Проза

Начало

Боевые будни

Чувства чувствами, а потребовал взводный строжайшего соблюдения
внутреннего распорядка, который не допускал шараханья кота где
ни попадя.

К слову сказать, лейтенант куда чаще командиров двух других взводов
(не говоря уж о ротном) появлялся в расположении и требовал неукоснительного
исполнения приказов-распоряжений. Но не зря ведь говорится: «Нет
такого приказа, который нельзя было бы не выполнить»! – и с попустительства
личного состава стал гулять ВасильФилипыч в отсутствие командования,
где хотел, когда освоился в полной мере.

Ничто так не способствует любви к «братьям меньшим», как строго
регламентированный казённый уклад жизни. И каких только зверушек
ни умудрялись бойцы заводить в разнообразие этого уклада! Тут
тебе подраненные и просто прикормленные пичужки (один любитель
«гонять» умудрился даже голубятню организовать на чердаке казармы).
И собаки всевозможно-всяческих размеров, окрасов и помесей пород.
И грызуны – не только мышей приваживали, но и крыс умудрялись
приручать. Ну, и разумеется, кошки. Но на тот исторический период
из семейства кошачьих в полку имелся только ВасильФилипыч, почему
дополнительно пользовался всеобщей популярностью. Правда, не у
всех.

Все люди – разные, и как-то повстречал ВасильФилипыч в коридоре
у каптёрки одного из свежеиспечённых «дедов», который в ответ
на шипение поддел его носком сапога. С неделю после того оба ходили,
скособочившись (сразу после происшествия крепко помял кто-то «деда»
на занятиях по рукопашному бою, не посчитавшись с его высоким
статусом в армейской табели о рангах).

Скоро сказка сказывается, но прошло немало времени после отъезда
комиссии, прежде чем начались существенные перемены в полку. Упомянутые
в отчёте полковые чины во время латентного периода вели себя по-разному.

Кто откровенно «забил» на службу и составил компанию Славику в
выжидательном запое. Кто, наоборот, словно очнувшись от летаргического
сна (как преемник Адамыча, например), вышел из запоя и приступил
к исполнению служебных обязанностей. Кто развил бурную деятельность
в попытках облегчить предстоящую участь, и телефонные провода
раскалились от их звонков покровителям в управлении кадров и штабе
округа.

Комендант же, верный данному себе слову, до того вошёл в раж,
что чуть не подорвал боеспособность полка, без разбору хватая
нарушителей воинской дисциплины и направляя их на всевозможно-всяческие
хозяйственные работы.

В один из парко-хозяйственных дней была предпринята попытка наладить
водоснабжение столовой. Отловленные комендантом нарушители облачились
в костюмы ОЗК (общевойсковой защитный костюм) и восстановили целостность
водопровода. Правда, едва не утопли при этом, поскольку глубина
водоёмов, образовавшихся в местах утечки, оказалась неожиданно
большой, а костюмы ОЗК вовсе не предназначены для плавания-ныряния
в них.

По завершении ремонтных работ был открыт вентиль подачи воды на
водонапорной башне – и в столовой началась натуральнейшая водная
феерия.

Когда-то на одной из стен столовой имелся (и даже функционировал)
десяток умывальников, но на момент пуска воды на стене оставались
лишь потёки краски, обозначавшие былое расположение раковин, отсутствовали
не только краны, но кое-где и куски водопроводных труб, проложенных
под потолком. И вода из незакупоренных отверстий стала хлестать
во все стороны с такой силой, что столы и длинные скамейки пустились
в плавание по столовой, пока не перекрыли вентиль.

Случившийся потоп по своим масштабам намного превзошёл предыдущий,
залил все крысиные ходы-норы и на два ночных дежурства оставил
ВасильФилипыча без работы. И дабы не терять сноровки, переключился
он на собак.

Вечером к моменту отгрузки отходов на свиноферму с тыльной стороны
столовой всегда собиралась немалая свора дворняжек, которая подъедала
просыпавшиеся при погрузке остатки и сопровождала конную упряжку
до свинофермы.

Двое кухонных работников из числа суточного наряда, как обычно,
вынесли бачок с отходами и вывалили его содержимое в повозку.
Дворняжки приветствовали это событие радостной суетой, как вдруг
на пороге чёрного хода столовой возник ВасильФилипыч. Ненадолго
замер, оценивая ситуацию, после чего какой-то приблатнённой, расслабленной
и вихляющей походкой направился к собачьему коллективу.

Испокон веков в военных гарнизонах уличные собаки мирно уживались
не только между собой, но и с кошачьим сословием. ВасильФилипыча
они тоже встретили дружелюбными помахиваниями хвостов, и полнейшей
неожиданностью для них явилась его реакция на приветствие. С громким
воплем прыгнул кошак в самую гущу собачьей стаи и, вертясь на
задних лапах, передними стал нещадно драть оказавшиеся поблизости
собачьи носы, морды и уши.

Дворняжки отпрянули с жалобным визгом, но быстро оправились от
неожиданности и вознамерились воздать нахалу и невеже по заслугам.
Ан не тут-то было – ВасильФилипыч запрыгнул на повозку и оттуда
стал наблюдать за их безрезультатной суетой, лениво шипя время
от времени.

Но после того, как кухонные рабочие опростали второй бак в повозку,
и собаки принялись подъедать просыпавшиеся отходы, ВасильФилипыч
коршуном пал сверху и опять попортил им внешность.

