Литературная критика

Когда в начале 90-х российские читатели начали знакомиться
с персонажами Мамлеева – всякими щекотунами, дедушками-вампирами,
людьми могил, живыми кладбищами и богинями трупов, то это всё
несколько раздражало – достоевщинкой и «Бобком» попахивало, отдавало
Платоновым. Но сейчас, после выхода в свет нескольких десятков
философских и художественных книг Юрия Мамлеева, к его творчеству
возникает совсем другое отношение. Это абсолютно самобытный блестящий
писатель, один из крупнейших писателей России сегодня, отразивший
что-то такое глубоко знакомое наше русское и советское, наше всечеловеческое,
нашу смерть при жизни и жизнь в небытии, что – какие уж там голливудские
ужастики с силиконовыми монструозными масками на мордах! Всё равно
по части истинных ужасов – мрака и тайн в нашей русской душе –
мы впереди планеты всей!

Общий тираж книг Юрия Витальевича Мамлеева в России более
300 000 экземпляров. 20 его книг вышло в России, 17 издано на
иностранных языках.

– Недавно вышел роман «Другой» – он сильно отличается от предыдущих
моих романов тем, что повёрнут лицом к современным страданиям
России – всех, и интеллигенции, и народа, всех. Но одновременно
там идёт метафизическая линия.

– Опять про маленького человека? Давайте поговорим про
маленького человека!

– Я не буду говорить о маленьком человеке в литературе – об этом
все знают, давайте просто о маленьком человеке сейчас. Маленький
человек – это не совсем христианское понятие. Потому что маленький
человек – это социально приниженный, беззащитный человек, на которого
все плюют, который машиной государства придавлен. А с религиозной
точки зрения, христианской в том числе, человек обладает таким
сокровищем, перед которым все богатства мира – ничто. Это сокровище–
человеческая душа, в которую заложено бессмертие. Ядро этой души
скрыто, впрочем, от человека, но душа по образу и подобию Божию
сделана, это сам Атман по восточной религии, сам Бог. Он заложен
в человеческой душе. Что может с этим сравниться – с тем, что
есть вечная жизнь, есть возможность потенциальная вечной жизни,
которая стала возможна после прихода Богочеловека на землю. Он
указал нам путь, что человек может быть богочеловеком, если он
следует Иисусу Христу. Что по сравнению с этим наши социальные
проблемы? Но надо быть реалистами. То, что мы имеем как бесценное
сокровище души вечной – фактически, это скрыто от нас самих, на
поверхности только оболочка души – психика человека. Она невечная,
она связана с этим миром. Она реагирует на все щелчки, на все
боли, тумаки, которые на нас обрушиваются. Отсюда возникает обида,
это не связано с бессмертным ядром, это связано с оболочкой души.
Если эта оболочка не приобретает активный характер, хищнический
характер, если просто человек не наделён талантами – она является
как будто бы лицом маленького человека. На самом деле, если метафизические,
религиозные традиции, которые сейчас утеряны, если они хотя бы
немножко восстановятся, человек почувствует себя господином мира,
королём мира. Как писал Рене Генон, не тот король, который сгниёт,
его душа, вероятно, пойдёт в низшие миры, потому что он поглощён
целиком заботами земными. В жизни мы видим, что много людей в
России принижены бедностью, грустью, тоской.

– Иногда создаётся ощущение, что в деревнях бедностью
и тоской принижены извечно.

– Трудно сказать. Мои родители, родня, которая ушла уже, они говорили,
что народ до революции был бедноватый, хотя питание было хорошее,
доступное, дешёвое, дорогим было жильё и одежда, но главное, что
народ был очень жизнерадостный. Когда я спросил свою тётушку,
родившуюся в конце 19 века, в чём отличие народа до революции
и народа советского времени, она сказала, что до революции народ
был более беззаботен и жизнерадостен. Были бедствия – но они переживались,
как ураган. Во время пасхи, религиозных праздников двери всех
домов были открыты, особенно богатые дома.

– Кажется, что после революции народилось племя людей
без души. И после них остаются безжизненные пустыни, даже потомков
не остаётся от них. Не таких ли людей вы описываете?

