Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Для зарождения вещества требуется честный лаборант, – подумал
Виновников, помешивая старинной кочергой пышущие жаром уголья,
– взять, к примеру, Страдалетова – вор и сын вора. Может ли вор
во втором поколении быть честным лаборантом? Ну, ладно, Страдалетов
проблематично, можно взять Курапузова, в конце концов – Трифамудьева,
Пчелкина, Силипетова, Дартамошкина, Ирапланова. Можно взять Сырову
Варвару Львовну. Честный лаборант .Честный пастух. Честный пекарь.
Институт Гэллапа зафиксировал наличие честности как таковой лишь
у пастуха.

Встретились мы случайно у карты звездного неба. Разговорились.
Он помню сказал:

– А вы знаете, что когда-нибудь мы с вами станем

звездочками на звездном небосклоне Подмосковья.

Из вежливости, исключительно, я поинтересовался в каком, дескать,
смысле? Пошутил:

– Неужели звездами эстрады?

– Что вы, что вы, не нужно понимать меня превратно. Мы станем
небесными объектами исключительно и благодаря непреложному закону
Плотина, гласящему, что всякая душа является и становится тем,
что она созерцает.

– Ну, если это так, то в конце концов я стану скорее телевизором,
чем звездочкой, хотя бы и не всего Подмосковья, а только Щелковского
района, в котором я проживаю.

Мы с ним встретились через год, случайно. Я был тогда сотрудник
насморка. Он – сотрудник аппетита. На его лице лежало клеймо благородства.
В его глазах светились доллары. Нам с ним не о чем было разговаривать.

Хвостов – Новый Сократ

– Я знаю, что я ничего не знаю, – сказал Буркин Хвостову.

– Я тоже знаю, что я ничего не знаю, но я так же знаю еще кое-что,
– ответил Хвостов.

– Что же ты знаешь, Хвостов? – спросил с любопытством Буркин.

– Я знаю, что ты ничего не знаешь, – ответил Хвостов.

– Но тогда ты не можешь говорить, что ты ничего не знаешь, если
знаешь, что я ничего не знаю, – сказал в сердцах Буркин и заблудился.

А Хвостов со временем стал доктором наук широкого профиля. В кулуарах
его стали звать новым Сократом.

Черновик и беловик

Как так случилось, что Зущинко предвосхитил своего знаменитого
омофонического тезку М.М. Зощенко – загадка. С другой стороны
некий Гугель предвосхитил Гоголя. А никому неизвестный Лермонтуев
– Лермонтова. Более того: нашелся некий А.С. Пушник, опередивший
Александра Сергеевича Пушкина.

Чудеса. А все от того, история сначала пишется начерно, а потом
набело.

В трусах и с чайником

Все хорошие писатели подвержены порче: кто в трусах наизнанку,
кто с чайником. Недавно один хороший писатель NN сказал: «Я пишу
– значит – я не существую. Вот парадокс. В действительности я
так не думаю», – добавил он и скрылся в кустах.