Очень заинтересовало кухонных работников такое его поведение,
и весь суточный наряд собрался на представление, которое повторялось
при выносе каждого следующего бака с отходами. По завершении за
проявленный бойцовский характер и доставленное удовольствие поощрили
ВасильФилипыча традиционным для кухонных нарядов деликатесным
блюдом – картошкой с мясом, жареными на натуральном сливочном
масле.

Позже экспериментальным путём было установлено, что ни собаки,
ни крысы сами по себе ВасильФилипыча нисколечко не волновали,
и зверел он по отношению к ним только в увязке с едой. А любителем
поесть кот оказался фантастическим.

К хорошему быстро привыкаешь. Смекнув проявляемую по отношению
к его особе слабость, и вместо того, чтобы ковыряться в помоях,
стал ВасильФилипыч следовать за разведвзводом на ужин, заменив
собой уже приученных к хождению строем «дедов».

В столовой всегда находилась не одна добрая душа, готовая «преломить
с ним хлеб», прикармливал его и кухонный наряд в награду за ежевечернюю
корриду при отгрузке отходов, и за месяц отъелся ВасильФилипыч
так, что только что жир с морды у него не капал.

Ни одно блюдо из солдатского рациона не оставалось без его внимания.
Ядовитый консервированный борщ, пюре из сухой картошки, похожее
на клейстер, гороховая каша, напоминавшая оконную замазку, плохо
выбритые куски «мяса белого медведя», усохшая до позвоночника
и неимоверно солёная, даже будучи вымоченной, треска – всё потреблял
он за милую душу. Из легендарного бигуса, которым впору начинять
боеголовки ракет в качестве бактериологического оружия для поражения
потенциального противника, и то умудрялся он извлекать какие-то
съедобные кусочки, ловко поддевая их когтями.

Отсутствием аппетита ВасильФилипыч и так-то не страдал, а в условиях
хотя бы намёка на конкуренцию являл просто чудеса прожорливости.
Единожды поразил он весь личный состав – только потому, что кто-то
держал его за хвост, злобно урча, умял он «шрапнели» (перловой
каши) чуть ли не с себя объёмом, и отвалился от миски с волочащимся
по полу брюхом, когда в ней не осталось ни крошки.

Ночной работы после потопа у кота существенно поубавилось, поэтому
в столовой он отсыпался за компанию с кухонным нарядом, утром
самостоятельно следовал в казарму и хлеще тревожного ревуна будил
дневального на первом этаже, истошным мяуканьем требуя его впустить.

Сытное питание, отсутствие труда-обязанностей и обилие досуга
неизбежно привели к тому, что попутал ВасильФилипыч июль с мартом
и возжаждал любви. До посёлка было далековато, поэтому избрал
он другой способ удовлетворения своих любовных потребностей.

Стал он манкировать своими служебными обязанностями и среди ночи
удирать в казарму с боевого поста. Проникал в каптёрку по берёзе,
как вещим образом нафантазировал комиссии каптёр, мусолил-мял
суконное одеяло, служившее ему подстилкой, и, разочарованный таким
эрзацем, затевал на подоконнике сольный концерт.

Послушав пару ночей любовные арии ВасильФилипыча, слушатели разошлись
во мнениях насчёт его вокальных данных. Кто-то предлагал немедленно
открутить ему голову, кто-то – изгнать с позором из десантных
песенных рядов. Но поскольку коллектив был чисто мужским, возобладало
третье мнение – сочувствующее, в силу которого было решено срочно
добыть ему невесту.

С этой целью отрядили троих разведчиков из «молодых» в посёлок,
где умыкнули и ВасильФилипыча. Один из разведчиков оказался специалистом
по кошачьим повадкам и, муркнув каким-то особым образом, среди
всех кошек на поселковой помойке безошибочно определил одну, годную
для этих целей. А уж взять её живьём (с помощью селёдочной головы,
послужившей приманкой) не составило труда.

Неделю после того в каптёрке наблюдали одну и ту же картину –
сутками напролёт ВасильФилипыч, взгромоздившись поверх чёрно-белой
кошечки, зубами держал её за загривок.

Завершилась любовная идиллия тем, что кошечка, отпущенная однажды
погулять, безвозвратно задала стрекача, но ночные концерты прекратились.

Авторитет ВасильФилипыча среди личного состава ещё больше вырос,
и «деды» на своём совете постановили отметить это показательными
изменениями в кошачьей внешности, а именно, стрижкой подо льва.

Кот никому, кроме каптёра, в руки не давался и малейшие поползновения
на свои демократические свободы пресекал очень агрессивным шипением-кусанием-царапаньем.
Но каптёр наотрез отказался принимать участие в издевательстве
над животным, и стрижка вылилась «парикмахерам» немалой кровью,
хоть четверо воинов держали его за лапы, пятый – за уши и загривок,
пока шестой стриг его механической машинкой.

Когда ВасильФилипыч впервые предстал перед публикой в новом обличье
– с гривой на голове и шее, кисточкой на кончике хвоста и опушкой
на лапах, – раздался всеобщий вздох разочарования. При всей его
мордатости и прожорливости оказался ВасильФилипыч весьма тощий
телом и в стриженом виде являл собой просто жалкое зрелище.

