Проза

В кармане закурлыкал телефон. Вынув его, Дима прочел сообщение:
«Люблю, жду. Приходи, пожалуйста! Я соскучилась». Номер, с которого
пришло сообщение, был незнакомый. Несколько мгновений Дима озадаченно
вертел телефон в руках. Впрочем, все было понятно: кто-то ошибся
номером. Человек, которому адресована любовная весточка, никогда
не прочтет этих слов – таких нужных слов, для кого-то, возможно,
сейчас не существует ничего важнее этих простых слов «люблю… жду… приходи… соскучилась».
Не просто слова, а смысл жизни. В галантный век дамы бросали мужчине
свой благоухающий платок с вышитыми инициалами, а теперь пишут
«эсэмэски». Дима невольно подхватил налету этот хранящий тепло
женской руки платочек. С легкой грустью он подумал, что нет человека,
который прислал бы ему такое сообщение, и не потому, что никто
не любил его и не ждал, просто незачем было писать. Дима и без
этих сообщений знал, кто и где его ждет. И все-таки стало грустно.

Он сидел за столом в офисе фирмы, где уже три печальных года работал
менеджером по продажам. В фирме действовал негласный, не железно
исполняемый закон: всем сотрудникам полагалось друг друга ненавидеть.
Тихо, без ссор, без подлости ненавидеть… Эта взаимная ненависть
именовалась «корпоративной культурой». Дима по городскому телефону
набрал номер, с которого пришло сообщение. Долго слушал гудки.
Потом вдруг, словно вихрь, с дробью дождевых каплей и звяканьем
шутовских бубенчиков ворвался громкий девичий голос «Алло!»,
окруженный маскарадным буйством словно бы разноцветных голосов.
Там лилось вино цвета крови в высокие кубки, чадно горели свечи
в бронзовых подсвечниках, бросая отсветы на сводчатые потолки,
напоминающие гортань, и, точно в готическом романе, на каминном
ложе потрескивали подернутые лилово-розовым огнем головни, ветер
качал на фоне шерстяного неба ветви за стрельчатыми, в узорчатых
переплетах окнами. Там было много душистых женских тел. Диме подумалось
почему-то, что он позвонил куда-то очень далеко, в далекую страну
или даже на другой континент. Интересно, почему до сих пор писатели-фантасты
не сочинили роман про то, как какой-нибудь сентиментальный герой
позвонил в прошлое, он бы услышал в своей «мобиле» голоса из минувшего,
например, из средневековья.

– Алло! Здравствуйте… Я получил ваше сообщение… Люблю, жду… – неуверенно
начал Дима, почувствовав, что вспотела ладонь. Он старался говорить
так, чтобы коллеги не слышали его.

Он сам не слышал своего голоса из-за пляски и мелькания маскарадных
голосов и звуков. Может быть, он и не говорил вовсе, а открывал
рот – беззвучно и округло, как рыба. И еще слышались какие-то
тяжелые однообразные звуки, словно бежало стадо. Негромкие,
а возможно и вовсе непроизнесенные, слова Димы потонули в пронзительном,
как крик, девичьем смехе. Смех этот словно бы ударил хлыстом… И
все стихло, в телефоне звучали гудки. Связь с далеким континентом
оборвалась. Дима вновь набрал номер, но праздничная реальность,
на минуту впустившая его в свои пределы, больше не отозвалась,
скучной капелью барабанили в ухо гудки.

Вечером он позвонил своему бывшему сокурснику Женьке Ешину, который
в студенческие времена считался самым «продвинутым» на их курсе
по части компьютеров и телекоммуникационных мудреных штучек.

– Здорово, Жек. Помощь твоя нужна. Можешь выяснить, на кого оформлен
один «мегафоновский» телефончик?

– Да без проблем… – зевнул в трубку Ешин. – Называй номер.

Дима медленно диктовал магическую формулу телефонного номера и
слышал, как Женька щелкает клавиатурой, пытаясь расшифровать этот
ряд цифр. Нумерологическая задача была решена минуты за две.

– Готово. Записывай. Крюкова Елена Альбертовна. Паспортные данные
ее нужны?

– Нет. А адрес?

– Пожалуйста, записывай…

«Пусть и по ошибке, но пригласила она меня. А не кого-то другого…»
– подумал он. Адрес он записал на листке старого календаря. И
сейчас заметил, что его торопливые каракули легли поверх выцветших
розоватых букв «День мелиоратора».

На следующий день, посидев на работе до полудня, Дима сказал начальнику
отдела, что у него переговоры с потенциальным покупателем крупной
партии металлопроката и выбежал из офиса… Его томило ощущение,
будто он спешит, но все равно безнадежно опаздывает. Улица, куда
Дима приехал, хотя и находилась почти в центре города, но выглядела
захолустной – узенькая и темная, с обшарпанными домами, стены
которых были испещрены трещинами, с зияющими в мостовой провалами,
заполненными мусором. Дима не смог припомнить, бывал ли он здесь
когда-нибудь. Эта сумрачная часть Питера издавна называлась «Пески»,
и в представлении Димы она всегда была связана с чем-то зыбучим,
бесформенным и пустынным… Место, где незримым песком заметает все
приметы времени. Улица, по которой Дима шел, скользя взглядом
по ржавым табличкам с номерами домов, была ему неприятна, вызывала
брезгливое чувство, которое пробуждает одетый в вонючие лохмотья
нищий. Под аркой нужного дома стояли обгорелые мусорные баки… Пахло
гнилью и грибами, как в лесу. Дима переступил через безголовую
куклу. Очевидно, этот двор бомжи облюбовали для пикника, о чем
свидетельствовали пустая бутылка водки с пластиковыми стаканчиками,
размокшая пачка «беломора» и брошенные на промасленной газете
селедочные хвосты. Хотелось этот натюрморт сфотографировать и
в рамочку вставить, назвать, например, «Всюду жизнь».