Великолепные трусы

Трусы маркиза де Сада были обнаружены ранним утром. Вначале ничто
не говорило о сенсационной находке. Технический работник Промдромаэродромбанка
Клавдия Ивановна Бтица, проводя уборку в кабинете председателя
правления, с утра как обычно пылесосила персидский ковер на полу
и вдруг новый мощный «Ровента-2000» заглох. – Чегой-то он? – спросила
Бтица у пластикового мусорного контейнера, но не дожидаясь ответа
полезла в чрево засасывающего устройства. Пошарив рукой, она нащупала
кружевную тряпицу из необычного материала. «По-моему, нейлон...
а может и не нейлон...– задумалась Клавдия Ивановна и почесала
ляжку. Допылесосив кабинет Клавдия Ивановна сунула тряпицу в сумку
из поддельного крокодила, подаренную самим председателем правления
на Рождество и поскакала домой. В метро купила «Отливайпулис–
экспресс»– любимое транспортное чтение и на первой же странице
прочитала аршинный заголовок : СЕНСАЦИОННОЕ ОГРАБЛЕНИЕ!!! ВО ФРАНЦУЗСКОМ
ГОРОДЕ МЕДОНЕ РАЗГРАБЛЕНА ЕДИНСТВЕННАЯ В МИРЕ МУЗЕЙ-КВАРТИРА ЗНАМЕНИТОГО
МАРКИЗА ДЕ САДА. ПО СЛОВАМ КОМИССАРА ПОЛИЦИИ ПОХИЩЕНЫ ТРИ ПРЕЗЕРВАТИВА
РУЧНОЙ РАБОТЫ, НОЖНЫЕ КОЛОДКИ, ПЕРЕНОСНОЙ БРОНЗОВЫЙ ПИССУАР И
ЗНАМЕНИТЫЕ ТРУСЫ ИЗ КОЖИ ДЕЛЬФИНА-АФАЛИНЫ. СТОИМОСТЬ ПОХИЩЕННЫХ
ПРЕДМЕТОВ ПРЕВЫШАЕТ 4700000 ФРАНКОВ!!!

– Ни фуя себе! – изумленный возглас вонзился Клавдии Ивановне
прямо в правое ухо. Клавдия Ивановна брезгливо обернулась – справа
над ней как могучий утес – великан над проплывающей внизу тучкой
нависал представительный мужчина коммерческого вида с интеллигентным
лицом, впиваясь глазами в сенсационное сообщение.

– Чего эт вы себе позволяете... – вначале машинально возмущенно,
а под конец фразы растерянно и благоговейно (Клавдия Ивановна
испытывала мистическое преклонение пред состоятельными интеллигентами
полной наружности и беспредельное уважение пред розовощекими коммерсантами
с интеллигентской жилкой)выдала технический работник и уставилась
в гладковыбритую интеллигентскую розовощекую полноту, которую
не могли испортить две аккуратные загогульки типа морщинки на
кругло– покатом цвета хорошего свежего бекона аккуратном лбу.

– Во, дают! – вежливо присвистнул круглопокатолобый, – Ба-альшие
калабашки!

– Где-то я их видела, – Клавдия Ивановна ткнула указательным пальцем
в фотоиллюстрацию с изображением украденных экспонатов.

– Что конкретно, мать? – спросил бизнесмен-интеллигент.

– Вот, трусы, – неуверенно сказала техничка.

– Серьёзно? Смотри! Я шуток не люблю! – обеспокоился бизнесмен,–
между прочим, можешь звать меня Вовой или Вованом. Вот моя визитка,
смотри не потеряй, каждая штука полштуки стоит,– он протянул карточку
Клавдии Ивановне и вышел в осторожно открывшуюся дверь.

– Какая же это станция? – спросила себя банковская служащая, рассматривая
визитную карточку незнакомца, и вдруг опомнилась и лихорадочно
полезла в сумку: точно! Трусы де Сада ! Вот они! Клавдия Ивановна
испуганно оглянулась по сторонам, но никто не обращал на неё внимания.
Сердце немолодой женщины билось как у кролика. Радость и испуг
захлестнули технического работника банка. «Как он сказал? » –
вспомнила она бизнесмена,– большие колобочки? Нет, как-то вроде
«чебурашки»...Ну, да Бог с ними, одним словом– деньги немалые.
Позвоню и продам,– решила Клавдия Ивановна,– но тут же спохватилась,–
а может лучше написать во Францию?– и задумалась.

Зазвонил телефон.

– Вам кого?– почему-то испуганно спросила Клавдия Ивановна.

– Клавдия Ивановна, не могли бы вы подъехать сейчас ко мне...
Домой, разумеется,– зазвучал в трубке голос председателя правления.

– Да, я сейчас, уже иду,– беспрекословно автоматически ответила
техработник банковского учреждения и стала собираться.

– Берите такси,– сказал председатель и положил трубку...

– Клавдия Ивановна!– вместо приветствия выпалил начальник, Строго
секретно!!! Когда вы убирали мой кабинет, вы ничего не находили
необычного?