– Нет, я описывал немножко другое. Они внешне имеют оболочку монстров,
но это скорее архетипы тайников человеческого сознания. Недавно
я услышал от читателя: «В каждом из нас живёт Петя Гнойников».
Это герой одного из моих рассказов. Он тот, кому не столько надо
реализовать своей талант, сколько самоутвердиться на таланте,
почувствовать себя суперчеловеком, суперменом по отношению к другим
людям. Это не проблема униженного человека, это проблема тайных
архетипов, тёмных архетипов, но могут быть и светлые архетипы.
Я как бы описывал невидимых существ. Даже когда я описывал вампиров,
то это те существа, которые таятся в нашей душе. Они не только
там, они и здесь, у нас. В городе это не так трагично, как в деревне.
В деревне вообще произошла чудовищная трансформация. Деревня всегда
была опорой русской державы, русской страны, русского этноса и
православия, но после революции почему то крестьянство быстро
потеряло религию. Религия в 60-е годы стала возрождаться в городе,
среди интеллигенции чаще всего, или просто среди разного плана
людей, но не в деревне. Это удивительный, парадоксальный, немного
абсурдистский факт. Но история часто бывает непредсказуемо парадоксальна.
И, конечно, если деревня не восстановит свой стержень, свою вертикаль,
это, конечно, очень тяжело. В городе есть всё – есть и маленькие
и большие люди, и талантливые, и мистики, и циники, и дельцы,
особенно в Москве все слои представлены – от бандитской Москвы
до метафизической. И всё же маленькому человеку в том положении,
в котором он находится, ему трудно, надежда должна лежать в социальной
сфере. Наше государство должно встать на ноги, помочь стране,
населению встать на ноги. С этой точки зрения я согласен с Дугиным,
что программа Путина – это какой-то свет в конце тоннеля. Другое
дело – реализуется эта программа или нет, на пути её реализации
будет много препятствий со всех сторон, и какова будет стратегия
реализации. Но если эта программа, которая выражена по всем параметрам
(демография, социальная бедность, и т.д.) – если она не будет
реализована, не исключено, что Россия погибнет. Погибнет, потому
что самый важный, человеческий фактор, будет просто придавлен.
И тогда, может быть, всё, что угодно. Я, конечно, не думаю, что
так случится, если эта программа не будет реализована. Но тогда
надежда только на высшие силы. Просто по человеческой логике такая
программа должна рано или поздно быть реализована – иначе просто
тупик. Таково положение маленького человека.

Когда появилось понятие «маленький человек»? Когда исчезало понятие
народа как единства. Маленький человек появился в городе – маленькое
атомизированное существо, замкнутое на самом себе. «Бедные люди»
Достоевского, Диккенс, власть жёлтого дьявола. В каждом городе
есть город Жёлтого дьявола, презренного металла. Поэтому я думаю:
что опять может объединить людей? Многое из того, чего сейчас
нет. Свою лепту может внести культура, нормальная культура, а
не попса какая то дикая, какой то бесконечный вой по ТВ. Наша
классическая культура найдёт подход к душе маленького человека.
Когда вы видите человека, который любит Есенина, Пушкина, то уже
возникает родство. Это чувство родства между людьми и может дать
культура наряду с другими вещами.

– Получается родство через родственников другого века!

– Да, но родственники здесь тоже есть. Рубцов – это не Есенин,
но это поэзия. Много есть молодых поэтов, которые могут как-то
объединять людей и зарождать в них эти зёрнышки родства.

– Сейчас эти зёрнышки родства зарождаются через попсовые
песни.

– Смотря какая попса, и можно ли её называть попсой. Рок, барды
– это не попса. Народное искусство это не попса. Они часть народного
искусства. Но дело в том, что часто поэзия наших бардов построена
на большом трагизме. Это и хорошо и плохо. Плохо с точки зрения
состояния души сейчас. Нужен какой то жизнеутверждающий прилив,
жизнеутверждающая волна. Если в школах сейчас в 3 классе изучают
«Евгения Онегина» – это абсурд. Школьное образование находится
в диком, хаотическом состоянии. Гуманитарную сферу если продумать,
то через неё можно много сделать для поднятия духа. Маленький
человек стоит где-то на краю пропасти, и ему надо помочь.

– Может быть это возможно через возрождение крестьянства?
Я имею в виду противостояние атомизированному человеку города.

– Крестьянство сейчас заменяется фермерством, одинокими группами
людей, или же какими то большими объединениями как на западе,
что то вроде гигантского совхоза. Но здесь экономика является
мощным препятствием к образованию традиционного крестьянства.

– Расскажите о своём новом романе «Другой». Был «Единственный»
Штирнера, «Несчастнейший» Кьеркегора. Почему вдруг возник «Другой»?
Этот интерес не к «Я», а к «Другому»?