Полковая жизнь шла своим чередом, и подошло время десантирования.
Что ж это за десантник, который ни одного парашютного прыжка не
совершил! Умельцев на все руки в разведвзводе хватало, сшили они
Василь Филипычу персональную подвесную систему и прицепили его
вместо грузика к пристрелочному парашюту.

Услышав сквозь стрёкот вертолёта донёсшееся с небес жалобное мяуканье,
руководитель прыжков поковырял пальцем в ухе и пристально вгляделся
в пристрелочный парашют. Не поверив глазам, прильнул к окулярам
стереотрубы, вместо мешочка с песком узрел стриженного подо льва
ВасильФилипыча и пообещал во всеуслышанье: «Ну, я вам устрою»!

Когда же бойцы сгоняли к месту приземления и предъявили ему пристрелочный
парашют в штатной комплектации, руководитель прыжков снял фуражку,
вытер носовым платком вспотевший лоб и негромко молвил: «Надо
бросать пить»!

Поклонение Бахусу

История умалчивает о том, бросил ли пить руководитель прыжков.
Как гласит теория, требуется немалое личное мужество, чтобы оставаться
самим собой в любых обстоятельствах, не говоря уж о том, чтобы
в одиночку противостоять целой системе. А в описываемые времена
система с самых высоких партийных вершин провозгласила: «Всё –
во имя человека. Всё – во благо человека», – и под этот клич кинулось
население державы тащить всё под себя.

Рыба гниёт с головы, а глава державы (он же – и верховный главнокомандующий)
уже тогда зачитывал по бумажке заготовленные ему речи, словно
в состоянии крепкого подпития. К тому же, любой коллектив всегда
выравнивается по низшей границе качеств составляющих его членов,
поэтому вполне закономерно неудержимый бум повышения личного благосостояния
сопровождался неумеренным пьянством.

Всеобщее поклонение Бахусу никак не могло обойти стороной армейские
ряды. Питиё осуществлялось в соответствии с занимаемой ступенькой
на иерархической лестнице строго классового армейского, как и
всего остального советского, общества.

Одному Богу известно, какие напитки производили многочисленные
специальные ликёро-водочные заводы для верхушки айсберга власти.

В немалой степени по ассортименту и качеству предложенных напитков
при организации встреч-проводов оценивали состояние дел в полку
многочисленные проверяющие из вышестоящих инстанций.

Дорогущие коньяки, сорта водки и марочные вина употреблял командный
состав полка.

Офицерский состав среднего звена предпочитал водку с пивом, но
основу питейного дела составлял, конечно же, спирт, благо, немало
полковых служб остро в нём нуждались и регулярно им снабжалось.
В системе противообледенения летательных аппаратов применялся
спирт с неприятными на вкус добавками, препятствующими его употребление
вовнутрь. В артиллерийском вооружении тот же спирт, но с более
неприятными добавлениями, имелся в противооткатных механизмах.
Чистым медицинским спиртом протирались кислородные приборы, контакты
радиостанций и тела военнослужащих.

Личный состав срочной службы лишь изредка употреблял производимое
заводским способом спиртное. Пробавлялся тем, что оставалось от
казённых спиртосодержащих напитков, в основном же пил то, что
удавалось собственноручно изготовить, и можно было бы написать
многотомную антологию на тему: «Приготовление алкАгольных напитков
в армейских условиях».

А уж поводов для пьянок находилось более чем достаточно:

       «Эфемерное счастье заполнило мёдом эфир,
        Славим радость труда, непонятного смыслом своим.
        Славим радость побед, по малейшему поводу пир,
        И уж лучше не думать, что завтра настанет за ним». 

– Главное, о чём надо было думать людям пьющим, так это о том,
чтобы соблюдать формальные правила и не попадаться.

Героический спуск ВасильФилипыча с небесных высот стал, увы, и
началом его морального падения, поскольку посвящение в десантники
традиционным ударом запасным парашютом в филейную часть не ограничилось.
По возвращении с прыжков в расположение «деды» устроили праздничный
ужин в честь этого знаменательного события. Как раз к тому времени
дошёл до кондиции изготовленный в избытке «натурпродукт», чему
лично поспешествовал комендант гарнизона, как это ни странно звучит.

Войдя во вкус строить всех и всё, добрался комендант до вечно
протекающей крыши казармы. Несмотря на многократные ремонты-латания,
в одном крыле здания протекала она так качественно, что половина
третьего этажа пустовала с незапамятных времён. Раздобыв где-то
в достаточном количестве шифер, комендант взялся решить проблему
кардинальным образом – перекрыть всю крышу. Разумеется, не сам,
а с помощью всё той же дармовой рабочей силы в виде нарушителей
дисциплины.

Штрафники, обдирая многослойный бутерброд из прогнивших досок
и кровельных покрытий, смогли ознакомиться с историей развития
кровельных материалов, начиная с дранки и заканчивая различными
видами рубероида. «Деды» из штрафников, кроме того, заприметили
на чердаке простаивающий без дела бак перепуска воды системы отопления,
емкостью литров на четыреста.

Коменданта никак нельзя было заподозрить в излишней наивности
и доверчивости, тем не менее, клюнул он на проявленную «дедами»
инициативу отремонтировать систему отопления, сочтя её заботой
об их собственном здоровье. В зимнее время года батареи парового
отопления в казарме традиционно были чуть теплее окружающей среды,
и пар шёл от дыхания, что приводило к частым простудным заболеваниям
личного состава. Под эту лавочку комендант дополнил бригаду кровельщиков
двумя механиками-водителями с опытом сварных и слесарных работ.

