Метафизические пейзажи
Анатолий Жигалов (18/05/2012)
***
преобразование
образ
желание грез
как забытый пес под свирепым ветром
как травы в безумной пасти моря
как слабая тень загнивающих роз
как песчаный плес под свирепым ветром
песчинки бьются в лицо ожиданья
травы тревожно растут у надгробья
нет ни надгробья ни ожиданья
есть лишь песок и тревожные трав
солнечный образ порой лишь надгробье
мрак и отчаянье часто рассветны
креп ниспадает вдруг с основанья
и основание светло
1961
Ветер
я вовсе ведь не виноват
то разбомбленная баржа
ломая ребра рвется в ад
ей не сойти с морского дна
загадки неба наизусть
я как безумный заучил
я знаю землю
знаю грусть
прошел сквозь утро
был в ночи
и горло горечью лудил
там на ладони вечных вод
уперся в небо острый коготь
и режет неба мертвый бок
тот коготь белый как пески
в которых трупы как глазки
подслеповаты и узки
на тех костях и на песке
какой-то желтый маникюр
и ветер желчью шлифует юр
и сушит трупы точно хлеб
рыдая тянутся в тот склеп
хромые желтые лучи
и им от солнца не уйти
1960
***
бежать вперед по черным скалам
опасно для орангутанга
как попадать в костров навалы
на берегах святого Ганга
шаги в пыли в песках пустынь
шалит налим пуская брызги
томим тоской бреду в бреду
и небосвод тоской замызган
1960
***
от знойных дыханий пустынь
гибель тебе бедуин
шорох горячих пластин
вечный стон палестин
и ветра свист
смеется смеется сфинкс
драконом законы даны
кордоны стоны огни
пыль изначальных дорог
топот печальных ног
и ветра свист
смеется смеется сфинкс
1960
Петербург
луна окровавленным ухом Ван Гога
наткнулась на бритву осеннего неба
крича и качаясь на Невском как Гоголь
весь в струпьях казненного познанный вечер
дорога засыпана гравием гнева
зияющих окон оскаленный хохот
Нева как бесстыдно-желанная Ева
рождает у города жуткую похоть
и как Достоевский бессовестно лживый
в лохмотьях из жалости искренний ветер
юродивый рвущий слезливые жилы
распявший себя между жизнью и смертью
1962
***
в средоточии мощных сил
обретаем сомненье
на празднике розовых зорь
исторгаем слезу
сон
нас насилует явью
и сон не несет избавления
забвение улицы дарят
о домах воздвигая новые мифы
во всякой реальности мало реальности
и след сверхреальности в венце мессии
оставлен на улице в ложной пыли
1962
Песня анархии
о ветер ветер
ты реви и вей и рви
лохмотья мыслей образов и страха
гони гони
взбесившихся коней
в упругий студень мрака
стада возжаждали ретивых пастухов
столбами смерча злобные собаки
все ждали красных петухов
а ты принес решетки а не маки
поднос низвергнут из когтей династий
осколками усыпана долина
о пламя пламя
вспыхни и гори на
ладонях цепких самовластий
низвергни хитрость и всесилье
коварством твой размах
замкнувшие на ключ
о тень решеток
на знаменах
в законом скованных руках
насильно
сгони победный луч
как ты сгоняешь мрак
1963
Новогодний распад
что мы знаем об истлевших трупах
о яблоках поющих на ветру
и о садах поникших
скажут: случай не имеет прецедента
мол все поникнет тиной на болоте
и карточной колодой чуть поддельной
нетленной бомбой меченные города
склоняются как женщина на ложе
а ужас выставленный в магазине
в витрине мелких шорохов и страхов —
бескровного Пьеро бесстыдной Коломбины
кривое болеро трясущегося праха
начало ночи нечисти чащоба
и буйная как зелень злоба
залей все зимы кипятком зрачков
увидишь: вечные вампиры
величьем вафельным размазывают ад
колдуй! колдуй! келейность свеч
свиданьем важным праздников и будней
и елок темен аромат
на зеркалах реки посудной
пастель постелей пыльных и нагих
развеянный уют дарит
развязывает загрубевший узел
навязшего в душе воспоминанья
и новый год —
щербатая ступень —
куда?
