Проза

письмо бывалого морехода

бывшей законной супруге

Маруся, милая ласточка! Все дураки, кроме умных. Ложись на крыло,
а уж соломку, не трусись, подстелем.

Ты дородная, что копилка из самоварного золота. Я могуч, как дуб,
и достоин доверия. Твой милый мне рубль не в кабак снесу, а на
черный день положу, чтобы сохраннее был, ежели придется возвернуться.
Забудь о Ваньке с гармоникой. Положи глаз куда надо – на меня
то бишь. Будем деньги делать с тобой! Деньги всегда в цене, как
бабкины иконы. Чем больше – тем ценнее.

Вертайся ко мне. Будем в четыре руки, как трактор в сто лошадиных
сил.

У нас в Израиле есть, чего не придумаешь. Апельсины есть, мандарины
и плантации цитрусовых! Что за тварь тут не водится, диво! Коровенки
с выменем, что твоя ракета-носитель. Куры – гиревики, не куры!
А бараны! А верблюды! А люди! Разных цветов и оттенков, как на
митинге дружбы народов имени Лумумбы.

Только тебя здесь не водится. Жалко. Войди в положение, Маруся!
Выходи за меня еще раз, теперь за обрезанного. И концы в воду.
Ты же крупная сошка по общественно-бесполезной деятельности. Тебя
в загранку оформят на раз, как передовицу по делению опытом. Приезжай
ко мне, Маруся! Будем жить вместе, я да ты со мной. Без теперешней
моей жены, что и прежде мешала нам в счастье и в радости. Моя
жена – ты же знаешь – стервь несусветная. Ей и в жарь – стынь,
ей… А мне горячая нужна, сама знаешь какая. И чтобы без всяких
комариных повизгиваний о советско-эфиопских отношениях на их незримом
фронте.

Ежели помнишь, Маруся, все мы люди умные. У каждого хватает на
два путешествия из того, из Петербурга в Москву. А я на поверку
вышел умнее прочих. Махнул за кордон и домахнул аж досюда, до
самого Иерусалиму. Но не того, что у околицы, под столицей нашей
Москвой-матушкой, а у того, что – взглянь на географию – чуток
подальше, на самом что ни на есть Ближнем их Востоке, взрывоопасном
и террористами засеянном, как твой огород картошкой.

И что, милка-копилка? Иерусалим, он как Москва, но поменьше в
плечах. А все остальное, голову на отруб, похоже. Тут и подворья,
хоть режь мне это самое на пятаки, нашенские. Тут даже площадь,
и та названа по рабоче-крестьянски – Русскою. Во как нас уважают!

Дуй, Маруся, сюда. Не пожалеешь. Пристроим! Будешь как у Бога
за пазухой. Место укромное и пристойное. Хошь, блюди, хошь… Кстати,
тут на траханье – ноль внимания. Свобода, так сказать, у них половая.
Во имя сексуальной революции. Недаром же – «пролетарии всех стран,
соединяйтесь!». Соединимся, а?

Мы же общими усилиями такой им фунт изюма выдадим, загляденье,
право. Дым коромыслом, дух вон. Задницей от усердия до Луны достанешь
без всяких там миллиардов на завоевание и освоение безвоздушного
пространства.

Тут витамины, не чета нашему буряку. Авокадо – это ихняя ягода,
специально придуманная как лакомое блюдо. Здесь это не дефицит,
а вот выслать тебе не могу. Не принимает эту ягоду российская
почта. Считает, что на буряке прочнее зиждется первичная ячейка
государства. Забивает баки, гад-почта!

Без Мичурина скажу, буряк такую газовую атаку проводит в желудке,
что вся кровь сбегается снизу на подзарядку кишечных заболеваний.

Авокадо у нас цветет круглый год. В отместку за то, что российская
почта делает ему от ворот поворот. Дабы не соблазнил слаборазвитые
их органы власти на демографический взрыв. А то славянин-богатырь
еще на еврейского Бога польстится и начнет бить поклоны ему до
земли. Я-то, признаюсь, с еврейским Богом – душа в душу. Я не
трогаю его, он – меня.

Я, милашка-Маруся, свое уже отпел. Пусть без меня восходят в открытый
космос былинные Николаевы, чтобы закрыть его на предмет перепроизводства
летающих тарелок. Каждому овощу свое время. Ты – дело другое.

Стеклышко мое ненаглядное! Все мы, Маруся, из одного племени –
человечьего. Приезжай скорей, будем жить с тобой, как Большая
Медведица с Популярной Звездой.

За здравие и скорую встречу, остаюсь твой в прошлом законный муж…
– и старый морской волк опорожнил залпом пятую с начала письма
рюмку.