– Какого?– испуганно спросила Клавдия Ивановна.

– Трусов, трусов необычных, не находили?!!!– с надеждой в голосе
громко прошептал председатель правления.

– Нет,– робко сказала Клавдия Ивановна и покраснела.

– Значит, Вердепедев! Сука!– запальчиво произнес банкир и закурил,
первую сигарету за три месяца.

– Семен Бормашинович, вы бы уж не начинали сызнова, поберегли
бы себя,– сострадательно произнесла техничка,– это же ядовитая
смола...

– Благодарю за заботу,– ответил начальник,– значит так, Клавдия...
Ивановна,– о нашем разговоре никому ни слова! Можете идти.

– А как же такси ?– хотела спросить техничка,– за такси-то мне
заплатят?– но не решилась и вышла из квартиры.– Не догадался,–
обрадовалась уборщица,– вот, что значит всех считать глупее себя!–
мстительно и сладострастно подумала она о начальнике,– не знаю
уж чего он кончил, а я в свое время все-тки педакадемию кончила,
и неожиданно для себя стала вспоминать студенческие годы. Правда,
Клавдия Ивановна прилгнула себе чуток, ибо в те далекие времена,
когда она была студенткой, нынешняя областная академия называлась
районным педагогическим институтом. Впрочем, если она солгала,
то совсем немного, здания остались те же, преподавательский состав
практически не изменился, хотя, естественно помудрел на тридцать
пять лет, постарел, некоторые дисциплины заменили: так Нинель
Ивановна Зопова, читавшая им историю партии и атеизм, стала читать
закон Божий и патристику. Ольга Михайловна Кондонова ныне вела
спецсеминар по педологии, а раньше– педагогику преподавала. Алексей
Максимыч Лёлкин вместо «Пионерской работы в школе и лагере» сейчас
читает курс «Работа с бойскаутами в гимназиях и лицеях». И, когда
племянник сказал, что его девушка учится в педакадемии, Клавдия
Ивановна, искренне призналась, что тоже там училась. «Ну, ты даешь!»–
изумился племянник, зарделся и от смущения вместо обычных десяти
долларов, которые она ему давала в день получки, попросил двадцать.
«Да-да,– сказала себе Клавдия Ивановна,– у меня высшее академическое
образование!» За спиной засигналили, академически образованная
дама медленно обернулась. В полутора метрах за спиной затормозила
красная дорогая иномарка с откидным верхом. За рулем сидел толстый,
лысый, волосатый, в темных очках, шортах и майке.

– Клава! Это ты?!– кричал толстый, лысый, волосатый. Клавдия Ивановна
пригляделась– это был Мантович, Андрюшка Мантович по кличке Барабан,
соученик по райпединституту, нынешней облпедакдемии.

– Андрюха! Барабан!– завизжала Клавдия Ивановна, как в молодости,
как будто с того времени, когда они целовались в пустой аудитории
и она впервые познала мужчину, а это был именно Барабан, прошло
не тридцать пять лет, а тридцать пять минут. Тогда, в то золотое
студенческое время её звали не как в школе, почти по фамилии–
Птица, а почему-то просто Тычка или Тычок, а недруги звали Клава-Дичь.

– Тычок! Узнала! Ну, садись! Давай, рассказывай, где ты, как ты,
с кем...– распахнул дверь кабриолета Барабан. Клавдия Ивановна
вскарабкалась на подножку и грациозно плюхнулась на красное кожаное
сиденье:

– Чур, ты первый!

– Я?– спросил однокашник,– че, у меня все путем, ништяк! В банке
работаю, калабашки только зеленью получаю, три свадьбы, четыре
развода, так что обеспечен, здоров и дважды холост,– сокурсник
говорил вроде бы беспечно, весело, но Клавдия Ивановна, она же
Тычок, почувствовала в словах своего первого и последнего на сей
день мужчины то ли легкую горечь разочарования, то ли тайную,
скрытую ноту испуга.