1963-66
Скажите
опять я — в бред и в ночь
и вновь как будто утро отказалось придти —
Предтеча обезглавлен —
пляши же Саломея
ты добыла приз
целуй луженые проклятьем губы
губя — беги — и гибни — и танцуй
гремите грозные тимпаны
цимбалы — ветр и травы
взращенные одной рукой
а раковины зреют на дне моря
и меры нет измерить расстоянье
от губ к богам
содеянным губами
содеянное не вернешь не вырвешь
не выявишь жандармским заклинаньем
закланьем большеглазой лани
затмит ли затемнение темницы
свет пробившийся сквозь лица?
шепот средь шума
угол ли храма
голод ли славных
огонь ли для умных
муками праведных
пепел по урнам
кому кадим? чей пепел ветер взвеет?
проклятье с губ сорвется
словом
и слово — жизнь
а жизнь проклятье?
расписаны восход и воздаяние
вот лица опушенные лучами
их бреют по ночам
перебирай затасканные зерна зыбких истин
все белые — сюда
а черные — туда
просей прочти протри и сопоставь
сейте разумное доброе вечное
по целине целомудренных душ
(белое — черное) вечно — конечное
по циркулярам чернильных чинуш
да свет и тень
и свод небес и ночь и день и
грубая ладонь планеты
и пламя пламя
нет нет нет
и все-таки она вертится!
скажите солнце все еще восходит?
жизнь — ветр и травы
взращенные одной рукой
жизнь жизнь жизнь
слово слово слово
1966
В поисках почвы
простите
мы идем по тучам или черный
асфальта фосфор —
сфинкс растекшийся в ночи? —
загадка знойного зазнавшегося града
и нам ограда простой кладбищенской стены
лествица ввысь —
бесценный дар немого толкованья —
провал и прорва ада
и "да" стеснительное девы
и Веды в девственном сознанье
как искры в дантовом тумане
сомненье точит опоры мира
на ощупь в темноте
и вспышки снов
да в тучах
по зыбкому пути
внизу не то огонь не то благоуханье
но как хотелось тело обрести —
ристалище желанья и жнивья
(о сладостный и скорбный урожай Голгофы)
и каждый вспоминает бытие
в золотолистных рощах
боль в суставах уставших не проросшими ветвями
о! многорукий многоликий Бог
каким иным навеян воплощеньем
ты очарованному страннику земли
разъединить соединить и раствориться
тяжелым сердцем у меня в груди
стучится одичавшая планета
прибежище забредших одиночек
юдоли слез и солнца
глаз и тьмы
греха и грез
и жалких мольб
и ропота и пенья и нетерпенья
терпкого как пытка
и жадных жгучих жаждущих деяний
надежд и ожиданий
надежда движет мир
и сонм избитых истин
подковы точит заезженной кобылы счастья
надежда на хороший конец —
наездник на хрипящем коне
конец делу венец
терновый
венок из звезд на урну отгоревших зорь
лавровые венки актерам
исполнившим последний акт
тревожной как тростник
простой как "был и нет"
трагедии
не то не то не то
о! зрители презрительно
пожавшие плечами
покинувшие зал
бредущие ночами
не то не то не то
как рано убежали
еще не вспыхнул зябко последний свет
трагедия: пролог преддверье увертюра
предначертание —
пришли после звонка
ушли до окончанья
так мы идем по небу или нимбу
иль по жемчужине в нам чуждом ожерелье?
"ах эти драгоценности
всегда лишь неприятности
то продаешь — по бедности
берешь — по вероятности
вчера надела к ужину
фальшивую жемчужину"
1966
Ночная икота
1
Один. За дверцею трещат
нетерпеливые поленья
неторопливые моленья
перед сожжением верша.
Вершат и рушатся. Полено
как пыльный рыцарь на колено
склоняется и пламя на
разбитые доспехи сходит
и рыцарь скорбный гимн выводит
перед кончиной: "Да святится..."
