Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Жизнь – это книга. Ее читает ее написавший? Читает в момент
написания? Или регулярно перечитывает?

Все новые и новые вопросы возникали у Николеньки в голове и он никак
не мог найти на них ответа. Спрашивал у маменьки, а
маменька посоветовала не брать в голову. «Бери в рот! – посоветовал
присутствовавший при разговоре дядя Аркадий. – толще
будешь!» – и захохотал. Маменька назвала его придурком. Николенька
сначала принял маменькино высказывание на свой счет, но
маменька добавила, обращаясь непосредственно к дяде Аркадию,
что сам-то в его годы и читать не умел, а Николенька
фундаментальные вопросы поднимает…. Дядя Аркадий выковырял из зуба
кусочек мясного волокна, демонстративно плюнул на ковер и
вышел из гостиной…

На следующий год Николенька угодил в армию. В университет он не
поступил, так как забыл сдать два последних экзамена. Первые два
сдал на отлично и поехал в Пензу к другу Мишеньке
Никишенкову. Все оставшиеся до начала занятий дни друзья проводили в
спорах и рассуждениях. Споры эти были тем хороши, что
друзьям не было никакого резона победить, что, согласитесь, бывает
редко, друзья искали истину. Приехав в университет второго
сентября Николенька узнал, что не зачислен и, если он хочет
учиться, то его могут в виде исключения взять на платное
отделение философского факультета, но нужно поторопиться и
срочно сдать деньги. Денег Николенька нигде взять не смог и
вернулся к другу Мишеньке в Пензу. Мишенька был
философом-самоучкой, и, как считал сам, что так и подобает настоящему
философу: нигде не учился, читал книги, оставшиеся от дедушки –
видного партийного работника времен застоя и на книги же и
жил, раз в месяц отвозя в один московский «Букинист»
пару-тройку каких-нибудь раритетов 19 века. Николенька, чтоб пополнить
небогатый бюджет, по пятницам и субботам проводил платные
техновечеринки в общежитии местного педуниверситета…

И тут в ноябре, как гром среди зимы, Николеньку забрали в армию.
Именно пришли и забрали, не спрашивая кто и что. Мишенька в это
время был в столичном «Букинисте», и, когда вернувшись, не
обнаружил Николеньки впал в отчаяние. Хорошо соседка –
глупая, но, вероятно, добрая девка лет тридцати, поймала
Мишеньку, выходящего из подъезда и скороговоркой сообщила, что друга
его забрали в армию – приехали на бортовой военной машине,
посадили в крытый кузов, к остальным пойманным, и увезли…

Через три месяца, когда боль от расставания притупилась, пришло
письмо от Николеньки. Мишенька сразу понял, по почерку, что
письмо от товарища, хотя обратный адрес говорил, что письмо
отправлено неким Вячеславом Дуткиным из военной части под
номером Н. В городе уже говорили, что во время последнего осеннего
призыва произошли массовые нарушения прав и свобод не
только своих, но также иногородних и иностранных граждан. Так,
например, забрали в армию пятерых словацких туристов, двух
американских проповедников, состоящих в гомосексуальном браке,
пятнадцать торговцев из Китая, не говоря уж о прибывших из
стран СНГ. Николенька попал в группу иногородних и
иностранцев. Всех их распределили по разным подразделениям.

Николенька попал в танковую часть. На первой перекличке, после того
как вновь призванных на военную службу привезли на место, и
прапорщик выкликал фамилии новобранцев, Николенькина фамилия
произнесена не была. Зато несколько раз безрезультатно
прапорщик называл фамилию какого-то Дуткина Вячеслава Игоревича.
Когда всем разрешили вольно разойтись и перекурить,
прапорщик подошел к Николеньке и ласково спросил: «Ты что, брат,
оглох? Ты – Дуткин?». Николенька согласно кивнул. Конечно,
можно было бы выразить протест, тем более и по возрасту – в
июне ему исполнилось шестнадцать – служить Николеньке было
рано, но Николеньке показалось забавным отслужить армию к
восемнадцати годам, когда ровесники будут вовсю косить и проч.,
тем более отслужившим полагаются льготы при поступлении в
университет. Также Николенька сообщил, что письмо послал через
гражданского человека, минуя армейскую цензуру, и, что, в
целях конспирации, пусть в своих письмах Мишенька обращается к
нему как к Вячеславу….

В тот же день, вечером Мишенька ответил товарищу. Написал кратко,
что письмо получил, чему очень рад и пожаловался «Вячеславу»
на их общего товарища Николеньку, который, не уведомив
близких ему людей, отправился на китобойный промысел в Антарктику
на два года. Николенька-Вячеслав намек понял, но прежде
письмо прочитал полковой цензор – прапорщик Костюков, накануне
посмотревший передачу о крепкой дружбе трех гомосексуалистов
и сделал следующие выводы в отчете начальнику штаба части:
Тревога!!! В нашей части пидарасы!!! Этот отчет как раз
совпал с грядущей проверкой из министерства, и Вячеслава
Игоревича Дуткина решено было комиссовать ввиду психического
заболевания. Так что ждал Мишенька письма от товарища, а дождался
самого товарища. Конечно, любопытный читатель спросит, а как
с университетом, поступил ли Николенька? И о чем беседовали
друзья после разлуки? После расскажу. Сказал: завтра! Значит
завтра! …. Ну, ладно, уговорили. Прав оказался старший
прапорщик. Спустя некоторое время друзья уехали в страну
тюльпанов, где и оформили брачный союз.