Проза

Когда она подняла правую руку и, улыбаясь (ладонью ко мне), помахала
ею в воздухе, я еще не сразу осознал, что происходит, что
она хочет мне сообщить. И лишь через секунды четыре – пять,
когда рука все так же продолжала болтаться, а я тупо, пытаясь
расшифровать знак, смотрел на нее, нужные проводки,
наконец, замкнулись в моей голове и невозможное оказалось
возможным.

Кольцо на безымянном пальце я, впрочем, заметил и раньше. Однако я
все не решался задать нужный вопрос, уж очень оно не вязалось
с ее обликом, было ей будто бы противопоказано. Казалось,
замуж может выйти кто угодно, но только не она и уж точно не
сейчас.

За пару секунд до моего озарения (я и тормозил так долго лишь
потому, что новость казалось невероятной) разговор крутился вокруг
нашего общего знакомого – Андрея Гундарина. Однако, теплота
её тона меня насторожила и я спросил, что к чему.

И вот теперь, когда все сложилось одно к одному, я чуть не рухнул со стула.

Очень уж они казались непохожими людьми. И в моем сознании
совершенно не сочетались. Так получилось, что я никогда не видел их
вместе. Знал только порознь. И там где всплывал один, другой
появиться никак не мог...

Валерия была коренной москвичкой. Дочерью богатых и известных людей.
Квартира их находилось на Садовом кольце. Вероятно (я
никогда не знал, где точно) в каком-нибудь доме, помнящим
историю, в доме с высокими потолками, широкими парадными и чувством
превосходства над всеми остальными.

Валерия, впрочем, никогда не зазнавалась, вела себя просто и всегда
помогала, если могла.

Она почему-то всегда любила приезжать к нам в общагу. Причем
приезжала не конкретно к кому-то, а ко всем сразу, приезжала,
простаивая на вахте, пока кто-то из знакомых не проводит её
внутрь. Знакомых у неё было много. Она знала и курсы младше и
старше, знала и заочников и коменданта и даже рабочих, никогда
в институте не появлявшихся.

Она заходила в одну из комнат, потом шла в другие, разговаривая,
попивая чай. Бегала по коридорам туда –сюда, стремясь успеть ко
всем, готовым ее видеть.

Там, где она появлялась атмосфера заметно оживлялась. Её горячо
интересовала жизнь наших общажных чудиков, общение. Иногда глядя
на нас, она доходила до какого-то экстаза и просто начинала
счастливо смеяться. Я понимал эти приступы, иногда люди
кажутся настолько милы и одновременно абсурдны, что хочется
просто хохотать. Мне лишь казалось удивительным, что до
катарсиса её доводим именно мы.

Впрочем , Москва всегда казалась мне городом тяжёлым, а детство
Валерии прошло в Подмосковье. И возможно, приезжая к нам, в
атмосферу расслабленную и полную событий, она возвращалась к
самой себе.

Особенно её интересовали спившиеся алкоголики, истеричные
припадочные женщины и прочие, которым она пыталась оказывать
психологическую поддержку.

Что я знал про неё ещё? Знал, что с головой у неё немного не в
порядке. Знал, что может закатить истерику на ровном месте –
выбежать из комнаты или расколошматить стул о пол.

( при мне, правда ни одной истерики не произошло, а человеком она
была очень душевным и приятным.)

Знал, что была долго влюблена в некоего Родиона. Это был тоже
несколько шизофреничный тип, но весьма оригинальный и
высокомерный. Он всегда держался от всех в стороне.

Он не отвечал ей взаимностью. Валерия хоть и была симпатична, но
выглядела не всегда ахти. У неё было что-то с кожей, на локтях
она топорщилась, словно потертая растянутая одежда. Так
бывает у людей некогда толстых, но похудевших впоследствии.
Возможно, она была поздним ребенком.

И все же она была чрезвычайно мила.

У неё были большие черные глаза, в которых зрачок как бы плавал и
был недвижим, лишь чуточку подрагивая, словно восходящие
солнце. Иногда в них проскальзывало какое-то величие (их семейное
предание, рассказывала Валерия, утверждало, что они
происходят из царского рода).