Делом техники было незаметно изолировать бак от системы отопления,
очистить его от ржавчины изнутри и вывести от него водопроводную
трубу с краном на второй этаж казармы, якобы для стравливания
воздуха из системы. В целях соблюдения режима секретности кран
был снабжён цепью с увесистым амбарным замком, на стене возле
крана развешены запрещающие-предупреждающие таблички: «Не влезай
– убьёт», дорожный знак «Проезд запрещён» и, самая страшная, «Ответственный
– комендант гарнизона».

Проблем с зарядкой бака нужными ингредиентами – томатной пастой,
дрожжами, сахаром и питьевой водой – тоже не возникло. К тому
же, в одуряющей июльской жаре после покрытия крыши шифером на
чердаке создались идеальные условия для созревания бражки.

Праздничный ужин был организован по высшему разряду. Украшением
стола в каптёрке стала, конечно же, картошка с мясом и уже появившимися
грибами, изжаренная по спецзаказу кухонным нарядом. Свидетельством
праздника являлись также буханки белого хлеба, порядочный кусок
сливочного масла и горка кускового сахара, не говоря уже о консервах
из НЗ – банках сгушёнки и тушёнки.

Когда личный состав убыл на ужин, «деды» нацедили из крана в казарме
двадцатилитровую канистру бражки на пробу и вшестером уединились
в каптёрке.

ВасильФилипычу не потребовалось отдельного приглашения. Едва учуяв
запах еды, он тут же спрыгнул со стеллажа, где до того валялся,
изнывая от жары, и стал нетерпеливо нарезать круги вокруг накрытого
стола с задранным трубой хвостом.

С первого раза не удалось надеть на него специально сшитые тельняшку
и берет. Попытка опробовать на нём бражку, предварительно пропущенную
через фильтр противогаза, тоже не увенчалась успехом – понюхав
её, кот лишь брезгливо тряхнул лапой и громким мяуканьем продолжал
настаивать на празднике своему желудку. Чтобы его утихомирить
и не рассекречивать мероприятие, пришлось нарушить принцип: «Кто
не пьёт, тот не закусывает», – и выставить ему миску с едой.

Ситуация изменилась в корне, когда один из «дедов»-ротный санинструктор
достал из медицинской сумки на стеллаже пузырёк с валерьянкой.
Продолжая насыщаться, ВасильФилипыч пару раз настороженно повёл
носом в его сторону, а когда пузырёк был откупорен, и подавно,
прекратил набивать желудок (небывалый случай!) и весь обратился
во внимание.

Судя по тому, как недоверчиво лизнул он кусок сахара, который
санинструктор окропил валерьянкой, ВасильФилипычу за всю его помойную
жизнь никогда прежде не доводилось иметь дело с этим успокоительным
лекарственным препаратом.

Эффект воздействия валерьянки на кошачий организм превзошёл все
мыслимые ожидания. Лизнув сахар пару раз, ВасилийФилипыч в мгновение
ока изгрыз твёрдокаменный рафинад и как-то излишне суетливо стал
умывать себя лапой. Даже не поглядев в сторону миски с едой, торопливо
полакал он воду из предложенной ему плошки, обнюхал место на полу,
где лежал сахар, тщательнейшим образом его вылизал – и началась
гульба по полной программе.

Нисколько не склонный раньше к играм, ВасилийФилипыч вдруг резво
подпрыгнул на месте и стал носиться по всей каптёрке, как наскипидаренный.
Умаявшись прыгать на стеллажи и обратно, принялся он кататься
по полу и ловить свой хвост. Потом обвёл всех присутствующих глазами,
ставшими чёрными из-за расширенных до края радужки зрачков, и
устремился к ним с выражением непередаваемой любви на морде. В
то самое время, когда он всем и каждому в отдельности неистовым
мурлыканьем и ласками демонстрировал переполнявшие его кошачью
душу нежные чувства, без малейших хлопот удалось облачить его
в тельняшку и нахлобучить ему на голову берет с резинкой вокруг
шеи.

«Деды», употребив пару-тройку кружек бражки, и сами уже находились
в прекраснейшем расположении духа, и веселье было в самом разгаре,
как вдруг ВасильФилипыч резко поскучнел, обнюхал вылизанный ранее
пол и намного громче обычного стал требовать продолжения банкета,
то есть, добавки успокоительного средства.

Не успел санинструктор приготовить ему лекарство в виде двух кусков
рафинада, щедро политых валерьянкой, как в дверь каптёрки кто-то
забарабанил кулаком, и, к счастью для «дедов», послышался голос
старшины роты: «Что за бардак»?

К счастью, потому что командир первого взвода в тот день заступил
дежурным по штабу, и вечернюю поверку роты проводил прапорщик
– сержант первого же взвода в недавнем прошлом, ставший старшиной
роты после окончания полугодичной школы прапорщиков весной.

Увидев ВасильФилипыча, старшина искренне изумился неистощимости
выдумки «дедов». Пошумев для порядка, он демократично продегустировал
предложенный ему в кружке напиток, не стал допытываться о его
происхождении, полюбовался на выкрутасы ВасильФилипыча под воздействием
валерьянки, реквизировал канистру с остатками браги и второй кусок
рафинада, пропитанный полезным лекарственным препаратом, и погнал
«дедов» на вечернюю прогулку.

