Поэзия

Из книги «Танец ястреба и пригрозового облака»

Поговори со мной о любви, детка. 
Шепчи: поворот на Пьяную улицу, игра в кожаные мячики, хлеб и шоколад, Бог – 
садовник. 
Я хочу танцевать сто лет. 
Скажи, что ненавидишь меня за это. 

Воспринимай меня как аквариумную рыбку. 
Со временем я покажусь тебе еще забавней и интересней. 

Навяжи мне меру, солги, что видела птиц над тенью дерева, что, закрыв глаза, с 
трибуны призывала толстого ангела. 

Разговаривай со мной о жратве. 
О тушенке из убитого прошлой осенью лося, о беременной шлюхе, откормленной на 
фисташках. 
И как ты ищешь мальму, глухаря, цельный брусничный лист и куропаток в длинном 
супермаркете, похожем на оружейный склад, – нужно добиться, чтобы звучало 
«похожем на прямую кишку». 

Думай об Апокалипсисе и рекламе мороженых пирожков. 
О хлебе страдания и воде скорби.
 
Пошли в ресторан, но ты не голодна. Возьми себе весь кальвадос. 
И как ты смеешься! 
И какие удивительные тонкие, необычайно худые руки. 
Ноги немного коротковаты, зато есть талия, – и есть мандарины. 

Свежие мандарины можно принимать в ванной – оранжевые шарики и всплески на 
поверхности испугают не одного таракана. Неэстетично,  с мылом, зато пахнет теплым 
и бывает вкусно. 
И твои родинки на теле, расположенные схемой залежей аметистовой бомбы.
В Болгарии завтра дождь с солнцем. 

Признайся, что едва не сошла с ума и неравнодушна к боксу. 
Куда любопытнее, чем разбирать недоразумения, что на ногах любовника были 
нестрижены ногти. 
Они были неопрятные, желтые, они были совершенно непрактичных размеров, 
загибались внутрь при ходьбе и чокались о поверхность пола.
 
Его кошка чавкала. 
Тебя стошнило крестами, ртом, короткими пальцами, пачкой купюр, бейсболкой, 
дисками, хмельной жаждой и самим его запахом. 
Разноцветная лужица. 
Ублюдок. 
Сила и уверенность проходят, когда понимаешь, что  твоих шансов намного меньше, 
чем у обычных людей. 

Потом был прохладный пот, мокрое место, его печальное, обреченное лицо в 
рыжеватой бодяге, милиционер с врожденным отсутствием юмора: чем Вам помочь? 
Ты отвечала, что есть возможность продолжить бой,
 но шансы выиграть малы,
 ибо весовая категория – «карлица». 

Было трудно сдержаться. 
Злость – с простудой, добро – с кулаками. 
Вы расстались после того, как ты его избила, а он лишь  открыл рот – не возражал. 
Спустя неделю остриг ногти. 
В трюмо хранились канцелярские ножницы. 
Карикатура и помидоры семейного счастья. 

Просто поболтай со мной о чем-нибудь. 
Кибитки, множество кибиток, а вы в «седане» – ты и Тимоти в разорванной рубахе… 
О всякой ерунде! 
Что человечество завистливо, что влечет и пугает огромный сверкающий сгусток света, 
замешанный на грязи и золоте, крови. 
О вечной тьме. 

Выйди на встречную магистраль, сомкни веки и при этом матом ругайся в голос. 
В отца, в душу, мать твою, – музыка этих улиц казалась мне давно забытой. 
О римском полководце с большой армией и большим сердцем. 
О безделице – чёрный марион в серебряной оправе. 
Поездка в Америку. 
Интрижки и клинические смерти. 
Внезапная авария и погибший сперматозоид. 
Жестяная труба. 
Девочка со скакалкой. 
На правом фланге автомат, слева офицерик гоняет овец. 
Ни зги не видно. 
У брошки сломалась булавка. 
Утонул тот, кто выпорол море. Проклятый Геллеспонт. 
Вперед! К черту! 
О клавишах и клавиатуре. 
О безумце в легковушке. 

Пой о чём-нибудь. 
Нет! Ни о чём! Я не 
жалею ни о чём... 
Я начинаю жизнь 
с нуля. 

Пообещай поставить в Большом красное ведёрко, декорации туалета. 
Коричневая ширма и нытье, доклады пациентов, коричневые стены, верх, низ, 
коричневые бравады, 20 человек курят, им невкусно и тесно в коричневых тонах их 
тела падают со стуком. 
Все они вместе. 
Курят в коричневом туалете, плюют и смеются (первый акт) в красное ведерко – 
предмет для пепла. 
Коричневый занавес как заколоченный ящик. 
Ослепительные одежды и коричневый шоколад в антракте, сельтерская, икра и 
водоросли коричневых растений. 
Второй акт. 
Коричневая уборщица, слабо брезжит солнце, мягкие прохладные движения в такт 
голосу в такт швабре: Богородице Дево, радуйся. Благодатная Мария, Господь с Тобою, 
Благословенна ты в жЁнах... 
Пообещай в Большом мне красное ведерко! 
… она наклонилась над ним и поцеловала, как будто разрушились часы – выудила 
окурок. 

Кричи, что никто не будет это смотреть. 
Никто – это человек без имени, в метинах пуль и осколков, в голубой тоге и 
промокших перчатках. 
Поверх – небрежный китель и его небрежные слова на маленьком узкоглазом лице. 
И еще жижа. 
И ты по колено одной ногой в чужие могилы. 
И ты ещё уверяй после этого, пожалуйся на короткий отпуск; и еще клянись, что 
тайком не обнажала в комнате матери со страшными цветами на оконных занавесках 
перед пыльным зеркалом свои гладкие ягодицы. 
Булки в тёмном проёме. 
Человек на четвереньках. 
Поза для бактериологического посева. 
И тебе совсем темно, и не стыдно перед ужасом и абсурдом. 
И что с тех пор ты брезгуешь зеркалами. 
И что человек вложит в сердце камень, чтобы отнять тепло, потому что не знает 
человек, что нет холодного камня. 
И какая у тебя кожа, одиночество и этот корабль в заливе. 
И ещё тебе больно. 

Расскажи мне сказку, как дед насрал в коляску. 
Не спрашивай меня ни о чём. 
И снова – поговори со мной о любви, детка. 
Шепчи: поворот на Пьяную улицу, игра в кожаные мячики, хлеб и шоколад, Бог – 
садовник. 
Я хочу танцевать сто лет. 
Скажи, что ненавидишь меня за это. 
И снова – разговаривай и солги, признайся, просто болтай и пой, кричи и обещай 
извиниться. 

Только никогда. 
Слышишь? 
Никогда не говори со мной о Билибине.