Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

В старом анекдоте профессор спрашивает студента:

– Какова фауна острова Ява?

– На Яве водятся обезьяны трех пород: чилы, дрилы и мандрилы.

– Так. Хорошо, батенька, а фауна Китая?

– В Китае водятся обезьяны трех пород: чилы, дрилы и мандрилы.

– М-да?.. Ну, допустим. А на Урале каких животных вы знаете?

– На Урале? ...На Урале водятся обезьяны: чилы, дрилы и мандрилы.

– Как?!!

– Да, но в небольшом количестве.

На собачьем рынке в небольшом количестве водятся даже леопарды.
То есть продаются по пять тысяч долларов за особь. Обезьяны стоят
дешевле – по цене недорогих чау-чау, всего за триста долларов.
А вот собаку для охраны – московскую сторожевую можно купить подешевле,
всего за четыреста или триста пятьдесят (если поторговаться) тысяч
рублей.

На собачьем рынке можно увидеть представителей фауны всего мира:
пресмыкающихся и земноводных, парнокопытных и человекообразных,
водоплавающих и пернатых, насекомых и кишечнополостных.

– Рынок реконструируется. Во-первых расширяются торговые площади;
во-вторых, организуется сеть специализированных магазинов и, в-третьих,
строиться автостоянка, – говорит директор собачьего рынка Игорь
Викторович Зонтиков.

– Значит, есть у рынка будущее?

– Ну, конечно! – Игорь Викторович вдруг широко улыбается, густо
краснеет и опускает вниз свой взор, на лице у директора неприкрытое
счастье, какое-то постыдное, как всякое подлинное счастье, как
счастье молодой матери или молодой беременной девочки-женщины,
которая осознает, что такого блаженства она не достойна, но ничего
с собой поделать не может.

Но директор вдруг встряхивает большой красивой головой и, как
бы отогнав видение, смотрит на меня внимательно:

– Я люблю рынок, честно признаюсь, я с детства мечтал о своей
нынешней должности и знал всегда, что это моя должность и никому
ее я не уступлю. Я сам, лично обхожу по утрам всех зверо-, птице-,
рыботорговцев, проверяю на радиацию, на инфекцию. Встаю в субботу
и в воскресенье даже раньше обычных пяти-тридцати – от теплой,
горячей – притом молоденькой жены – очень трудно уходить по утрам
– я вижу у вас кольцо: вам это, я думаю, знакомо. В выходные у
меня встречи с немецкими друзьями из гамбургских Красных кварталов
– там расположен гамбургский зоопарк. Потом приглашаю к себе в
кабинет наших старичков – аквариумистов, равных которым в мире
трудно кого-либо сыскать. Мы вместе обсуждаем письма в ЮНЕСКО
– наши аквариумисты неподдельным своим энтузиазмом добиваются
невиданных в мире результатов – рыбы, бывшие во всем мире на грани
исчезновения, благодаря энергии наших старичков начинают плодиться
– у нас даже легендарная кистеперая мечет икру. Между прочим,
по калорийности кистеперая превосходит элитные сорта осетровых.
Сенсация? Сенсация. Но не трубим о наших достижениях на каждом
углу – мы работаем и добиваемся результатов...

Во время монолога директора кошка Машка – белый ангор-курцхар
прыгнула со стола мне на плечо и страстно замурлыкала.

– Влюбилась – страстно влюбчивая кошка, – прокомментировал Игорь
Викторович. – Вы ее не бейте, а то не отстанет. Лучше потрите
ее носом о морду.

Кошка страстно замурчала, Игорь Викторович размахивал в праведном
энтузиазме руками, день клонился к вечеру, стали кукарекать рыночные
петухи, затрубили слоны, зарычал вечернюю песню леопард – за шторой
показалась луна...

– Собачий рынок, собачий рынок... Музыка биологии, биология насущного.
Звукоряд Вселенной... Между прочим, – это мало кому известно –
прототип знаменитого старика из хемингуэевского рассказа до сих
пор жив, и в выходные, а иногда и по средам, вы можете увидеть
его на рынке. Я вам не назову его настоящего имени – оно слишком
известно, но по секрету скажу, что на вид ему меньше сорока, а
все благодаря молокам, да-да-да – обычным сырым молокам с кайеннским
перцем – молокам пираньи. Икра пираньи – почти яд: если не отравит,
то состарит, а молоки – эликсир...

