Проза

В аккуратненькие уши влетали зазывные звуки будильника с завитыми
и налакированными стрелками – известный стиляга и хохотун. Рука
(левая) размашисто заехала будильнику в самый лобешник. Будильник
заткнулся, отвернулся к стене, стал поправлять остатки макияжа,
приводить стрелки в порядок. Одна погнулась. Кажется, минутная.
Будильник мотнул головой, отшвырнул стрелку в угол. Рот, пока
что неодетый, зевнул, лапки свесились и юркнули в пушистые мохнатые,
уютно обнимающие тапочки, и зашаркали по направлению к ванной.

Над раковиной в воздухе повисли руки, выдергивая из себя осколки
напомаженного блестящего стекла, заклеивая ранки кусочками свежезамороженной
кожи (она быстро приживается, только чешется).

Из ванной зашаркали джинсы цвета желтого ультрамарина и ботики
– узкие, правильной квадратной формы, которые ладно сидели на
вытянутых лапках, называемых в медицине странным словом «ноги»;
на плечах курточка, подбитая желтой шерстью рыжего тукана.

Глаза – цвета незасохшего дождя, в абсолютной гармонии с джинсами,
рубашкой цвета отсутствия цвета. Приобретены в комиссионке. Продавец,
одетый в веснушки, заговорщицки подмигнул, заворачивая в бумагу
цвета мятого картона новоприобретённые глазки, и проинформировал:
такие зрачки чрезвычайно чувствительны к воздействиям внешней
среды. Не желаете приобрести очки? Зрачки дольше прослужат, износ
сокращается вдвое. Очки непроницаемы для солнца и дождя, в темноте
включается автоматическая подсветка, недорого, ВАМ – со скидкой.
Чужой рот осклабился: сколько штук будете брать?

Очки с непроницаемыми стеклами, зацепились за уши, свисают с носа.
Подбородок и щеки уже одеты трехдневной щетиной (волосок к волоску;
самовтыкающаяся, особого ухода не требует, питается подкожным
жирком), глаз (левый) оттенялся тщательно нарисованным фингалом,
отливающим берлинской ляпис-лазурью. Сегодня хотелось выглядеть.

Каждый раз, выходя на улицу, необходимо проверять карманы своей
салатно-зеленой курточки с жёлтым подбоем: один нагрудный и два
боковых, один – с секретом, на замке-молнии. Чтобы в них всегда
были кусочки жёваных ниточек, сетка от сачка и пара квадратиков
жвачки – так веселей разговаривать с контролёрами в транспорте.
На вопрос о проезде отвечать про свежее дыхание.

От квартиры до остановки троллтобуса мимо двух магазинов (самообслуживание
по четвергамипятницам) и табачного киоска с объявлением на лобешнике:
требуются на работу некурящие. Идти в гору. Остановка потрясывает
своей объявленческой одежкой (продам, сниму, работа – быстро,
недорого, без зарплат…) и впускает под крышу, чтобы ветру не проникнуть
под курточку. Ветер наблюдает за округой, следит за снегонапылением
на автотрассах, сдувает излишки в сугробики по обочинам. Дворничиха
недавно родила рыбёнка (акульи жабры – это рудиментарные отростки),
и ветер теперь на полставки уборщиком.

Подъезжая к остановке, троллтобусы дребезжат и покачиваются, оставляя
на асфальте шинные разводы, по ночам в депо их разрисовывают краской,
выводят узоры из затрёпанных книжек по кулинарии. Внутри вкусного
троллтобуса мерзляво, водитель никогда не закрывает плотно двери,
чтобы салон проветривался.