И никого. Лишь ветер злится
ударом медным палаша
ночные угли вороша
1961
2
потолок — занудливый политик —
взирает вниз газетными глазами,
и, как святой, покинувший обитель,
мрачнеет угол образами;
потолок — надгробная плита;
четыре стража безразличных
глядят обоями: я тать,
на месте пойманный с поличным
я узник этой узкой комнаты,
я узнан этой гнусной печью,
пеплом уголья подернуты —
мигают "Никуда не деться!"
Садовник тусклый со стола
взрастил уродливую тень,
кивает мне из-за стекла.
"Стой повелитель чутких стен,
не быть здесь твоему цветку!"
Задул садовника: во тьме
цепь растворилась. Я, зевнув,
остался сам с собой в тюрьме.
1962
3
я всю ночь у окна
я всю ночь сторожу
ненавижу стою и дрожу
я ночной тишине тихий страж
два далеких огня
двух ночных фонарей
крепко держат меня
одиночку соленых морей
сигаретный мираж
подплывает как парус к столу
на девятом валу
унести мою ярость ко дну
карандаш и бумага
караван по пескам и глазам
за кордон фонарей и бродяга
за байкалом обрящет бальзам
я всю ночь у окна
ночь скользит по плечу
и отчаянное "к нам"
потерпевшим крушенье кричу
25.2.63
4
мне ночь как нищему несет
изжеванную корку тишины
ну что ж гложи
и глубоко вздохнув
предайся мытарствам бродячих слов
лишь дверь щеколдой брякнет иногда
лишь вздрогнет почерневшее стекло
в вороньих перьях злое «никогда»
как клякса на бумагу вдруг стекло
простись и спрячь
ненужной правды неразменный рубль
закрой усопшему глаза
сиди и думай
ночь пойдет на убыль
и высветятся в солнце образа
1964
Пилигино
5. Стенная чесотка
я постоянный пленник чутких стен
от их чеканности мне никуда не деться
я лезу в форточку чтоб видеть смену сцен
звезды и неба сна и солнца
и локоть уходящего деревца
толкающего в бок пленэр
и снова плен
и никуда не деться
тоска по пыльным плоскостях вагонных
полок
как такса за проезд в недвижимости
комнат
и шорох ветра —
матовый осколок
и оселок оттачивающий память
и медь заката загнанного в омут
моей гостиницы что ненавижу помнить
где смена бреда и беды
как семена тягучих будень
откуда вырваться бы людям
но силы нет а есть меды
оседлости тот зыбкий студень
что век от века не убудет
покуда люди теплят страх
потери мертвых символов
и страх потери в памяти пребудет
Голос:
по травам трапам тронам трупам
по тропам бредущим в тревоги
по теплым и топким болотам болезней
балам и бальзамам
в убежище будней обид и безделья
от ярости рока
от яркости бога
от бешенства боли
от резкости были
туда в путины платяной паутины
и в пыльное марево
покоя постели устоев усталости старости
постности щей и постыдных речей
Другой голос:
когда ж пойдем мы на ура
забрать пространства отчужденный остов
как дней пиратских осажденный остров
чтоб злой штормяга душу продувал?
мы к рассуждениям беспочвенным привыкли
включи утюг ключи от сейфа выкинь
и несгораемость шкафов хранящих
старые приметы
пусть запылает пламенем кометы
не подобрать ключей к взыскующей душе
кровавы тропы уходящих во вчера и в веру
ящеров
заплаты к шторам зеленым шорам глаз нашей
но все равно потянет в завтра пращуров
мне не пращой швырять загадки мшелых ден
сощуренный и сумрачный прицел
в предел последних уходящих богомолий
ужель мне умереть в четверке стен
и тлеть в тоске и тратиться как моли?
1964
Переделкино — Москва
Метафизические интерьеры
1
мне четыре холодных стены
как альбом
для коллекции в профиль и фаз
одиночества
ночи
и песни
и пустой потолок
как ненастное серое небо
с пробивающим толщу тоски
заменителем славного солнца
хрипло льющего свет из петли
черный всадник прикован к стене
черной лошади редкое ржанье обман
резко сдернут с горбатой спины
неумолчным гудком
прорезает бельмо тишины
так скачи с этим диском
фальшивых значений
под безжалостным писком
немых поручений
...........................
я ль не жду и не ждал и не жаждал
вовеки
заоконных пустынь
забубенных святынь
не дерзал и не звал
и
сквозь твой переплет
окровавленный клекот
в сокровенное завтра не слал?