Во время вечерней поверки разведчики сонно откликались из строя
каждый на свою фамилию, как вдруг старшина произнёс: «ВасильФилипыч»,
– и в ответ раздалось кошачье мяуканье. Тут же сон у всех как
рукой сняло, и не передать того восторга, с каким личный состав
приветствовал появление кота во всей его красе.

Открыв каким-то непостижимым образом захлопнутую дверь каптёрки,
ВасильФилипыч устремился прямиком к старшине и под общий хохот
принялся обхаживать его со страстью пылкого и требовательного
любовника.

Пикантности ситуации добавляло редкостное сходство персонажей.
Из-под сдвинутого набекрень берета у прапорщика выбивались рыжие
волосы, под носом у него топорщились редкие щетинистые усы. За
краткий срок своего старшинства прапорщик отъел приличную ряшку,
и щёки у него торчали точь в точь, как у ВасильФилипыча. Смахивали
они между собой и комплекцией – старшина был мастером спорта по
вольной борьбе, и, как это обычно бывает у борцов, верхняя половина
тела у него была намного лучше развита, чем нижняя.

Но не внешнее сходство явилось причиной такого поведения кота.
Всё разъяснилась, когда прапорщик достал из кармана реквизированный
кусок сахара.

Завершился праздник тем, что ВасильФилипыч налакался валерьянки
прямо из блюдца и буйствовал до тех пор, пока не врезался башкой
в дверной косяк – только тогда и отключился.

Сколь верёвочке ни виться

Удивительное дело, но и у котов бывает похмелье, оказывается.
Каптёр лично в этом убедился, когда после подъёма наведался в
каптёрку.

ВасильФилипыч – в разодранном на груди тельнике и с беретом, висевшим
на резинке сбоку шеи – выглядел очень больным-несчастным и с порога
встретил каптёра хриплым и жалобным мяуканьем.

Вылакал он полмиски налитой ему воды, отказался от предложенных
остатков вчерашнего пиршества, еле доплёлся до стеллажа, где в
рядок лежали брезентовые сумки защитного цвета с красными крестами
на них, с тяжким вздохом-стоном уселся напротив той, в которую
санинструктор спрятал пузырёк валерьянки, и пожалился на весь
белый свет: «Помираю»! Верхом жестокости было бы не внять мольбам
страдающего животного, и каптёр накапал ему пару капель валерьянки
на рафинад.

Едва только кот лизнул сахар, как в глазах у него появился искрящийся
блеск, усы встопорщились, всклокоченная шерсть разгладилась, движения
стали быстрыми и точными. Словно не рафинад с валерьянкой, а кусок
эликсира жизни он изгрыз – столько в нём появилось сил-энергии!
Опять вылизав пол и повалявшись по нему, ВасильФилипыч встал,
покрутил башкой, встряхнулся по-собачьи, игриво изогнулся и предложил
каптёру побегать-попрыгать-повеселиться, к чему и приступил, когда
тот отказался.

Лишний раз убедившись на кошачьем примере в непоколебимой истинности
утверждения, что лучшим средством от похмелья является опохмелка,
каптёр и сам махнул кружку бражки (кроме реквизированной старшиной
осталась вторая канистра с брагой, которую не успели отфильтровать,
и не был бы он каптенармусом, если бы запас ему шею ломил).

По одному стали подтягиваться в каптёрку остальные участники вчерашнего
празднества. Каждого из них ВасильФилипыч встречал наисердечнейшим
образом, но санинструктора почему-то приветил особо и не успокоился,
пока не упросил его погладить.

Когда же санинструктор протянул к нему руку, кот живо её обнюхал,
заурчал от блаженства и стал неистово лизать ему пальцы, а потом
и тереться об них. Подивил всех присутствующих столь тонкий кошачий
нюх (санинструктор пришёл из умывальника с полотенцем на шее и
зубной пастой и мыльницей в руках), но во избежание привыкания-втягивания
в процесс коту решили больше не наливать. Заперли ВасильФилипыча
в каптёрке и отправились на утреннее построение перед казармой.

Повторно, и не самым приятным образом, удивил «дедов» своим тонким
чутьём взводный, неожиданно появившийся на построении с повязкой
дежурного на рукаве. Лейтенант неторопливо прошёлся вдоль строя,
пристально вглядываясь в лица бойцов, после чего весело предложил:
«Ну, что, орлы, пробежимся, чтобы взбодриться с утра? Условия
игры прежние – трое крайних идут в наряд на кухню». И скомандовал:
«Взвод, напра-во. Кросс шесть километров. Приготовиться к бегу.
Бегом марш». Бегуном лейтенант был знатным и со старта задал такой
темп, что к финишу разведчики прибежали взмыленные, аки кони,
и с раскрытыми в немом восторге ртами.

Особо тяжко, разумеется, пришлось участникам вчерашней попойки.
В силу традиции, стодневный срок до приказа (после которого «деды»
переходили в категорию «дембелей»), ещё не наступил, а до того
делом чести у «дедов» считалось ни в чём не уступать более поздним
призывам в службе, хоть и пользовались они уже определёнными бытовыми
свободами-привилегиями.

Дополнительные силы придавали им стучавшая молотом в такт пульсации
крови в висках злая мысль: «Какая падла заложила»?! – и планы
праведной мести оной особи, так что обошлось без нарядов на кухню.