Игорь Викторович вдруг полез в шкафчик, достал вдруг халат необычной
белизны и крохотную белую старорежимно-докторскую шапочку с красным
крестом в виде кокарды и протянул было мне, но передумал в последний
момент и облачился сам.

– Доктор Айболит! – не удержался я.

– А ведь правда похож... – засмущался директор и расплылся в улыбке.

– Вам даже пенсне не нужно, – горячо начал я, – вам...

– Пенсне сделает меня похожим на... – хитро улыбнулся Игорь Викторович
и налепил на слегка лиловый – вид маленького баклажана – нос металлическое
пенсне без стекол...

– Паниковский! Вылитый Михаил Самуэлевич...

Директор выпучил глаза – а не Антон ли Павлович?! – и схватился
за пустой декоративный графин...

– Да, конечно, как я сразу не догадался...

– Вы догадались сразу, я это понял, как только вы вошли, но что
делать – наших животных кормят немцы, изредка американцы и японцы,
наши животные нас не любят, а любят их... Наши животные (зашептал)
это пятая колонна, кроме нее (показал взглядом на кошку Машку,
свернувшуюся у меня на коленях).

Директор распахнул шкаф, снял с гвоздя карабин и посмотрел на
меня исподлобья. Я борюсь с ними как могу, могу я на вас надеяться?

Я согласие выразил кивком – что я мог поделать против психа с
карабином? И мы пошли. Директор стрелял, а я записывал. Когда
багровый рассвет заполыхал над восточной окраиной рынка, я записал:
№976 – хорек среднеазиатский пушной. До клетки леопарда оставалось
четыре метра.

– Оставим его на завтра, то есть, на завтрак, – сказал директор
и улыбнулся. Над Москвой вовсю светило солнце.

Не Голливуд

Собака была похожа на бездомного человека не так давно вставшего
на четвереньки . Больше всего она боялась милиционеров, потом
дворников, потом детей, потом стариков с палками, потом собак
с хозяевами и инопланетян. Инопланетян собака боялась меньше всего.
И напрасно. Но собака не знала этого. До поры до времени. И была
счастлива на свой собачий манер, хотя никому бы в этом не призналась
ни за какие коврижки. Только, если бы ей заплатили тысяч пятьдесят
в долларах, то она бы подумала. А так как никто ей не платил,
то жила собака не задумываясь и была счастлива. Иногда.

“Дог с планеты Собачий хвост”

О. Бекассо

В кустах сидел прохожий. Рябой и потный. Он был похож на обычного
прохожего, но в отличие от обычного прохожего никуда не проходил
– сидел в кустах. Этот кустовой прохожий был несчастен оттого
что ему было неоткуда выйти и некуда пройти. Так он полагал. Не
совсем справедливо. Как это обычно и бывает в суждениях всех прохожих,
за редким исключением. Он хотел, чтоб его забыли, тогда бы он
мог всё время сидеть в кустах, в крайнем случае —лежать.

Наконец они увидели друг друга: прохожий—человек по имени Бекас,
и собака по кличке Жучка. И полюбили друг друга. Через пять с
половиной месяцев Жучка разрешилась от бремени. Первенец весил
килограмм и двадцать четыре грамма. Прохожий Бекас ушел в армию,
по крайней мере так он объяснил своей благоверной. А на самом
деле ушел жить к ослице. Прошло много лет. Первенец, которого
назвали в отца Олегом, женился на доберманше два раза, а потом
его заспиртовали. Как?—спросите вы. А вот так! Поймали, заспиртовали
и продали одному китайцу – владельцу ресторана. Китаец выставил
стеклянный сосуд с Олегом на всеобщее обозрение у себя в ресторане,
и от посетителей не стало отбоя. А доберманша тем временем родила
от Олега два раза и очень удачно: двух прекрасных девочек – все
при них: и волосики и клычки и хвостики, а какие груди!! И надо
же тому случиться, что увидел их отец Олега, тоже Олег, ну тот
кустовой, прохожий, Бекас, уже помудревший, солидный, седина в
бороде. То ли кровь родную признал, то ли просто, как говорится,
любовь, но тут же Олег решил жениться, на обеих сразу. Решил и
тут же предложил руку и два кило говяжьей вырезки. Полюбили его
девочки. Стали они жить поживать и горя не знали бы. И вот однажды
повел Олег своих жён в ресторан, в свой любимый, китайский, а
дамы его уж на сносях были. Ну, пришли они, погрызли косточек,
выпили. И тут одна из них, Ирка, говорит: А че эт там в центре
зала у фонтана(а надо сказать, что обеим девочкам от мамы– доберманши
передалась близорукость)?