2
я подсчитал:
пять стульев для пяти гостей
чьи имена давно забыты
огромный шкаф
хранитель пустоты
четыре ножки черного стола
у потолка крадущего ухмылку
еще жестокий жесткий катафалк
везущий труп к могиле сновидений
и все —
нет —
гроб стенных часов
вгрызающихся в глину тишины
теперь уж все —
нет —
дверь дрожащая
как Данте в дебрях леса
от бега ног
принадлежащих людям
пожалуй все —
а проводов привада
готовая и ждущая живого?
и главное
ведь я совсем забыл
глубокая как первая надежда
и резкая
(замазанная сверху)
на розовой
как женщина ушедшая из ночи
стене
кривая трещина
овраг безвременно погибших и убитых
моих упорных ожиданий
13.1.1964
Талдом
Песенки паломника
1
....................................
зорями заозерными
брести с котомкой и посохом
тропами горными
по водам и посуху
увидеть в стеклянной прозрачности
большие глаза окуневые
замершие в незрячести
золотом окантованные
пить вместе с робкими ланями
петь вместе с ранними птицами
плыть по теченью желания
быть чистой белой страницей
2
твои глаза как темный лес:
заблудишься и не вернешься
пусть за спиной пылает крест
слова и версты
и губ твоих рассветы алые
в пределы дальние зовут
они как палуба
качают и плывут
и быть поляне впереди
зеленой золотой и синей
и бить дождям мне по груди
хлыстами хлесткими косыми
и опадать ручьями звездными
и припадать к ногам босым
и расцветать цветами поздними
и уноситься ввысь как дым
бреду дорогой не размеченной
за солнцем голубым
и кто-то встретит меня вечером
чей взгляд я позабыл
3
и быть поляне впереди
с ее преданьями простыми
и литься ливням по груди
потоками небесной сини
и опадать ручьями теплыми
и припадать к ногам босым
и расцветать цветными стеклами
над лесом возносясь крутым
такое в воздухе дыханье
такая чистота
и все священное писанье
безмолвье белого листа
1966
Где-то Хлебников
дней двугорбые верблюды
истоптали лик толпы
и как дева увядая
груди долу наклоняя
золото круглит щиты
пасть на пастбище росы
и как повод паводка
Велемир уздой дождей
тянет бивни мамонта
рассыпая — чудодей —
зыв глагола площадей
и виты его власы —
словно петли —
намертво
новгородского витии
бубны буйвола бубнового
смесь татарий и россий
бить баклуши и башки
в бубны повторенья нового
не поймешь не расплескав
череп кормчий Святослава
между скал оскал Мамая
с гневным окриком Петра
пар Днепра крестообразно
высветивший Русь
но Разин
ты в крови играешь праздной
в вихре Азии стрельца
и грядешь октябрьской казнью
с бледным ликом мертвеца
и не доски огневые
отпылали яростные
то пророки нижут выи
под топор безжалостный
ты ли ты ли ты ль
Россия
иудейского мессию
призвала
кресты взрастила
зря посеяла слова
звоном злата голова
а наутро схоронила
как забыла
аль Перуну пировать
на своем пиру с похмелья
аль купчина тороват
прей свежатиной да зельем
иль зеленым глазом сфинкса
(там вопросы — сон песков)
или легче в вечность — финкой
и финал фемид готов
(или корчиться на дыбе
под лезгинку молодцов?)
взглядами степных созвездий
озирает небо Русь
бабы каменные вежды
в животы вперяют
где ж вы
грусть надежд
и груз возмездий?