Ноги заходят, спина прислоняется к змеевидному поручню, рука цепляется.
Кондукторша в оранжевой куртке. Многие сидят на полу. Присаживайтесь.
К маленькой юркой девушке с зелеными косами на затылке. И по одной
в каждой из рук. Кажется, их две. Но могут же вырасти ещё, девушки
– такие непредсказуемые созданья. Девушка оглядывается по сторонам,
ищет выход, но не может найти, потому что кондуктор занавесила
его шторкой с рисунком: зайчик в бейсболке задом наперёд и оранжевой
куртке, с морковкой, торчащей из нижней челюсти, тыкающий пальцем,
и красная подпись: «А ты оплатил проезд?!» Мордочка у зайца перекошена
– шторка сборит.

Кондуктор в оранжевой дутой куртке, перепрыгивая с сиденья на
сиденье, нависает над пассажиром и просит оплатить. Купленные
кусочки проштампованной бумаги («билеты» – проф. жаргон) заставляет
тут же проглатывать, не разжёвывая.

Рот дыхнул на кондуктора морозной мятой, извлеченной из квадратика
жвачки, рука продемонстрировала проездной. Со стороны правого
уха раздаётся дыхание чужого носа. Голова повернулась и уткнулась
взглядом.

Синяя девочка с усыпчатым веснушками лицом. Синий ранец за плечами,
в котором носят подстилки. Подстилка рыжая, выцветшая и вытертая
за многоразовое, тысячеразовое использование в авлейбусах, троллтобусах
и иногда по праздникам в такси. В такси на полу сидеть неудобно:
некуда повернуться, всё время цепляешься за сиденье, а если ещё
и сидишь рядом с водителем, то постоянно задеваешь за ноги; ботинки
они надевают редко, только в исключительных случаях; обычно –
кроссовки, потрёпанные и без шнурков, а то и вовсе ничего – вот
сиди и задыхайся, раз едешь зайцем, так терпи. Подстилки незаменимы
в пути, цвета на любой вкус, многофункциональность, морозоустойчивость,
специально разработаны для синих девочек, для дальних поездок,
ограниченный выпуск, ночью скидки, купите прямо сейчас и вподароквыполучите...

– А синие у вас есть?

Рядом по-турецки сидит серый некто в сером пальто и с носовым
платком. Серым платком в руке, которая никак не может определиться:
левая она рука или нет.

– Часы нужны? На «Camel» меняю. Две пачки.

Часы с овальным циферблатом на красном ремешке с липучкой. Для
них нужен хороший волосяной покров, чтобы прочно держались.

– Не курю, – отвечают ощетинившиеся губы и складываются.

Серый некто подполз к кондуктору. Кондуктор оторвала прилипший
к губам замусоленный фильтр от сигареты и ответила, что это –
салон для некурящих. Губа кровила. Сизая челка нависала на глаза
с голодным некурящим взглядом.

Серый некто вынул из шерстяного кармашка на груди блестящую зажигалку
и протянул. Осклабился: «со скидкой».

Кондуктор швырнула сумку с проштампованными билетами синей девочке
и выскочила, сунув зажигалку за щеку, чтобы не потерять. Троллтобус
умчался, оставив кондуктора перед лбом табачного лотка с вывеской:
«требуются на работу некурящие». Кондуктор постучалась и попросила
папирос. Зажигалка мешала говорить, и вместо папирос слышался
чупа-чупс. Из окошка осклабился хищный рот и заявил: вы приняты.
Руки с твердыми мышцами надели на кондуктора лиловый халат и резиновые
перчатки, затем водрузили ее за прилавок. Кондуктор обернулась,
услышав радостный дверной хлопок за спиной, но внутри уже никого
не было. Над головой висела напечатанная на компьютере бумажка,
выкрикивающая: «Улыбнитесь! Вас снимает скрытая камера». На прилавке
лежали правила торговли на выцветшей бумаге, пара запасных резиновых
перчаток, коробочка из-под плавленого сыра, наполненная немытой
мелочью, пакетик быстрорастворимого кофе. Кондуктор вышла из киоска,
заглянула в соседний – кипяточку бы. Вернувшись, размешала мизинцем
огненный кофе в пластмассовом рифленом стаканчике, ещё теплым
пальцем распечатала оцеллофаненную пачку, всунула папиросу в рот.
Зажигалка склизкая. Раскуривай.