– Я тоже свободна, тоже работаю в банке, обеспечена... живу одна,
то есть с котом.

– В каком смысле?– заинтересовался Барабан.

– В нормальном.

– Вы че? Любите друг друга?– озадачился однокорытник.

– Ну, да...– неопределенно ответила Клавдия Ивановна,– любим...

– И спите вместе?– Мантович был ошеломлён.

– А как же...– будничным голосом ответила Клавдия Ивановна,– конечно,
вместе. Он у меня большой, теплый и пушистый.

– Во, бля! Ну ты, Клавка, даёшь! Ты знаешь из-за чего я развелся
со всеми своими бабами?– с какой-то неземной горечью спросил Барабан
и не дожидаясь ответа ожесточенно закричал,– они спали... с собаками!

– Ну!– недоуменно спросила бывшая Тычка и Тычок(она же Клава-Дичь).

– Фули ну! Баранки гну! С кобелями, суки, спали!– закричал её
первый мужчина.– А ты с котом трахаешься...– не ожидал,– уже почти
спокойно сказал товарищ юности и, вздохнув, удивленно добавил,–
надо же как, с котом...

– Я что-то не врубаюсь,– Клавдия Ивановна вспомнила не свойственный
для её речи глагол из лексикона институтских друзей,– ты меня
блядью сделал, а мне кота завести нельзя?

– Тебе что, мужиков мало?– задумчиво спросил Андрюха Барабан,
по паспорту Андрей Мантович.

– Зачем мне мужики!? Мне с котом лучше! Мужики много жрут и много
гадят!

– А кот?– машинально спросил Мантович.

– Гораздо меньше!– нервно сказала Тычка и отвернулась, потому
что по щекам покатились слёзы, и она не хотела, чтоб Андрей их
увидел.

– Ты что там? Сопли распустила? Ну, это...тогда извини. И че я
к тебе пристал...спи хоть с конем, хоть с тараканом. Если тебе
с котом больше по кайфу – живи с котом...а давно ты с котом живешь?

– Двенадцать лет,– все также не поворачиваясь тихо, сказала Клавдия
Ивановна.

– Мда... а до кота с мужиком жила?

– Кроме тебя, у меня ни одного мужчины не было!

– Фью-тю-тю-тю-тю! Неужели с бабой?!

– С попугаем!

– Ты че, Тычок, в натуре?! Круто!

– Обыкновенный маленький попугай, попугайчик Кеша. Ничего особенного.

– Прости за нескромное любопытство, а как он тебя?..

– Он меня обожал, он у меня хоть и маленький, но такой шустрый,
такой энергичный, говорить умел. Я, когда на работу уходила, телевизор
включенным оставляла, на всякий случай, если воры придут, то будто
дома кто-то есть, так мой Кеша все передачи запоминал и мне потом
пересказывал. Я лежу на диване, а он таким металлическим голоском
что-то бормочет, прислушаешься, а он или на «На полях страны»
пересказывает или «Международную панораму»...

– Прости, что повторяюсь, а как?

– Да как обычно..

– ?...

– А до попугая у меня хомяк жил, Василий. Любил забираться под
одеяло с головой. Я его один раз чуть не раздавила.

– В порыве страсти что ли?

– На работе поругалась, пришла домой и завалилась не раздеваясь
на кушетку, а Василия не заметила. Он пискнул, я вскакиваю, он
тоже на задние лапки...

– А коты сколько живут?

– У моей одноклассницы кот двадцать один год прожил.

– Ну, ты, Клав, извини, но гипотетически, ну вот сдохнет твой
кот. Одна останешься?

– Почему? Собаку заведу!

– ...Но ведь по идее за это срок должны давать. Правда, обычно,
мужикам дают.

– Кто дает?

– Суд. И бабы. По таким делам в основном бабы судят. Был у меня
знакомый, козу пёр, так ему восемь лет дали, строгого. От звонка
до звонка оттарабанил, счас зоотехником работает, на коз или даже
овец не смотрит. Только по крупному... рогатому скоту.