я ли сел не в тот челнок
и пороги не отмщенье
и не треснет черепок
под чуприной как спасенье
и не спишет все судьба -
список полнится
подсудимому судья
не поклонится
ковыляй своим путем
все зачернено кругом
нож ли точат или гром
иль звенит ковыль
и с серебристым говорком
цокает кавалерист
белый конь его повис
над крутым отрогом
и куда не повернись
поздно спохватились
эх ты жисть эх бедолага
эху к утру не поспеть
знать не первого бродягу
отпевает нынче степь
1966
21 августа 1968
России черный день
в день страшного позора,
не отвращая взора,
всмотрись, как пала тень,
двуглава и костиста,
звездою коммунистов
у славных пражских стен
России черный день
ну что ж, сыны и дщери
Российского имперства
сегодня в полной мере
лукавым изуверством
мы показали братьям
как за доверье платим
мы — Росское имперство
России черный день
смыкайся круг бесчестья
и в круговой поруке
Пилат умоет руки
а вор уйдет от мести
и на Христовы муки
как самый лютый враг
пойдет невинный брат
России черный день
и в памяти потомков
предстанут наши тени
во образе подонков
достойных лишь презренья
и душ бессмертных пламя
чад подлости потушит
развеет ветер души
и уж не Бог — забвенье
свершит свой суд над нами
России черный день
.......................
о как светло и смело
России пела муза
щедротами для мира
ты раньше не скудела
теперь штыки — не лира
не мудрость а мортиры
ты вновь душа и тело
Священного союза —
Советского союза
России страшный день
21.8.1968
Пейзаж в стиле Де Кирико
1
мою любовь измерит манекен
мадам пройдемтесь парой параллельной
соперница же в зеркале аллей
двоится профилем. Крыльцо улыбки
лишенное перил ведет в обман
сам Винчи уловлял стеклянной сетью
беглянку губ и глубину долин
у бабочки фасеточное зренье
и это ее мешает видеть суть
часы не тикают а ткут секунды
льняная ткань смиряет вашу плоть
другая бедра втиснула в пространство
и здесь строитель допустил просчет
бесстрастный созерцатель сопоставив
два силуэта выведет иной
вне ваших примитивных измерений
а мне — увы! — картину не собрать
я точку схода видно перепутал
прогулки чинной четкий механизм
по парку идеальной перспективы
введет нас во дворец цветных витрин
где в позу каждый встанет как он хочет
наш дом из кеглей закругленных фраз
разрушит шар пока он не погас
1969
2
любовь к прогулкам — слабость горожан
ну что ж пройдемтесь парой параллельной
дробясь быть может в зеркалах аллей
где царствует и строгий план и случай
и как всегда мелькает тонкий профиль
сам Винчи уловлял стеклянной сетью
беглянку губ и глубину долин
у бабочки фасеточное зренье
и это ей мешает видеть суть
часы не тикают а ткут секунды
и эта ткань смиряет нашу плоть
ломая стройность чуткого пространства
и здесь строитель допустил просчет
бесстрастный созерцатель при наличье
двух силуэтов выведет другой
вне наших примитивных измерений
а мне — увы! — картину не собрать
я точку схода видно перепутал
прогулки чинный четкий механизм
по парку идеальной перспективы
введет нас во дворец цветных витрин
где в позу каждый встанет как он хочет
наш дом из кеглей закругленных фраз
разрушит шар пока он не погас
1969
Зеркальное гнездо
Астраханские стихи
1
птичье пенье
радость утра
капель росных
рдеет груда
по кудрям зеленой стаи
заревое ожерелье
тая
расцветает далью
2
край раковины пыльной
коснется лица
этого моря полынного
конца не сыскать конца
дымка словно кумыс
в окоеме степном пенится
и в пене повис
беркут бездейственной мельницей
1969
Шмель
мохнатый ангел пестрого народца
веселый суд по утру затевает
по сини искры рассыпает
его труба густого звука
гагатовый камзольчик с позолотцей
и свитков двух соборная наука
1969
Роса - рассвет
на створке зелени чье лоно ловит синевы настой
жемчужина нежна державной белизной
яйцо — птенца певца нездешней стаи
искристая икринка вся живая
пылинка льдистая беременная светлым
переливаясь дрожью предрассветной
вдруг вспыхивает острием луча
для слуха недоступным прозвучав
глаза слепя вновь молкнет влажным шаром
скрывая вещество грозящее пожаром
как будто из зеркального гнезда
ночной неосторожности звезда
звеня с зенита на землю упала
и в дольном граде высью воссияла
1969
Крыло стрекозы
какой работы щедрая рука
соткала этот кремль прозрачного весла
воздушной лопасти ветвистое цветенье
на трубчатом стебле руля
что на волне невидимой порхает
