Проза

Эдуард решительно отделился в 18 лет от родителей, а точнее – от
властной, всё и вся подавляющей матери. Снял квартиру и с тех
пор жил совершенно самостоятельно.

Хотя поступок и был воистину мужским, но всё-таки по природе своей
он был натурой изнеженной. Этакий нарцисс – садово-луковичный
пахучий цветок с высшим техническим образованием, умеющий
выживать и приспосабливаться, не смотря ни на что.

В тридцать с небольшим хвостиком лет, благодаря своему уму,
тактичности, образованности и аккуратности, пользовался уважением
среди коллег, врагов практически не имел, еще ни разу не был
женат, не завел внебрачных детей и изо всех сил придерживался
здорового образа жизни. Бегал по утрам, не курил и, что
самое главное, на дух не переносил спиртного. Увлекался
классической и современной музыкой.

Скажите, что так не бывает? Что это всё сказки? Ан, нет. Бывает. И
не сказки. Просто надо знать рыбные места.

Женат – точно – не был, однако, и не собирался. Во всяком случае, в
ближайшем тысячелетии. Видимо, надеялся, что перед смертью
пить ему не захочется.

Семейная жизнь представлялась ему бессрочной каторгой, с какими-то
чрезмерными для него обязательствами перед вечно орущими
детьми и содержанкой женой, которую родители с радостью
пересаживают на шею мужа.

Одним словом, профессиональный холостяк, страдающий, к тому же,
эгоцентризмом, но наслаждающийся своей свободой, доходя в этом
смысле до вселенского экстаза.

Субботние вечера Эдуард проводил в клубе около серьезной музыки. Что
это такое, вы спросите. Отвечаю. Это классическая музыка в
современной попсовой обработке. Когда под арию Ленского
группа коротко стриженых ребят со спущенными до колен штанами,
качаясь и делая поклоны, в буквальном смысле слова
рассказывают, как они оттянулись в прошлый week-end.

Однако, говорят, о вкусах не спорят. И мы не будем.

Там же Эдуард познакомился с Машей, случайно, а может и намерено,
подсев к столику, за которым, кроме неё, сидели, как
выяснилось потом, Машина мама и ещё одна дама с неопределенной датой
рождения.

И Маша, и Эдуард были одного цветущего возраста, с аналогичными
склонностями и театральными пристрастиями. Машина мама
благосклонно отнеслась к их внезапно возникшему взаимному влечению,
считая, что из них могла бы получиться прекрасная пара.

К сожалению, женщинам не были известны взгляды Эдуарда на
супружество. Разве могли они догадаться, что этот сияющий, кровь с
молоком купидон, сидящий напротив, ни за какие коврижки на
свете не согласен был сковывать себя узами брака.

Для Маши и Машиной мамы Эдуард был завидной партией, плюс
приватизированная квартира ко всем его достоинствам.

Необходимо было завладеть таким, как считала Машина мама,
сокровищем. На худой конец, попытка всё-таки не пытка. Тем более что
Эдуард охотно шел на контакт.

Еще бы он не шел. С женщинами под одной крышей жить он не хотел, но
общался с ними с удовольствием. Тем паче, что удовольствие
обходилось ему сравнительно дешево, а иногда и безвозмездно.
И что самое смешное, – при близком, ну, очень близком
знакомстве скорее влетала в копеечку слабая половина. Не Эдуард,
конечно. А, естественно, женщина. Причем порой до последней
денежки в косметичке.

Маша, увы, не была исключением. Дело в том, что опыт первого
неудавшегося замужества оставил в её душе чувство не проходящего
отвращения ко всему, что шатается в пьяном угаре. Так что
Эдуард был для неё идеалом. Конечно, такой положительный! А он,
само собой, был в курсе своих достоинств, и умело ими
пользовался.

Короче, через месяц-другой Эдуард пригласил Машу к себе домой.

И стали они жить в любви и согласии… Целых три дня… Если не считать
последующих двух недель, в течение которых Эдуард методично
выживал Машу со своих квадратных метров. И не потому, что
она ему разонравилась. Нет. Ему просто не хватало воздуха.
Эдуарду казалось, что она дышит чересчур часто и довольно
глубоко, вдыхая, между прочим, кислород и выдыхая большими
порциями углекислый газ.

А Маше в это время хотелось удивить Эдуарда своими кулинарными
способностями. И как-то незаметно для себя истратила за несколько
дней всю свою учительскую зарплату.

А Эдуард не только не стал покупать продукты, но и разговор на эту
тему заканчивался мягким, но категорическим отказом с его
стороны. Он аргументировал тем, что ему жалко работать,
извините, на естественные нужды, лучше де он купит еще один диск
около серьезной музыки.

– Но я же покупала. И ты, между прочим, ел, – говорила Маша.

– Ты это делала по собственному желанию. Я тебя об этом не просил.
И, в конце концов, ты, что, сюда столоваться приходишь?

Маше почему-то в тот момент вспомнились две поговорки: вот тебе,
бабушка, и Юрьев день, и сколько волка не корми, он всё в лес
смотрит.

Однажды, дней через десять после совместного проживания,
изголодавшаяся и не обращающая внимания на гневно сверкающие глаза
Эдуарда Маша стала методично обыскивать сначала кухонные, а
потом и одежные шкафы в поисках провизии.

Должен же был он что-то есть?!!

И что вы думаете? Она таки обнаружила среди постельного белья пару
банок тушенки. И, несмотря на его протесты, открыла одну из
них и стала есть.

Эдуард причитал над тушенкой, как над покойником.

– Да зачем же ты её открыла! Да она у меня там вторую пятилетку
лежит! Да если бы не ты, она бы у меня там столько же пролежала!

Тем не менее, компанию окаменевшей от причитаний и завываний Эдуарда
Маше составил. Но простить ей покушения на провизию так и
не смог, окончательно утвердившись в мысли, что никаких
женщин в своей квартире больше не потерпит. Даже временно. Даже
для сомнительного удовольствия. Воевать нужно на чужой
территории! – на все сто процентов убедился Эдуард.

А Маша ушла...

Замшевый ботиночек персикового цвета, который она примеряла во сне,
был то мал, то велик, да так и не пришелся впору...