Скорее, правилом, чем исключением, являются «стукачи» в любом
многолюдном коллективе. В армейском же коллективе, где изо дня
в день, круглосуточно, все и каждый в отдельности находятся друг
у друга на виду, и подавно, редко удаётся что-нибудь утаить от
чужого дурного глаза. Но предположение «дедов» было неверным в
корне.

Всё оказалось намного хуже для них – мало того, что служба для
лейтенанта являлась смыслом его жизни, так и сам он оказался прямо-таки
провидчески-тонким психологом.

Впоследствии лейтенант не раз поражал личный состав своей способностью
предугадывать те или иные события, не говоря уж о том, что по
одному только внешнему виду безошибочно определял душевно-физическое
состояние отдельно взятого воина и коллектива в целом. По этой
причине он не только никогда не прибегал к услугам «стукачей»,
но и на дух их не переносил.

Следуя принципу: «Не доходит через голову, дойдёт через ноги»,
– многословным беседам-разбирательствам, тупой муштре или внеочередным
нарядам взводный предпочитал более действенные меры воздействия
на личный состав, весьма полезные для здоровья и позволяющие,
к тому же, всегда иметь исполнителей для кухонных и прочих не
слишком приятных хозяйственных работ.

Ничего лучше коллективной ответственности за общее состояние дел
в коллективе не придумано, и лейтенант принялся гонять взвод от
всей души, решив во что бы то ни стало искоренить пьянство во
вверенном ему подразделении.

Марш-броски сменялись спортивным городком, полоса препятствия
– рукопашным боем – и так с утра до вечера на протяжении нескольких
дней. Но нашла коса на камень. «Деды» ни в какую не желали сдаваться.
Заглянув перед отбоем в каптёрку, обязательно оприходовали по
паре-другой кружек браги и только после этого обессилено падали
в койки. При всей его проницательности, лейтенант никак не мог
понять: каким образом, не выходя из казармы, удаётся им оказаться
с похмелья поутру?

Регулярно проводимые обыски-проверки не давали результатов, уже
и остальной личный состав стал роптать на непосильные нагрузки,
и ротный старшина увещевал «дедов». Неизвестно, сколько всё это
продолжалось бы и чем закончилось, если бы ситуация не разрешилась
сама собой (и очень громко и пахуче) – рванул от перегрева и излишнего
количества добавленных дрожжей предохранительный клапан бака на
чердаке.

Сколько же после этого происшествия во всех без исключения полковых
службах было обнаружено всевозможно-всяческих емкостей-приспособлений
для хранения-приготовления спиртосодержащих напитков!

К тому времени сменилось руководство полка, и новый начальник
штаба силами специально созданной для этого комиссии провёл внутреннее
расследование, после которого устроил показ на общем полковом
построении.

Нарушители, пройдясь перед строем, продемонстрировали изделия,
после чего поступили в распоряжение коменданта гарнизона на десятидневный
срок.

Финита ля комедия

Если для «дедов» (а за компанию, и для остального личного состава
разведвзвода) поклонение Бахусу завершилось обретением очень даже
неплохой физической формы, то у ВасильФилипыча дела обстояли с
точностью до наоборот. Прежде всего, потому, что его питейная
эпопея только набирала обороты.

Каптёр в самом начале попытался, было, пресечь её на корню. Приплёлся
он еле живой после физзарядки в каптёрку, достал пузырёк с валерьянкой
из медицинской сумки (ВасильФилипыч юлой завертелся вокруг него,
весь в предвкушении) и со словами: «Всё, Васька. Кончен бал, погасла
свечка», – вылил содержимое пузырька в окно.

Кот издал дикий вопль, как тот алкаш с похмелья, у которого на
глазах разбили бутылку пива, и сиганул в оконный проём. Мигом
спустился по стволу берёзы, суетливо обнюхал землю, полизал, повалялся
по ней как следует и до самого ужина фестивалил под окном, не
отходя от заветного места ни на шаг.

На ужин ВасильФилипыч заявился грязный от усов до кисточки на
хвосте и без берета, кожа на его стриженой спине ниже извозюканой
в земле тельняшки сплошь покраснела от солнечных ожогов. Несмотря
на это, все присутствовавшие в столовой необычайно восторженно
восприняли его новый облик.

Вместо опостылевшей солёной трески на ужин был жареный хек (прибыл
в полк новый начальник продовольственной службы и сменился заведующий
столовой, что сразу же сказалось на рационе питания), и навалили
коту аппетитной рыбки в миску с горкой, но отужинал он без обычного
своего аппетита и вёл себя как-то излишне возбуждённо и суетливо.

По распоряжению полкового «пилюлькина», приступившего к исполнению
обязанностей начальника медицинской службы взамен убывшего на
заслуженный отдых Адамыча, в столовой замуровали крысиные норы
и разбросали отравленную приманку по всему периметру зала, и ВасильФилипыч
маялся без дела. Пока не началась отгрузка отходов на свиноферму
– с большим энтузиазмом последовал он за первыми двумя кухонными
работниками, выносившими бак с отходами.

К великому сожалению, ожидания его не были обмануты.

Скуден на развлечения армейский досуг, и редко до чего-нибудь
хорошего доводят людские языки – к зевакам на заднем дворе столовой
присоединились повар, хлеборез и их свита.

