянский?»…

–––-

Летом 1944 г. в Латвии, в чистом поле – не на передовой, меня,
былого наводчика 45-тки, а вот уже и нестроевика из штаба дивизии,
вместе с четырьмя сослуживцами, утюжила до упора пятерка «Мессеров»
(видно, приняли за большое начальство). И ведь сработала почти
нулевая вероятность уцелеть. С тех пор по-особому смотрю на братские
могилы. Словами Пушкина: «И я бы мог…» – скрываю свое «Да просто
должен был… ». «Братская колыбель» остро напомнила
и о поколениях, противостоявших фашизму – обыкновенному и необыкновенному.
То же, что уже сделал в науке, искусстве и жизни Михаил Леонович
Гаспаров, – особенно поучительный урок: вот как следует противостоять
нечеловеческому hic et nunc – во всеоружии науки и поэзии, чуткой
нежности и верной стойкости, всемерно помогая и работам других:
_ ²⁵, _ ⁶
- _ ⁹, _ ¹¹
– и скольким ещё…

–––––––––––––––––––––––––––––––-

Примечания

01. Вернидуб Артем. Новый русский язык, нах. У языка
есть афтар // Русский Newsweek. № 17 (47). 16 – 22.05.2005
(http://www.runewsweek.ru/theme).

02. Аффтар «Русского Newsweek»: «падонки» из Питера
создали новый русский язык // Новости России. 17.05.2005
(http://www.moscow2000/com/news).

03. Язык падонков (http://ru.wikipedia.org).

1. Гаспаров М. Л. Художественный мир писателя: тезаурус
формальный и тезаурус функциональный <…> // Проблемы структурной
лингвистики. 1984. М., 1988.

2. Гиндин С. И. Языковая критика, уроки русской поэтики
и лингвистическая утопия // Художественный текст как динамическая
система. М., 2006 (в печати).

3. Григорьев В. П. Поэт и норма // Русская речь, 1967,
№ 1.

4. Григорьев В. П. Год поэзии 1966 // Русская речь,
1967, № 3.

5. Григорьев В. П. Год поэзии 1967 // Русская речь,
1968, № 3.

6. Григорьев В. П. Ответ В. В. Полонскому // Творчество
Велимира Хлебникова в контексте мировой культуры ХХ века: VIII
Международные Хлебниковские чтения. Науч. доклады и сообщения.
Ч. I. Астрахань, 2003.

7. Григорьев В. П. Из прошлого лингвистической поэтики
и интерлингвистики. Изд. 2-е, доп. М., 2004. – 187 с.

8. Григорьев В. П. О четырехмерном пространстве языка
(Блок и Хлебников: эвристика в парадигмальных экспрессемах) //
Известия АН. Серия лит-ры и языка. 2004. Т. 63, № 4.

9. Григорьев В. П. Велимир Хлебников в четырехмерном
пространстве языка. Избранные статьи: 1958-й − 2000-е годы.
М., 2005 (в печати).

10. Григорьев В. П. Авторская лексикография и филология
(реплика О. М. Карповой и Н. А. Богомолову) // Русский язык в
научном освещении, 2005, № 2 (10) (в печати).

11. Григорьев В. П. Хлебников и уроки Конференции-фестиваля
2003 г. // Лит. дневник. Июль 2005 (http://www.vavilon.ru/diary;
см. также в работе 9).

12. Гусейнов Гасан. Берлога веблога. Введение в эрратическую
семантику / Доклад 17 марта 2005 // http://www.speakruss.ru.

13. Давыдова Марина. Театр в законе // Известия, 2005,
4 августа.

14. Жизнь языка. Сб. ст. к 80-летию М. В. Панова. М.,
2001.

15. Иванов Вяч. Вс. Мост в будущее // Московские новости,
№ 15, 15 – 21 апреля 2005 г. (см. также: http://philos.ms.ru).

16. Новиков В. И. Роман с языком в поэзии и науке (В.
В. Хлебников, М. В. Панов, В. П. Григорьев) // Художественный
текст как динамическая система. М., 2006 (в печати).

17. Новое литературное обозрение, № 73 (2005).

18. Общественные науки и современность, 2005, № 6.

19. Перловский Леонид. Эволюция сознания и музыки //
Звезда, 2005, № 8.

20. Поэтика исканий, или Поиск поэтики. М., 2004.

21. Протасов Павел. Раскрытие темы «кащенитов». Полезная
инфа о сетевых жаргонах <…> // Русский журнал. П@утина.
Вып. 25. 23 мая 2005 г. (www.russ.ru/columns/net).

22. Работнов Николай. Постный модернизм // Знамя, 2003,
№ 7.

23. Работнов Николай. «Babylon» от слова «бэби» //
Знамя, 2004, № 9.

24. Силагадзе З. К. Космогония иноходца с Велимиром
Хлебниковым [и Фредом Хойлом] // http://www.astronet.ru/db/msg/1197819.

25. Словарь языка русской поэзии ХХ века. М., 2001 –.

26. Старкина София. Велимир Хлебников: Король времени.
Биография. СПб., 2005.

27. Том Р. Структурная устойчивость и морфогенез (1972).
М., 2002.

28. Эпштейн М. Н. Постмодерн в русской литературе.
М., 2005.