У нее были особые отношение к материнству. И некий идеализированный
взгляд на мир. Люди, на мой взгляд, всегда представлялись ей
в более нежном свете, чем были в действительности.

Один из наших знакомых пытался добиться как-то её любви и получил в
ответ что-то вроде: «Я умру девственницей».

Гундарин был другим. Если Валерия кивала в сторону вырождения,

то этот кровь с молоком. Он был здоровым высоченным бугаем,
приехавшим из глухой бурятской деревни. Помимо учебы он занимался
спортом и даже брал какие-то призы.

Я знал его несколько лет. Мы даже дружили. Он всегда вел себя
дружелюбно и от него веяло энергией. Наши пацаны его любили. Мы
ходили вместе в спортзал и я несколько раз бывал у него в
гостях.

Однако, постепенно у Гундарина начала ехать крыша.

Ходили слухи, что он перетрахал огромное количество девушек, но что
из-за какой-то нечуткости в любовных делах ни одна из них
рядом с ним не задерживалась. Слишком дико он вел себя в
постели. Тех, кто его отвергал, Гундарин иногда начинал
преследовать. У дверей одной комнаты он провел ночь, спя на коврике.

Возможно, это являлось причиной надвигающегося его безумия. Чем
дальше, тем становилось серьезнее. Он носился по коридору с
обнаженным торсом, бегающими глазами, нашептывая что-то сам себе
под нос.

Возможно, дело было в том, что окончание университета было не за горами.

Помню, в то время я зашел к нему в гости. В комнате было пустынно,
слой пыли лежал на полу и на подоконнике. Гундарин сидел за
компом в наушниках, предаваясь любимому хобби – он сочинял
музыку

Он порядком зарос колючей щенной и вообще выглядел как то устало и
запущено, словно вещь, надолго оставшаяся без ухода.

– Как дела? – спросил я.

– Хорошо, – ивнул он, не выгоняя меня, но и не отрываясь от монитора.

– В институте был сегодня? – спросил я.

– Институт? – поднял Гундарин на меня свои светлые серые глаза.

– Ну да, – сказал я.

– Мгм, – сказал Гундарин.

– Не был, значит, – ответил я за него сам себе.

– Как диплом? – спросил снова я, пытаясь нащупать тему для разговора.

Он снова на меня посмотрел.

– У тебя ведь должен уже быть готов диплом, – объяснил я.

– Диплом? – переспросил он.

Мне показалось, что я играю в глухие телефоны. Я не решился больше
спрашивать, и Гундарин продолжил сочинять музыку, а я,
побродив немного по комнате, вышел.

Безумие всё надвигалось и после защиты диплома он не выдержал и забухал.

Забухал по страшному. Как могут бухать лишь, пожалуй, здоровые
сильные люди, долго до этого не пившие (он был в завязке).

С ним вместе пил Витя Просекин, алкоголик из сибирской деревни,
человек от алкоголя почерневший и преждевременно состарившийся,
человек, к которому за время обучения несколько раз
приезжала «Скорая» спасать от сердечного приступа.

Я видел тогда их двоих совершенно обезумевших. Витя стоял рядом с
Гундариным, словно собачка рядом с хозяином (он был маленького
роста и худ). Они мерзко хихикали и тряслись. Андрей
спросил, было, у меня сигарет, но, вспомнив, что я не курю злобно
и презрительно отмахнулся.

Впоследствии я узнал об их пьяной эпопее.

О том, как они закрылись вдвоем в комнате и бухали безвылазно, о
том, как комендант с помощниками растаскивали их по разным
этажам, и как они воссоединялись снова. О том, как, совсем
одурев, выкинули, наконец, кровать с шестого этажа.

После этого из общаги их выгнали и Гундарин исчез. Из Москвы он,
впрочем, не уехал. Но где и как устроился было не ясно.