Дима вошел в темный подъезд, как в пещеру. Поднимаясь на третий
этаж, поскользнулся на картофельных очистках, которые кто-то
не донес до мусорного бака. «А если ее нет дома?» – подумал Дима,
нажимая кнопку звонка. Он не успел ответить на собственный вопрос… Из
голубоватого, словно бы туманного, полумрака квартиры, в которой
голос по радио декламировал что-то из шедевров соцреализма, вышла
маленькая старуха с красной косынкой на голове. Она напомнила
Диме постаревшую комсомолку с какого-то солнечного плаката времен
первых пятилеток. Глаза у нее были карие, грустные и крупные,
как у коровы. На руках она держала пекинеса, который вытянул мордочку
в сторону Димы и нюхал воздух.

– Мне нужна… – Дима на мгновение замялся. – Нужна Крюкова Елена… Она
здесь живет?

– Здесь, – ответила старуха, – Это я.

– Что? Как – вы? Не может быть… – от неожиданности Дима даже попятился.
Он поднял глаза, посмотрел на номер квартиры. Все было правильно,
он не ошибся адресом.

– Я это, я! – смотря на гостя непонимающим взглядом, заверила
его старуха, – Крю¬кова Елена Альбертовна. А вы кто, молодой человек?

– Да я просто… Просто ошибся.

– Ничего не понимаю… Вы же меня искали… Имя мое знаете! Так говорите,
зачем пришли!..

– Я не вас искал… – сказал Дима, понимая, что не сможет объяснить
старухе, зачем он пришел сюда. Нужно было уходить, но нельзя же
теперь просто развернуться и побежать вниз по лестнице, нельзя… Но
и соврать было невозможно. Вернее, может быть, и был какой-то
выход из глупого положения, но Дима не мог его придумать, от оторопи
он словно вообще лишился способности размышлять. Видимо, Женька
Ешин что-то напутал в своей «базе данных». И не зря нумерология
считает лженаукой – Я искал… одну девуш-ку… Просто ее зовут так
же, как вас!.. Тоже Крюкова, но это не вы… Извините, я пойду… – он
уже сделал шаг по направлению к лестнице, но старуха окликнула
его, в голосе ее звенела тревога:

– Молодой человек! Вы что, от Гриши?.. У него что, случилось что-то,
да?.. От него давно писем нет. И звонить оттуда возможности нет.
А я не могу туда к нему поехать, болею, да и денег нет… Мне дадут
свидание, но не доехать мне, поймите… – она словно бы оправдывалась
перед Димой, – Вы – оттуда, от Гриши, что-то передать мне хотели.
Я же чувствую недоброе…

– Нет, я ни от кого, сам по себе…

– Да? А я смотрю, бритый, худой. Словно бы – оттуда. От Гриши,
с Урала… – огромные глаза ее увлажнились, морщинистой синеватой
рукой она быстро провела по векам.

Дима машинально погладил ладонью бритую голову. Господи, неужели
и впрямь на зека похож?.. «Словно бы – оттуда». Диму передернуло,
точно от озноба. Он подумал, что любой нормальный человек сейчас
почувствовал бы жалость к старухе. Но для этого нужно быть «нормальным
человеком». В наступившей тишине голос по радио сказал: «Каждый
третий немец страдает от ночных кошмаров…» Пекинес забеспокоился,
принялся заполошно бить передними лапками по обнимающей его руке.

– Не скрывайте от меня, пожалуйста. Если случилось что, говорите
прямо.

– Скажите… А у вас нет мобильного телефона? – спросил Дима.

– Что? Мобильного… нету… Зачем он мне? Так вы позвонить хотите?
Пожалуйста, вот телефон тут в прихожей. Звоните… – сказала она,
мелко дергая иссохшими губами.

Посмотрев по направлению ее жеста, Дима увидел стоявший в прихожей
телефонный аппарат с черным эбонитовым корпусом – уже почти музейный
экспонат.

– Спасибо, спасибо вам, Елена Альбертовна… Не нужно… Будьте здоровы
и извините меня…

И он стал спускаться вниз по лестнице. Стукнул кулаком по гнутым
перилам, и те загудели, точно органные трубы, вознося звук вверх
в гулкое пространство.

Листок календаря, отмеченный «днем мелиоратора», Дима смял в кулаке.
Остановившись посреди улицы, посреди зыбучих песков облюбованного
бомжами квартала, он подумал: «Хорошо бы узнать, за что Гриша
Крюков отбывает наказание…» В заднем кармане брюк ожил телефон:
трубили охотничьи рога.