– В 2001 году вышла моя книга «Блуждающее время». Это чисто метафизическая
книга. Там внутри неё содержатся ответы на вопросы, которые поднимались
в «Шатунах», в моём самом чёрном и скандальном романе. В том же
духе написан «Мир и хохот», тоже метафизический роман. Там много
необычных персонажей. В «Мире и хохоте» действие происходит в
Питере– но всё же это существа не совсем человеческие– многие
из них перешли грань и живут в мире невидимом. Потом была книга
«Россия вечная»– это философская книга, это обсуждение духовной
сути русской культуры, русской литературы, философии.

– А это не миф, есть ли она русская духовность? Такого
варварства, которое мы встречаем повсюду в России, нигде в цивилизованном
мире нет, разве что в Африке отсталой. Юноша солдат, которому
ампутировали в результате побоев сослуживцев ноги, и бесконечно
много других фактов...

– В этой книге исследуются исторические вопросы, то, что было
в нашей культуре. То, что есть сейчас, – это парадоксально. В
некоторых слоях эта духовность сохраняется. Одновременно идёт
слой почти какой-то беспредельно безумный, ужасный. И вот такие
парадоксы могут быть только в России. Вспомним Бердяева, «антиномии
русской души». В русской душе живут и ангелы и звери, эти дикие
противоречий в наше время просто вырвались наружу. В советское
время они были притушены мощной государственной машиной, которая
давила и плохое и хорошее.

– Разделяя давлением людей на палачей и жертв.

– В 60-е и палачей-то не было, всех «жертв» в Париж высылали.
Криминал был придавлен.

– Люди спивались и умирали миллионами.

– Нет, надо быть объективными. Водка была нормальная. Смертность
была низкая, социальная система была замечательная. Всё было бесплатным
и доступным – квартиры, медицинская помощь. Пусть не на должном
уровне, как во Франции, но это было. Антиномии души выражались
в том, что если в 30-е годы были палачи и жертвы, после Сталина
давили и криминал и поэтов. Сейчас всё выплеснулось наружу. Сейчас
есть слои абсолютно разные, и очень духовные, и одновременно совершенно
уголовные, слов нет. Всё это называется криминальной революцией.
Это действительно криминальная революция.

– Что было внутри в потенции, всё теперь может материализоваться
и материализовывается, любые фантазии маньяков.

– Да, материализовалось. Некоторые называют мой роман «Шатуны»
пророческим. Но мы говорим о «Другом». Это метафизический роман,
но не в такой степени, как предыдущие. Ситуация связана с состоянием
клинической смерти. Это сюжетный роман, герой попадает в состояние
клинической смерти, и начинается параллельное существование в
двух мирах. Но земная реальность – это реальность болевых точек
России. Это и использование человеческого тела на органы, и фальшивые
лекарства, и фальшивая пища, и бог знает что. Всё закручено на
сюжете, но пронизано одним моментом, которым заканчивается роман
– огромной волной сострадания к людям.

– К другому?

– Нет, сначала я расскажу не о «других». Герой принимает на себя
страдания других.

– О, это уже было. Коммунизм тоже брал на себя страдания
других – и чем это обернулось?

– Нет, революция не начиналась с сострадания, она начиналась с
жестокости.

– А как же «благо человечества», во имя которого была
революция?

– Это благо, а не сострадание. Сострадание – общечеловеческое
чувство. Вы не можете сострадать одним, а другим – нет. Революция
росла на ненависти – к эксплуататорам, которые доводят людей и
т.д.. Это ненависть к другим. А у меня сострадание ко всем. Оно
связано с любовью. В конце романа выдвигаются на первый план христианские
моменты. Почему «другой»? Потому что в романе появляются два персонажа
– их можно расценивать как «других». Один персонаж является в
состоянии клинической смерти, и потом появляется в момент выздоровления.
Его как будто нет, он всё время удаляется, хотя к нему все время
стремятся. Это пришелец, человек из следующего человеческого цикла.
После того, как кончится этот человеческий цикл, начнётся новое
небо, новая земля и что-то другое. Этот человек пришёл из принципиально
нового человеческого цикла. В центре находится «другой» – парадоксальный
человек, он богач, он страшно деятелен, он окружён аурой такого
мощного русского человека. В России всегда были созерцатели, но
были и мощные деятели

– Типа Штольца?

– Нет, скорее это Пётр Великий, Морозов, которые занимаются деятельностью
не ради денег. Западный вариант -деятельность ради денег. Теперь
у нас вот могут быть Штольцы. Ну, а мой человек попадает в дикие
оргии, – я показываю жизнь наших миллионеров. Но он белая ворона
среди них. Личность его пронизана чёрно-белой метафизикой, стремлением.
Главное его стремление – это прорваться в параллельные миры, найти
ключ к ним. Он справедливо считает, что мы живём как бы в пещере.
Этот занавес с эпохой материализма полностью опустился. И он хочет
прорвать этот занавес и увидеть то, что нас ждёт впереди, хочет
быть свободным по отношению к вселенной.