Спина укуталась в курточку, подбитую желтой шерстью рыжего тукана.
Кондуктор куда-то запропастилась, не нависала над лицом, требуя
деньжат. Ноги в квадратноносых ботиках поджались поближе к телу,
голова склонилась к груди. Раздался мерный, покачивающийся звук.
Храп.

Серый некто аккуратно подкрался к водительскому креслу. Не занято.
Водворившись, свернул налево, туда, где не было рельсов. Постоянно
глядел на себя в зеркало заднего вида (для этого пришлось изменить
угол наклона). Кресло жесткое, зеленое. Остановки – мимо, кто-то
начинает долбить в стекло за спиной и выкрикивать. Серый некто
развернулся и с внушительным видом указал на табличку: «Водителя
во время движений не отвлекать».

Троллтобус раскрыл свою пасть, из нее посыпались пассажиры, синяя
девочка. Подбирая сумки, медленно разбредались по округе, зажигали
костры, чтобы согреться. Костры белели пятнами, пахло горелой кожей – для розжига шли сумки.
Троллтобус возвышался, одиноко покинутый, замерзал и ворчал; двери
примерзли и не раскрывались, рога покрылись инеем, движок застыл
на полпути. Серый некто высыпался из троллтобуса и углубился в
зелень – часы все-таки стоило загнать. На деревьях висели нарисованные
от руки черной краской по красному картону указатели: лучший табак
в городе, киоск за углом.

Кондуктор оторвала прилипший к губам бычок и протянула в оконце
две початые пачки «Camel». Рука отдала часы и исчезла. Кондуктор
прицепила часы на лодыжку, чтобы крепче держались. Достала из
открытой тёплым пальцем пачки папиросу. Вышла на улицу, зажгла
огонек еще склизкой зажигалки. Серый некто склонился над огнем.
«Camel» долго не раскуривался.

Веки раскрылись – зрачки сузились. Зевок.

Голова огляделась, ноги вынесли из троллтобусной пасти вслед за
пассажирской толпой. Зелень вокруг наседала, отбрасывала тени
и неодобрительно шушукалась.

Посреди зелени белеет лысина, посреди лысины торчит палатка из
брезентовой кожи, с гостеприимно распахнутым ртом. Подкрадись
поближе; голова вытягивается и заглядывает в нутро. Палатка обшита
изнутри мягким брезентом, на полу – коврик из искусственной травы,
выращенной специально для палаток из брезентовой кожи, ровно подстриженный,
траву лесник обязался ежедневно поливать раствором брома, чтобы
больше не выросла.

Синяя девочка порылась в кондукторской сумке с проштампованными
билетами. Вынула из внутреннего кармана пачку сигарет, которую
заботливо запеленали в оберточную бумагу. Вложила сигарету в губы,
помусолила. Хорошо, что начала отрастать челка. Заплечный ранец
врос в спину. Со стороны виделась синяя сутулость; подстилка,
забытая в троллтобусе, затвердела и примерзла к полу. Девочке
было холодно, ежилась. Руки стоящего рядом помогали разжечь костерок
от головешки, одолженной у соседей, но сумка отсырела и коптила.

В бессилии отшвырнув сумку, забрались в палатку; девочка свернулась
плотным калачиком. Воздух стал прогреваться. Сморило.

Девочка открыла зрачки от частого и громкого дыхания у себя над
головой. Задрав голову и глаза, девочка увидела огромную, брезентового
цвета, мордатую тень, исследовательски глядящую вовнутрь. Тень
замычала. Девочка – замычала в ответ. Тень испарилась, дребезжа
бубенчиком. Пять утра – выгул.

Губы лежащего рядом, покрытые трехдневной самовтыкающейся щетиной,
сказали:

– Сожрут сумку.

– Какая разница? – ответила девочка, стирая тщательно прорисованный
фингал под его глазом (левым) своим наслюнявленным мизинцем. –
Зажигалки там все равно не было.