Как-то раз он появился в институте. Он был коротко острижен,
пригибал шею и во взоре его мелькали бешеные огоньки. Безумие
продолжается, понял я и не решился заговорить.

– А кем Гундарин работает? – спросил я как то Мишу, человека
работавшего в общаге плотником и все про всех знавшего.

– Не знаю, – захихикал тот, – наверное, в секс-обслугах.

В секс-обслугах было тогда модно работать. Работал шофер
институтский, один человек из охраны и кто-то еще. У охранника, кстати,
не больно получилось, пересказывал Миша, хихикая – он,
бывало, вышел к клиентке обнажённый, встал гордо в позе
Апполона... и ни хрена... За неимением других версий в отношении
Гундарина я принял эту как единственную.

И вот эти двое решили пожениться. Я с трудом держался на стуле.

Валерия стала рассказывать, что Гундарин собирается устроится на
работу, чтобы им вместе искать квартиру, что живёт на самом
деле у сестры и даже водил её, Валерию, к сестре знакомить.

– Подожди, подожди, – сказал я, пытаясь не выдать замешательства, и
обрести какую-то почву, – у вас разве что-то было, то есть я
хочу сказать, что такие чувства на ровном месте не
рождаются... вы вроде всегда, несколько лет, были только друзьями,
не больше...

– Знаешь, – сказала Валерия, – я так поняла, что мы давно к этому шли.

И я его всегда любила, но просто не осознавала этого, и он тоже, как
выяснилось...

После такого ответа спрашивать дальше было бессмысленно..

– Скоро он приедет, – улыбнулась Валерия, и мы зайдем в гости..

После ухода Валерии зашел плотник Миша.

– Ты слышал? – спросил я

– Что?

– Валерия выходит за муж за Гундарина.

– Что? – подпрыгнул тот на кровати.

Я повторил.

– Н-да, – сказал он.

– Впрочем, – добавил он, размышляя, – здесь ничего удивительно…

– Гундарин получит квартиру в центре Москвы, дочку министра, и все
перспективы для будущего... Валерия тоже не дура… Гундарин
ведь здоровый, высокий, красивый... А женщину в мужчине
интересует самец...

– Не говори херни, – сказал я, – Валерия не такая, ты всё сводишь к
биологии, а это не верно, есть ещё психология, деньги,
власть, не говоря о душе.

– Это все ерунда, – сказал Миша, – женщину в мужчине интересует
самец. Крупный, с большим членом. И только. Как бы это не было
прискорбно...

– Ты не думай, – сказал он, будто читая мои мысли, – что Валерия просчиталась.

С Мишей бесполезно спорить и я замолчал. Валерия казалась достойной
большего. А в биологическую теорию Миши я не верил. Во
всяком случае не только в неё.

Вскоре они и правда пришли. Ещё в прошлый раз я заметил, что Валерия
стала выглядеть более привлекательно и сексуально. Словно
обручение наполнило её энергией. А сейчас она и вовсе
расцвела, глаза лучились, улыбка не сползала с лица.

Гундарин, хоть его зрачки и продолжали метаться в глазах (не столь
быстро как раньше, но все же быстрее чем у нормального) тоже
оказался на высоте. Улыбался, шутил. В целом он успокоился и
подобрел. Он говорил с Валерией немного высокомерно и
строго, этакая смесь папы и начальника (Валерия замирала при
каждом его слове с открытым ртом ), но все же видно было, что
это ему нравиться.

В целом, отметил я, пара была симпатичная. В комнате значительно
повеселело и настроение у нас всех поднялось.

Чёрт, подумал я, глядя на них, может я сгущаю краски, может и
вправду всё у них будет хорошо?

В конце концов, кому была нужна Валерия, кроме того женатого
алкоголика, пытавшегося её соблазнить?

Кому нужен был Гундарин? Он делал предложения нескольким девушкам,
но ему отказывали...

Может ведь такое быть, что два сумасшествия сойдутся удачно, и минус
на минус даст плюс?

А может, их шизофрении просто шагнули навстречу друг другу, спасая
их обоих и не давая им сойти с ума окончательно?…