слагаясь в сканное строенье
в ячейках сот вечерних золота
сверкнув слюдой овеянного дня
рассеивая вышнее сияние
на стену трав вдруг капнет витражом
и вновь кружит ладьей неутомимой
под куполом овеянного дня
над городом склоняющихся шпилей
касаньем звона горсть алмазной пыли
1969
Жаворонок
струна струящаяся влагой
в колодце раскаленном и пустом
где плавит синь златых колосьев сонм
в том колоколе безъязычном и глухом
певучий лагерь —
собор вольготного отчаянья
в незримой точке став кипящим льдом
сквозь пепел полевых молчаний
неудержимо бьет и бьет ключом
и в полдень льет и льет смиряя жар его
где ветер трав вращает ржи воронку
поющей раковиной переливы жаворонка
1969
Ландыш в корабельной роще
1
где две ладьи готического взлета
ведут зеленый бег из одного гнезда
и там волна до одури крута
над ними мачта многоярусная
скрепляет их в паренье паруса
а реи реют белым что издать
звезда пронзительно могла
а над звездой звезда опять
и этих звезд молочная плеяда
над глянцем целомудренного края
воскрылий плавного угла
несется вспять к вратам иного сада
и льет не аромат а ласку Рая
1969
2
где сдвоенных ладей в сосновой чаще
зеленый бег из одного гнезда
и там волна до одури пьянящая
не опадает никогда
над ними мачты многоярусные
их звонницей венчают парусной
а реи реют белым что издать
звезда пронзительно могла
а над звездой звезда опять
и этих млечных звезд плеяда
над глянцем целомудренного края
воскрылий плавного угла
уносится сквозь мрак лесного сада
и бьет в колокола горя и не сгорая
в чернеющих стволах соснового угля
1969, 1978
Вода
1
полет иль топь? улыбка ль оскал
в твоей зеркальной чешуе свободы?
еще нема — уже подруга скал
стихия пен — супруга небосвода
твой блеск внезапный в таинстве творенья
в беспамятстве архангел повторял
пропев хвалу щедротам откровенья
изливший сей текучий минерал
но не тебя ль карая род лукавый
Господь себе в помощник избрал?
в твоих кристаллах запылали травы —
завета вечного всецветный вал
в лазурном мире шаткой переправы
твоей — всегда мерещится провал
1969
2.
полет иль топь? улыбка ль оскал
твои рябые радужные броды?
еще нема — уже подруга скал
стихия волн — супруга морехода
твой блеск внезапный в таинстве творенья
в беспамятстве архангел повторял
пропев хвалу щедротам откровенья
излившимся в текучий минерал
но не тебя ль карая род лукавый
Господь Себе в помощники избрал?
в твой окоем как в бубен били травы —
посев спасенья радугой играл
в колеблющемся мире переправы
твоих мостков — мерещится провал
1969, 1978
Тихий ангел
1
о прошлом о значении вещей
о глинобитной тишине вечерней
ангел тихий тенью эфемерной
сжав землю шепчет ей благословенно
о прошлом о значении вещей
2
улита, долог путь волосяной
в колодезь где ворочаются сны
а мальчик обруч гнал на водопой
купая смуглоту в ручье луны
и нежен был твой голос наливной
о! мандрагора корешок живой
и далеко до смертной пелены
3
как далеко как близко и темно:
корить и каяться — отмучившись родить
родившись крепнуть из коры земной
окрепнув к ней приникнуть и долбить
и заронив блаженное зерно
в родную персть в крамольный перегной
порвать однажды скрученную нить
4
от звезд неугомонной чехарды
свихнуться право праотцам пустяк
растет над морем блеющей орды
двенадцать позвонков скрепив в костяк
годичный агнец — ангел наготы
и труд его — неспешный труд воды
родит упорство и вселяет страх
5
от голопузой звездной чехарды
свихнуться право праотцам пустяк
растет над морем блеющей орды
двенадцать позвонков скрепив в костяк
годичный агнец — ангел злой беды
и труд его — неспешный труд воды
родит смиренье и пернатый страх
6
о прошлом о значении вещей
о глинобитной тишине вечерней
и ангел тихий тенью эфемерной
лаская небо шлет благословенье
земле — шепча сквозь сумрак сокровенный
о прошлом о значении вещей
1970-71
Рождество
безгрешный спирт — ядреный хрусткий пост
зверье строчит рождественские строчки
земле которая таит свой рост
в преображении взрывая почки
халдейский волк заворожен луной
оплывшей леденцом над голубою жженкой
в хлеву Младенец спящее руно
из нежных рук благословил ручонкой
под кровлями покой тепло и сон
на кровлях стынут маленькие звезды
волхвы и волки чуют чудный звон
и пробуют сторожко воздух мерзлый
окутал сон большие города
их стогны светлы и темны как гороскопы
куда вы всадники во тьме куда?