– Чтобы не испытывать страх перед будущим?

– Нет. Его подруга считает это безумием, но это делали древние
йоги. Он хочет просто быть независимым от воплощений. Иными словами,
он хочет делать со своей душой – что хочет. Хочет воплощаться
среди богов – пожалуйста, среди людей – пожалуйста.

– Откуда в нём эта сила хотения?

– Вот, вот эта сила в нём объясняется. Это воля к трансцендентному,
воля к бесконечной жизни заложена в нём. Проблема современного
человека – это проблема смерти. Раньше люди умирали с улыбкой,
даже в 19 веке. Потому что они жили в традиционном обществе, они
знали что эта жизнь – короткая, а впереди – жизнь вечная. Было
понятие об аде, негативы тоже, но знали, что будет продолжение.
Сейчас хаотичная и сложная в этом плане ситуация. Поэтому для
современного человека, даже для тупого дельца – это единственная
тайна, которая бьёт его по зубам.

– Если взяться за эту нить, то людей можно очеловечить?

– Людей можно очеловечить, если как-то возродится религия. Слава
богу, православие у нас ещё стоит на ногах. Но большинство людей
в полутьме в этом отношении. Должен произойти в этом человечестве
какой-то прорыв, что-то должно случиться, что должно сдвинуть
их сознание в другую сторону, чем просто вот это накопление или
цепляние за эту жизнь

– Советское общество порождало людей, у которых были ценности
выше, чем жизнь.

– Сейчас есть люди, которые хотят быть близкими к Богу, но и жить
здесь сейчас они хотят. Сейчас не время такого полного отречения
от жизни. Поэтому если религиозность восторжествует, она примет
иной характер.

– Но как отличить ценности истинные от ложных? Люди отбрасывают
свою жизнь как мусор, отказываются от неё ради идеалов, которые
часто оказываются ложными. Террористы, 26 бакинских комиссаров...

– Это судьба человека нашего времени. Фанатики, фашисты, коммунисты,
франкисты... С исламом сложнее – это другая цивилизация, это сложный
вопрос. К ней нельзя подходить с нашими мерками. Россия – тоже
особая цивилизация, но всё же... Наши братья мусульмане – это
иной вопрос. Образ Дон Кихота – вот пример, когда люди шли в общем-то
к свету, а свет оказывался иллюзией. Это в истории человечества
повторяется шаг за шагом. Является некая мечта, но она оказывается
пустой. Тут уж ничего не сделаешь. Сейчас у меня должна выйти
философская книга «За пределами индуизма и буддизма». Это кардинальная
книга наряду с «Россией вечной». Когда мы жили в 60-е годы, мы
говорили, что всё плохо. Атеизм проклятый, коммунизм, политическое
давление. Часто было такое ощущение, что мир погружён во мрак.
Но сейчас действительно, не только наша страна в тяжёлом положении
– весь мир в непредсказуемом положении. Совершенно неизвестно,
что будет. Такая ситуация гораздо менее стабильна, чем в 60 годы.
Но именно сейчас я хотел бы, чтобы была вера в хорошее, в бесконечную
жизнь, в торжество жизненной энергии, чтобы у наших людей проявилась
бы эта жизненная энергия, эта воля к жизни . Я думаю, что у наших
людей должна появиться воля к жизни и биологическая, и духовная,
и политическая – воля к продолжению жизни.

– Нас угнетает привычка к жертвоприношению.

– Может быть. Но какое сейчас жертвоприношение? Сейчас мы сами
являемся жертвой. И поэтому нам надо выйти из положения жертвы,
стать на ноги. Должна появиться воля к продолжению роду, социальная
воля. Народ иногда стоит на краю пропасти, и вдруг что-то пробуждается,
он чувствует опасность, что он может исчезнуть, погибнуть – и
тогда контрудар, взрыв.

Я хочу передать привет огромный питерцам. Меня просто трогает
Питер. Даже когда я в первый раз видел его, что-то необъяснимое
охватывает, когда входишь в ваш великий город. Говорят много:
то ли это объединение Европы и России, то ли это мистический Петербург
Андрея Белого и Блока, то ли это просто русская литература, то
ли это ещё что-то, – но вот это необъяснимое чувство принадлежности
к великому городу охватывает, когда ты входишь в Петербург. И
следствием этого необъяснимого чувства является любовь к городу,
любовь к жителям. Передайте им мою любовь.

(Окончание следует)