– А ты значит один?

– Ну, уж не с собакой и не с кошкой, я уж лучше подрочу, в крайнем-то
случае. А вообще-то тёлок– море, и сипухи и старлетки, только
успевай дверцу распахивать, если есть желание.

– А сейчас есть?

– Не уверен. Как тебя увидел было, а потом эти кошки, собаки,
попугаи, суслики.

– Хомяк. Один.

– Че?

– Не суслики, а один хомяк.

– И одного достаточно.

– А жениться не надумал?

– На ком? Все бабы– бляди! Ладно бы изменяли с мужиками, но с
котами и кобелями?! Или там с пингвинами?!

– Между прочим, блядью меня сделал ты.

– Каким образом? Что я тебе сусликов в постель подбрасывал?

– Ты сам прекрасно знаешь!

– Да не подбрасывал я их: ни сусликов ни, пингвинов, ни котов,
ни кобелей!

– А я и не утверждаю этого.

– Ну, так что?

– А то, что 11 мая 1966 года, после дифференцированного зачета
по античке ты затащил меня в тридцать вторую аудиторию, снял с
меня трусы и через пять минут я стала блядью.

– Почему?

– Потому что ты не женился на мне.

– Не пойму, так что, ты ещё с кем-то спала в тот день?

– Я днем вообще не сплю, а в тот день и ночью не спала, и на другой
день не спала, потому что заснуть не могла, когда ты сказал, что
не женишься на мне...

– Так ты что из-за одного раза считаешь себя блядью?

– А по-твоему, я честная женщина!?– закричала Клавдия Ивановна
и слезы градом покатились по напудренным щекам.

Барабан неловко схватил подругу юности за голову и прижал к своей
волосатой груди:

– Клав, ну, Клав, успокойся... Знаешь, как у нас прапорщик в армии
говорил? ...Раз – не пидарас...

Клавдия Ивановна всхлипнула и сильнее прижалась к приятельской
груди.

Барабан одной рукой прижимал ее к себя, а другой нежно проводил
по волосам и нашептывал как колыбельную старое армейское присловье:

– Раз– не пидарас, раз – не пидарас...

В ту ночь Клавдия Ивановна против своей воли стала блядью.
Потому что мужчина, представившийся ей Барабаном, был вовсе не
Андрей Мантович, а очень похожий на него, его двойник Калтоскин
Мефодий по кличке Пиложок. А гадалка на заре юности предсказала
рано созревшей девочке Клаве Бтица, что сто четвертый мужчина
сделает её блядью. Пиложок был девяносто восьмым. А как же трусы
де Сада?– спросите вы. А что трусы? Сносу не знают! Хотя, мне
кажется, что не трусы маркиза вас интересуют, а интересует вас,
кто те шестеро мужчин, что столкнули Клавдию Ивановну в глубокую
колею порока, что впрочем не отразилось на самочувствии банковской
служащей в отрицательном смысле. Скорее наоборот. А, что касается
шестерых мужчин, то мало ли их, неприкаянных, ищущих к кому приткнуться,
бродит по городам и весям нашей необъятной страны. Я думаю гораздо
больше, чем шесть. Да и сама Клавдия Ивановна признавалась, что
не помнит сколько их было в ту знаменательную ночь, может восемь,
может тринадцать, сказала, что помнит ощущение, когда проходил
сто четвертый: было какое-то головокружение, восторг и щелчок,
а сто пятый и последующие слились в какой-то немыслимый сладострастный
фейерверк в общем-то обыденного характера.

P.S. Заметку о краже из музея-квартиры маркиза Де Сада сочинил
сотрудник отдела половой жизни еженедельника «Отливайпулис-экспресс»
Гарий Зуфаров.

P.P.S. Трусы, которые Клавдия Ивановна нашла в кабинете председателя,
потеряла любовница Семёна Бормашиновича, некая Вафлюцкая Варвара
Логопедовна, некогда бывшая второй женой Андрея Днепрогэсовича
Мантовича по кличке Барабан.