Традиционно представители братских южных республик на срочной
службе старались оказаться «подальше от передовой и поближе к
кухне» и образовывали землячества, которые не только начинали
жить по своим законам, но и норовили (при достижении значительной
численности и слабости командного звена) диктовать эти законы
всему армейскому коллективу.

Полк в этом плане не был исключением – повар, хлеборез и штатные
кухонные рабочие являлись таджиками по национальности, и в столовой
постоянно вертелись их соплеменники. После ужина частенько запиралась
вся эта компания в хлеборезке, и сквозь закрытое окно раздачи
доносился оттуда запах табачного дыма с примесью характерного
пряного аромата конопли.

На заднем дворе столовой хлеборез появился с упаковкой таблеток
валерьянки в руках. Кот, едва взглянув на хлебореза, сразу же
понял, чего от него ожидают, и безо всякой команды кинулся драть
собравшихся дворняжек. Причём, делал он это с особой жестокостью,
и собачья стая разбежалась, подвывая и зализывая полученные укусы
и царапины.

За каждую такую эскападу при выносе очередного бака с отходами
хлеборез поощрял кота таблеткой валерьянки, а по завершении отгрузки
отходов высыпал на пол столовой целую пригоршню таблеток, и на
потеху публике длилось кошачье представление до полного изнеможения
артиста циркового жанра.

Поутру вернулся ВасильФилипыч в казарму до того уставшим, что
воспользовался обычным входом, а не стволом берёзы, чтобы попасть
в каптёрку, и еле забрался на своё спальное место на стеллаже.
Каптёр не преминул поставить на вид коту его неопрятный внешний
вид и безобразное поведение, запер его, но к обеду каптёрка оказалась
пуста. Ударился Васильфилипыч, что называется, в загул.

Выспавшись, кот отправлялся на поиск приключений, а точнее, всё
той же валерьянки или её заменителей. Наведывался он и в столовую,
но чаще кружил вокруг медсанчасти и изводил своими воплями медперсонал
и пациентов до тех пор, пока кто-нибудь не удовлетворял лекарственным
препаратом его пагубную страсть. Вечером после торопливого ужина
начиналось ставшее уже привычным изнурительное цирковое представление.

За неделю такой беспутной жизни ВасильФилипыч сильно исхудал,
в глазах у него появился нездоровый лихорадочный блеск, шерсть
на голове и шее свалялась и висела сосульками, кожа на обожжённой
солнцем спине полезла лоскутами, а полоски на драной тельняшке
стали еле различимы от грязи.

«Деды» предприняли меры по улучшению кошачьей внешности. Коллективными
усилиями кота тщательно вымыли с мылом под струёй воды в умывальнике,
невзирая на его истошный протест. Взамен утратившей всяческий
вид тельняшки нарядили его в попону, сшитую умельцами из парашютной
перкали на длину всего его туловища, с нанесёнными на неё несмываемой
краской поперечными голубыми полосками. В целях устранения крайне
неблагоприятного внешнего воздействия каптёр сделал серьёзное
предупреждение столовским обитателям по поводу совращения ими
кота с пути истинного.

Но процесс уже был необратим, и буквально через сутки ВасильФилипыч
приобрёл прежний непотребный вид, почему больше смахивал на бежавшего
из зоны особо опасного преступника, нежели на представителя достославных
Войск дяди Васи. И развязка наступила как раз в День десантника.

Тот день у ВасильФилипыча не задался с утра. Уже употребив валерьянки,
на общем построении на плацу под команду начальника штаба: «Полк,
равняйсь! Смирно! К торжественному маршу, побатальонно»,... –
попытался он занять место в строю разведвзвода, затеял мерзкий
скандал, смешал стройные ряды разведчиков и безжалостными пинками
был изгнан оттуда.

Нашлись доброхоты, которые в честь праздника и днём попотчевали
кота валерьянкой, вечером заявился он в столовую уже «на бровях»
и, даже не дожидаясь отгрузки отходов, стал выяснять отношения
с дворняжками.

Для гарнизонных собак ежевечерние сборища возле столовой являлись
многолетней традицией, которую не могли нарушить и жестокие кошачьи
выходки. Но для пса восточно-сибирской лайки великолепного стандартного
– чёрного с белыми подпалинами – окраса, прибывшего накануне в
гарнизон вместе с членами семьи нового командира полка, многоголосые
лай и визг явились прямым призывом к действию, как это природой
заложено в собачью натуру, и он поспешил к месту происшествия.

Некоторое время пёсик наблюдал за творившимся у него на глазах
безобразием, удивлённо склоняя голову то на одну, то на другую
сторону. Оценив обстановку и не тратя времени на лай и рычание,
подбежал, молниеносным движением клацнул зубами кота поперёк туловища
в очередном его прыжке на конную повозку, резко тряхнул, выплюнул
и отошёл в сторонку.

Кот издал непередаваемо жуткий пронзительный крик, и тут же на
него, распростёртого на земле, накинулась вся собачья свора. Судя
по жалобному визгу, с которым выбежала из стаи одна дворняжка,
и с перекушенным позвоночником ВасильФилипыч напоследок успел
ещё повоевать за свою жизнь.

После отбоя «деды», запершись в каптёрке, увлечённо и азартно
резались в карты, как вдруг раздался негромкий, но настойчивый
стук в дверь. За дверью оказался «молодой» из кухонного наряда,
который и принёс горестную весть: «ВасильФилипыча собаки порвали».

