Проза

Голова раскалывалась от боли. Хотелось лечь и подохнуть.

Она отодвинула работу и встала. Кровь тяжело бухала в висках. Веки
казались пудовыми. Она старалась не моргать, а то будет
трудно открыть глаза. Надо проветриться. Она натянула большую
теплую рубашку, сняла тапочки – забавные медвежьи морды – и
надела ботинки, взяла трубку, табак, спички и пошла на крышу.
Судя по будильнику, если конечно не врет, зараза, сейчас уже
около часа ночи. На улице ночь, никого нет. Город спит. На
небе должны быть звезды. Она приостановилась, пытаясь
вспомнить, кто показал ей звезды в первый раз. Его как-то звали,
она, может, его даже любила. Но не могла вспомнить. Это было
давно.

На лестничной площадке было темно, но это не смущало ее. Ступени
неуклонно вели наверх, к небу. Она по памяти поднялась и
открыла дверь на крышу. Та была абсолютно плоской,
латанная-перелатанная. На невысоком кирпичном парапете стоял мужчина и
смотрел вниз. Она прошла чуть вперед, села на нагретую солнцем
за день крышу и начала неспешно набивать трубку табаком.

Мужчина повернулся и вздрогнул, увидев ее.

– Не подходи ко мне! – хрипло крикнул он.

Она не ответила, представив, что его вообще здесь нет. Она бы
пересела на другую сторону крыши, чтобы его не видеть, но ей было
лень вставать.

Белесые клубочки дыма изящно потянулись к матери-небу.

– Я покончу с собой, – сдавленно сказал он, пытаясь разглядеть ее в
ночном шелке тьмы и странных фонарей, что горели внизу.

– Валяй, – согласно махнула она рукой.

– Мне все осточертело. Меня все достали.

– Сочувствую.

– И не пытайся меня отговорить!

– Больно надо, – хмыкнула она, гортань наполнялась сладкой горечью, она легла.

Мужчина удивленно молчал.

Заложила руку под голову. Курила, поглядывая на красные огонечки
тлеющего табака. Не было ни ветерка. Теплая летняя ночь.

– Ты кто? – спросил он.

– Слушай, парень, ты или прыгай, или вали. А трепаться нет охоты. Башка болит.

– Выпила бы таблетку.

– Не поможет.

– Я банкрот. От меня ушла жена. Недаром говорила моя мать, что та
стерва. От меня отвернулись друзья. У меня ничего нет. Я
никто.

Она не отвечала. Она лежала, понимала, что рубашка, скорее всего,
испачкается, что надо было взять покрывало. Веки слипала
легкая дремота.

– Слышишь? Я решил, что если я никто, то зачем жить? Зачем
существовать? К чему вся эта крысиная возня? Осточертело. Люди что
волки. Грызутся, убивают из-за грошей, предают. Слышишь?

– Да. Ты говоришь достаточно громко.

– И что я не прав?! – его голос был готов сорваться на истерику.

– Прав, – согласилась она.

Она гладила пальцами табачный дым, тот изгибался под ее руками.

– Ты будешь прыгать?

Он молчал.

– Боишься? Кровищи, конечно, будет много. Хочешь совет? Пойди домой,
вымойся, оденься во все новое, ляг и наглотайся таблеток.
Так хотя бы не больно.

Трубка погасла. Она вытряхнула пепел. Встала. Голова не прошла, но
она чувствовала, что может лечь и уснуть.

– Постой, ты куда?

– Спать хочу. Счастливо.

Она ушла с крыши и спустилась к себе.

В Ад.