Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ ВОЙСКА

К нам вызвали вспомогательные войска. Что–то там произошло, с чем кто–то не смог справиться и их вызвали вспомогать. К тому времени, как они прибыли, кто–то, кто должен был справиться, всё же справился. Но они прибыли. Вспомогать оказалось некому. Но пока они оставались на месте. Надо было их чем–то занять. А никто не знал – чем. На них были красивые стальные береты, они слонялись по городу и занимали себя сами вспомоганием по собственному разумению. Переводили старушек через улицу, помогали решать задачки младшеклассникам, хотя перезабыли, естественно, как это делать, и учились заново вместе с ними, и т. д.

А потом в городе произошла драка стенка на стенку, как положено. И отряд разделился, вспомогая каждой из сторон поровну. Вот это они умели, и в живых не осталось никого, ни из вспомогающих, ни из первоначальных драчунов. А к тому времени, и приказ пришел их отозвать за ненадобностью. Вы думаете, приказ опоздал? Ничего подобного. Приказ есть приказ, опоздать никогда не может. И они были отозваны.

КАК БЫ НЕ ТАК

«Не резиновая?» – Как бы не так! Ещё как! Наша резина самая резиновая в мире. Изделие №2 и даже 3. И натянулось серое резиновое небо на окрестные деревеньки и дачные посёлочки с островерхими мелкокремлёвскими башенками, с нефтяными и газовыми человечками, и на резину стали клеить облачка, солнышко и звёздочки, чтобы всё было, как настоящее. А там, где небо и плоская столичная земля сходились, был конец мира. А дальше жили рыбаки, о которых ходили только сказки и легенды. Но кто ж им верит!

РЫБАКИ

Рыбаки живут повсюду. Имя им легион. Если поглядеть в глаза, смотришь – опять тайный рыбак. Только прячут глаза рыбаки, да и глядеть туда не хочется. Лучше – на руки. Как они подёргиваются. Будто подсекают. И пляшет тоненькая плотвичка на тоненькой лесочке, и растекается удовлетворённое свечение по лицу. Недолговечное рыбацкое счастье. Но, хоть такое.

ВОПРОС 2

«А что будет 10 лет, 20, 30 лет спустя?» Этот вопрос мы даже боимся задавать нашему радиоведущему Антону Ореху, но он всё–таки отвечает: «А Русь всё так же будет жить, плясать и плакать у забора».

А с другой стороны забор будет красить Том Сойер и уступать этот нелёгкий труд за небольшую мзду соседским мальчуганам. Его тётушка будет довольна результатом, независимо от качества покраски, и лишь изредка будет прислушиваться, несмотря на глухоту, к еле слышному топоту и плачу, доносящимся сквозь плотный слой дерева и краски.

А, если посмотреть сквозь дырочку от выпавшего сучка? Но дырочка расположена так, что тётушке пришлось бы слегка нагнуться, чтобы приложить к ней слезящийся старческий глаз. Да она и не любопытна. А Том и мальчуганы до неё, до дырочки чуть–чуть не доросли. Да никогда и не дорастут. Ну и не надо.

ВОПРОС 3

«А что было, когда ничего не было?» – Мой папа, когда был трезвый, любил, улыбаясь, задавать этот вопрос. Большой юморист. И, только полвека спустя, в ушах моих прозвучал ответ. С похмелья: «– Да всё было!» Вот так.

ПРАЗДНИЧНЫЙ ЗАБЕГ

Из окна третьего (считая подвал) этажа нашего коттеджика хорошо видно, как вдоль легендарного озера Плещеево бегут переславцы. Бегут к празднику. К 100–летию, 1000–летию, 10000–летию чего–то праздничного. Бегут всегда. Спортсмены, ученики, ученицы, дети, женщины, старики, монахи… Из оврага Дикариха, что под самым нашим окном, где была откопана стоянка первобытного человека, выбегают неандертальцы и тоже присоединяются. Из недалёкого лесочка, где спортлагерь, доносится лёгкая бодрящая музыка.

«Начинаем бег на месте!» – вспоминаются слова зарядочной утренней песни. Да не на месте! Вон уже скрывается в лесочке авангард.  Последними – милиционеры, те, что не на посту. Скрываются. А, вон уже бегут обратно. Их встречает звон колоколов из–за стен древнего Никитского монастыря, что веками сторожит Русь от неверных и супостатов. Так, что ничего не на месте. Последние – неандертальцы. И, юркнув в овраг Дикариха, что под самым нашим окном, зарываются в нём без следа. До следующего забега.

ХУЙНЯ

Хорошее творческое похмелье. Как в давние времена. Когда всё пишется. А что пишется? Да сплошь полная хуйня. А ей долго предшествует неполная. И гордится своей неполнотой, как достижением. А гордиться–то нечем. Всего там понемножку. Оказывается – ничего. А в полной, может быть, тоже ничего. Но это – как посмотреть. Смотрю искоса. А, как ещё – с похмелья? Всё наперекосяк. И выстраиваются картинки–нетки, как в набоковском «Приглашении». Всё хуйня, а тут, глядишь, – не хуйня. Но долго искоса смотреть – совсем окосеешь. Так – мимолётное развлечение перед приглашением.

ЗАДАЧКА

Шахматный гений расставил на небе шахматные фигурки. В виде шахматной же задачки. На небе, хорошо видном из северо–западного мансардного окошка третьего (считая подвал) этажа нашего коттеджика. Оно – только на небо. Но, считай, не считай, – задачка не решаемая. Это ясно видно из окошка третьего… – но, чёрт с ним! Задачка–то, точно, не решаемая. Как у веничкиного Сфинкса. Да и смотреть на такое небо неохота. Хватит с меня резинового неба над Нью–Москвой. Вот, если–бы убрать коня… – Вот опять Лукавый попутал. Не буду решать! Ни за что!