и мимо мимо молчаливым скопом
.................................
1972
***
как нежен Боже тонкий след
на этих глянцевых стропилах
янтарной сетью древоед
корабль сжигает в фермопилах
язык как дом необычаен
и рассыпая словари
мы камни дерзко поджигаем
и защищаем корабли
1975
***
из полнозвучных птах плетутся все пути
янтарный мир — он как гремучий шарик
растет сжимается сквозь кий ладони жарит
и в лузу маковой росинкой и... прости
беззвучные слова по голосам по этим
что в шариках шуршат скользнут в немую темь
под сердцем маковым где и когда все семь
закинут горлышки и вылетят сквозь сети
1976
***
в полях особая услада
по снежной зерни заяц шьет узоры
любовные. И ничего не надо
душе: лишь эти нежные просторы
да на щеке небесная прохлада
1976
***
А. Хвостенко
все путы разорвать
позвякивать в пути
земная благодать
идти идти идти
жених прохожий гость
на свадебном пиру
венец котомка трость
гуляют на ветру
не сторож никому
ни брату ни жене
сидит свободный муж
как бабочка на пне
1976
***
так водится так видится: печаль
слетает к нам как будто невзначай
и подает стакан вина и хлеб
и отпечатки пальцев на стекле
чуть запотевшем от дыханья губ
и розовый в прожилках света круг
на скатерти: последний дар любви
вино и хлеб — и тишина в крови
1977
Михаилу Рогинскому
1
такая полоса брат — осевой
порез до темного кружала
где — и не кесарев — бугрится шов кривой —
рудничная вода где все начнем сначала
что зря ножом водить по неживой
стене? — она свое уж отмолчала
2
привычно ль в пустоту уставиться когда
так пристально столбится пыль сквозь ставни
и в дудочке луча любая ерунда
от пыли до плода вот-вот медалью станет
и даже оловянная вода
еще хранит след луковки недавней
3
на свалке городской в кургузой яме
где вавилонский самосвал вещей
слоится как альбом в речистости упрямой
вчерашних родичей а завтрашних грачей
быть может — сор землистыми мазками
тихонько шевелит ссутуленный Кощей
4
жизнь проще банки жестяной
из-под фасоли. Не хватает разве
сущих пустяков: ни дна тебе весной
ни покрышки в скалозубый праздник
то красной солью станет на постой
то в стручке тоненьком белея дразнит
1978
***
все исходит в свободной игре
оседая на школьном дворе
крепкой солью посыпанной густо
по суставам до боли до хруста
отпечатываясь на коре
ледяным кристаллическим сгустком
паутинным стеклом в ноябре
1978
***
это просто как дважды два
как пролитая на пол вода
как шуршащая лебеда
на сухом пепелище когда
шелухой отлетают года
жизнь... вода... лебеда... не беда
1978
***
Г.Айги
пока мы здесь растрачиваем зря
тепло в горсти зажатое не видя
как снегом заметает снегиря
в такой недетской неземной обиде
как будто света он не взвидел
лишь вылетев из сердца декабря
пока мы здесь с беспечностью транжирим
свое тепло по сомкнутым губам
тепла в ответ не находя и там
и в этой безответности повинны
не видим мы - хотя зрачок расширен -
сквозь кожуру пустотной сердцевины
что сами мы подобно снегирям
уже заметены наполовину
1978
***
мне снег и летом образ свой растит
и летом он как бы лежит по нивам
и чтобы в нем опору обрести
я честно верю небу — верю ивам
пожалуй больше и реке прости
я говорю — она и так невольно
в себя сплавляет лес и колокольню
но только снегу долепить пристало
зияющие бельмами провалы
чтоб было жизнь возможно лицезреть
в ее голодной ярости походной