– А это натуральный спиртовой памятник моему сыну, – с некоторой
гордость сказал Олег, – так сказать, сынок мой, Олег Олегович.

– Пойдем посмотрим, – говорит тогда скромница, другая Ирка, младшая.

– А почему бы не пуркуа па? – изящно ответил муженек. Подошли
они к сосуду с Олегом Олеговичем, и тут старшая как закричит:
Папаня!!! А младшая так без слов кверху ножками и повалилась.

– Сито силюсилось? – подошел метрдотель и так плотоядно на Бекасовых
девочек смотрит. А отец Олега пот вытирает со лба и сказать ничего
не может.

Тут его Ирка старшая за рукав схватила и говорит с виду спокойно,
но с большим внутренним напряжением:

– Олежа! Надо поговорить, объясниться, наконец.

– Конечно, Ирушка, конечно, – а сам пот вытирает. Тут другая,
младшая Ирка очнулась, внимательно посмотрела на мужа, потом на
отца в банке и говорит внятно и членораздельно, что случалось
с ней лишь в редкие минуты высокого душевного подъёма:

– Олеженька! Все равно я тебя люблю!!! Люблю! И всегда буду любить!!
– тут она замолчала и до конца своей долгой жизни больше не произнесла
ни слова, только изредка повизгивала, когда приходили гости и
так же изредка взмахивала пушистым хвостиком.

– И я буду любить, просто любить, без всяких сантиментов, –задумчиво
сказала старшая Ирка, – но знаешь, Олежа, мы беременны, это смешно,
но это факт, – хвостик её понуро опустился, – мы беременны от
собственного деда...

– Да, – односложно ответил Олег Бекас, – да, да, да...

– Здесь проблема не столько моральная, сколько физиологическая,
представляешь кого мы можем родить!? – старшая Ирка посмотрела
на мужа и закусила длинный ус.

– Не знаю, что и делать, – вздохнул Олег, но потом лицо его вдруг
осветилось, – а если ... у меня есть готовый акушер... – Бекас
поглядел на жен и взгляд его потух.

– Поздно, Олежа! Поздно... Я ходила на УЗИ и доктор сказала, что
у меня двойня и оба уже вертят хвостиками, они уже всё сознают,
и потом церковь запрещает аборты, – спокойно сказала старшая Ирка.

– Может надо сходить к доктору? – спросил Олег машинально, потом
опомнился, взгляд его стал твердым, как череп старой обезьяны,
мозги которой они съели за обедом, но сначала их около часа открывал
официант. – Ничего, девчонки, прорвемся! Главное – любовь! – Он
стал гладить Ирку старшую по ворсистому животу, – гладит и приговаривает,
– все равно буду любить, пусть с двумя хвостами, пусть дауны,
моя кровинка, родная кровиночка! – потом упал на колени и живот
целовать стал – в экстаз вошел. А тут и младшая Ирка подлезла,
живот подставляет. Совсем разошёлся Бекас: обеими руками гладит,
попеременно оба живота целует, плачет. И девочки тоже и мужа лижут
и друг друга, и тоже слезы от радости льют, младшая даже описалась
от счастья. Одним словом – идиллия, как в голливудском фильме...

Однако, не дождался своих деток-правнуков Олег Бекас – сбежал
к ослице. Не проходит в нашей действительности Голливуд. В
смысле: не канает.

1998