РЫЖИЙ БОГ

«Наш бог – бег»

                           (Маяковский)

Рыжий кот, лёжа на боку, дрыгает задними ногами во сне. А, возьмёшь за шкирман, – висит и задние не поджимает. Не как все порядочные коты. А во сне перебирает ими, как будто бежит. Только задними ногами. Как человек. Может, он и есть человек? Во сне. Рыжий человек бежит. Куда бежать ему, рыжему? Да от всех остальных. Не рыжих. Он другого племени. Это хорошо видно, когда и не спит. А остальным видно? (Их у нас ещё дюжина) А бог их знает! Их кошачий бог. Я спрашивать не буду. Он и не ответит. Я другой конфессии.

P. S.

А серо–белый кот Кося с грохотом упал на пол с табуретки вместе со сползшей голубой подушкой, на которой он спит. Подушка упала на кота без грохота. Кот сел у приёмника послушать «Эхо Москвы». Но оно молчало. Я предложил Косе вместе спеть «Вы слышите – грохочут сапоги?» Для окончательного пробуждения. Но он спел только начало первого куплета. Да и я продолжать не стал. Неохота.

ДРУГ

Прочёл в календаре за 25–е Марта: «Чтобы правильно воспитать собаку…» Но дальше читать не стал. Подумал – воспитайте сначала козу. Начните с более лёгкого. А собака – друг человека. Друга воспитывать не стоит. Он и сам знает – когда вас предать.

МУТАЦИЯ

Шла бешеная мутация. Собаки стали лаять в рифму. Да в такую омерзительную, что заткнули за пояс самых современных поэтов. Корабли, упокоившись на воздушной подушке, не желали лезть в воду. В оставшихся после земельного передела полях вдруг начала бешено расти девятихвостая пшеница, о которой так долго говорили когда–то академик Лысенко и его друзья. Тогда же начал расти у неё десятый хвост, чёрный, лохматый, и она приветливо виляла им некоторым хлебопашцам. Правда, вскоре сам отвалился.

Заткнутые за пояс поэты, посовещавшись, слились в одного большого поэта, агитатора–горлана–главаря, такого, что пояс лопнул, поэт упал, обул лапти и пошел по миру, агитируя за возврат к природе.

Корабли, одумавшись, плюхнулись в воду, пшеница потеряла восемь хвостов из оставшихся девяти, и только собаки, не желая сдаваться, продолжали лаять в чудовищную рифму, встречая раздутого горлана–главаря надменной улыбкой. Но их можно понять.

КРОЛИК

«Мне сегодня очень грустно

Белый кролик заболел»                                                                                                        

                                 (Детская песенка)

У фокусника заболел белый кролик. Он не пил, не ел и не желал вылезать из пустой шляпы. Его подруга, собака Каштанка, названная так в честь писателя Чехова, затосковала, потеряла пенсне и отказывалась лаять 2012 раз, предвещая конец света. Врачи были бессильны. В городе шли молебны, били колокола, обнаженная наездница три раза обскакала на белой лошади вокруг городской стены. Наконец, кролик изо всех сил кашлянул, и из горла у него вылетела здоровенная кость, которой вместо морковки пыталась накормить его верная подруга Каштанка. А был тогда ещё пост.

Кролик повеселел, залез в шляпу так, что его потом долго не смог найти даже сам фокусник. Каштанка опять радостно пролаяла конец света, и публика устроила ей оглушительную овацию.

Что помогло кролику – голая наездница, звон колоколов или ещё что–то, так и осталось загадкой. Но это неважно.

ЯЗЫК

В упор глянул в зеркало: «Взял бы я тебя с собой в разведку? – И, тут же, не задумываясь – да ни за что!» Расстроился. Но вспомнил – да там же, в зеркале, всё наоборот! И, если от противного… – Конечноже взял бы! И пошел! И не предал!

И язык, какой ценный со мной! Высунул прямо в зеркало –  Вот тебе! Знай наших!

УЛЫБКА

Я спросил у озера –

Где твоя религия?

И оно ответило –

Шел бы ты! Иль плыл!

С некоторых пор я перестал задавать глупые вопросы озеру, хорошо видному из окошка третьего (считая подвал) этажа нашего коттеджика. И поутру оно улыбалось перед окошком моим, как всегда. Это далось нелегко, но его улыбка, вернее – ухмылка, того стоила.

ВИДЕНИЯ

На заснеженное озеро Плещеево, хорошо видное из окошка третьего (считая подвал) этажа нашего коттеджика, ложились тени от облаков, обозначая, обрисовывая то фигуры молящихся старцев, то… – Вот это уже совсем не то! В таком виде! Да ещё в таком соседстве!

Отвратил взор свой от сего мерзостного искушения и стал размышлять: Кто виноват? Озеро ли, экранируя всё это? Облака, дающие своей формой это проецировать? Солнышко ли, посылая лучи свои для всего этого? И что делать?

Вообразил себя этаким третейским судьёй и, наконец, опомнился. Да кто я такой? И, как бы в ответ на мой безмолвный вопрос, раздался звон колоколов Никитского монастыря, призывающий к обедне. Облака скукожились, солнышко померкло. Озеро всем своим видом показало, что ничего такого и не было. Только мальчик на берегу. Мальчик точно был.