Не проронив ни слова, каптёр быстро накинул на плечи гимнастёрку
и помчался в столовую. По указке кухонного наряда обнаружил он
на заднем дворе растерзанного кота и направился в хлеборезку.
«Чиво нада»? – высунув голову в приоткрытую дверь, только и успел
спросить хлеборез, после чего незамедлительно получил удар в челюсть.

Чего у южан никак не отнять, так это готовности постоять друг
за дружку, в особенности, при значительном численном преимуществе
– тут же из хлеборезки, галдя, повалила на каптёра целая толпа
защитников.

Подоспевшим «дедам» пришлось спасать всё же их самих от серьёзных
неприятностей, поскольку каптёр вооружился увесистым литым алюминиевым
половником и, орудуя им на поражение, нещадно гонял таджиков по
всей столовой.

Останки ВасильФилипыча каптёр бережно завернул в подвернувшуюся
под руку дерюжку, проследовал со свёртком в каптёрку, прихватил
там сапёрную лопатку и спрятанную бутылку водки и, молча, удалился
в сторону берёзовой рощи, расположенной недалеко от казармы. Вернулся
он далеко за полночь и заперся в каптёрке.

Поутру лейтенант, до которого дошли кое-какие слухи, не стал настаивать
на присутствии каптёра на физзарядке.

В столовой хлеборез темпераментно и очень даже опрометчиво пожаловался
на вчерашнее происшествие ротному старшине, сопровождавшему разведроту
на завтрак. И в подтверждение своих слов продемонстрировал опухшую
левую половину лица.

Старшину «деды» уже ввели в курс дела, и он предложил потерпевшему
пройти в хлеборезку, где со словами: «Непорядок. Надо поправить
для симметрии», – от души врезал ему левого крюка в челюсть.

Инцидент был полностью исчерпан. Но история на том всё же не завершилась.

Эпилог

Наверное, нигде больше на свете не бывает такой беспросветно-тоскливой
поздней осени, как в Прибалтике. Особенно, на побережье.

В начале октября после тепла и буйства красок золотого бабьего
лета резко похолодало, и надолго затянулась непогода. Высокая
трава поникла и пожухла, пустынную и раскисшую от непрерывных
дождей землю прикрыла бурая листва, деревья вздымали к мрачно-серому
небу оголённые ветви, словно в мольбе о солнце и тепле, а сильный
порывистый ветер всё гнал и гнал с моря тяжёлые дождевые тучи.

По завершении «дембельских» посиделок за карточной игрой каптёр,
ставший уже и сам «дембелем», открыл окно, чтобы проветрить на
ночь прокуренное помещение. Собрался уже закрывать окно, как вдруг
сквозь шум дождя и ветра донеслось жалобное мяуканье.

Не поленившись, достал он ночной прицел, включил его и в кромешной
темноте разглядел кошачий силуэт внизу под окном. Мяуканье повторилось,
и адресовано оно было явно ему лично.

Когда он спустился на первый этаж и приоткрыл входную дверь, в
казарму проскользнула сильно отощавшая пёстрая чёрно-белая кошка
– былая возлюбленная ВасильФилипыча. Кошечка мельком взглянула
на каптёра и, оставляя за собой цепочку мокрых и грязных следов,
торопливо шмыгнула по лестнице на второй этаж, а потом и в каптёрку.

В каптёрке, следуя одной ей ведомой цели, она принялась обнюхивать
все закутки. Забралась на пустую нижнюю полку приоткрытой армейской
тумбочки, повертелась там и удовлетворённо замурлыкала.

Каптёр, предположил, было, что собралась она заночевать, но кошечка
выбралась из тумбочки, проследовала к выходу из каптёрки, оглянулась
на каптёра и громко мяукнула, требовательно призывая последовать
за ней.

Каптёр выпустил кошку из казармы и, поёживаясь от дождя и холода,
остался на крыльце дожидаться дальнейшего развития событий. Через
пару минут кошка возникла из темноты, держа зубами за шкирку маленького
рыжего котёнка.

В сопровождении каптёра проделала она прежний путь до тумбочки,
оставила котёнка на нижней полке, и мяуканьем призвала повторить
мероприятие. В результате в тумбочке оказался и второй котёнок
– точно такого же окраса, как и она сама.

А дальше произошло нечто необычное. Кошка тщательно облизала котят,
выбралась из тумбочки наружу и опять позвала каптёра следовать
за ней. На крыльце она приостановилась, пристально посмотрела
каптёру в глаза и растворилась в ночи.

Долго маячил каптёр на крыльце казармы, пока не промок насквозь
и не задубел до костей, но кошка так и не появилась.

Двумя пальцами держа за загривок, каптёр осторожно достал рыжего
котёнка из тумбочки и принялся его разглядывать. Котёнок (а был
он мужеского пола) открыл уже зрячие глаза, растопырил все четыре
лапы с выпущенными коготками и грозно зашипел, при этом в зрачках
его мелькнули зелёные огоньки.

«Ну, здравствуй, Васька. Скоро уже домой поедем», – каптёр бережно
вернул его обратно в тумбочку и прикрыл котят куском байки.

Из второго котёнка, взятого на воспитание механиками-водителями,
впоследствии выросла прелестная кошечка с весьма свирепым нравом,
который она проявляла в отношении любых посторонних лиц в боксе
бронетехники.