до зрячей слепоты — чтоб сердце впредь
она питала пустотой нагольной
и белой крови торжествует — смерть
1978
Рождественская соната в белом
(для скрипки, ветра и печной трубы)
1
скрипач
ты плач
или терпи
колками нервы укрепи
комками в горле звуки
и — камнями с души
на руки
и ты в обвал
и ты лавина
и на тебя
обрушены обломки башни
до неба неба
не доставшей
струи же струны руслом сердца
а рельсы в ночь
по гулким рельсам
уходят в ночь
(куда им деться —
во тьму иль детство)
уходят от перрона дня
как ствол от пня
взмахни ж смычком как пни корчуют
как раны омутом врачуют
струной пороги трогай, трагик
свихнувшийся в рассудке логик
вдоль улиц
лиц
без
прав
и правил
играй
играй
играй — доколе
душа измается от боли
залив чело сияньем бледным
и телом мир накрой как пледом
и первый звук — вокзал разлуки
и рельсы струн уносят звуки
ты сам вокзал и расставанье
с собой
бедой
и расстояньем
ты одинок в метели медной
узором робким на стекле
ты жмешься хрупкий гость вселенной
с мечтою вечной о тепле
где плечи пледом укрывают
и кровью нот не заливают
и валит с ног не звуков вихрь
а просто сон и крепость вин
упругость лон и гибкость спин
(о лист опавший
в бездну впадин
под тяжестью кровавых градин —
напрасен стон)
бросайся ж рвись от двери к двери
галопом загнанного зверя
спиною чувствуй взмах нагайки —
а уши режет рев толпы —
младенец
леденец
без царства царь
птенец
жалкий —
все пыль
… не узнанный хоть и похожий
домами сдавленный прохожий...
и гибнешь ты в метели медной
с покорной гордостью надменной
(а вьюга вьюга — белым пленом
а где-то плечи — белым пледом)
и в звуки звуки от всех бед
о камни
губы
рельсы
свет
2
там сад заснеженный заснувший
заиндевевший затонувший
в сугробах как старик седой
в своей постели ледяной
и тишины там щит надежен
шум как младенец сонный вложен
в конверт снегов с боков подоткнут
заботливой метелью. В окнах
узором робким на стекле
мороз с посланьем о тепле
приветствует враждебную державу
держа за пазухой нож ржавый
свирепых вьюг. Молчанье мнится
незыблемо. Шальная птица
лишь с дерева стряхнет пригоршню
искристых брызг и с ветки порскнет
смычком — бочком да крякнет ствол
с мороза розов. Куст процвел
декабрьским цветом. Зов вдали
и белый плед в плечах земли
и белый плен и пламя белое
и вьюги стая где-то бегает
гремя дрекольем и на бой никак
вдруг вышла будто на разбойника
3
а в доме за окнами
заиндевелыми
за робким узором
за струями белыми
теплым коконом
как за забором
у дома за пазухой
сидела — вязала
непознанной азбукой
тепла и уюта
и плечи пледом укрывала
а дом был — каюта
и в белом швыряло
но чаша как будто
судьбы миновала
и было чуть зябко
и дверь не скрипела
и где-то пел зяблик
про близость апреля
брели сновиденья
будильник звенел
и брали сомненья —
бессонниц удел
и ждала чего-то
кого-то звала
кривился зевотой
чуть бледный овал
... а где-то за белым
скрипка звала
а там где-то в белой
и медной метели
отчаянно скрипка
взывала и пела:
мне плечи пледом не укрывать
мне с вьюгой лечь
и звать звать
4
ветер что просится на ночь в уютный футляр
детские сны что уносятся в сладкую даль
сретенье звуков и снова их ветер развеял как сны
белые плечи и плед — пушистый наперсник зимы
росная изморось — робкий узор на стекле
сосны и жимолость милует нынче метель
в белом чернеет умершей надежды зерно
в черном чуть брезжит лампадкой неяркой окно
за бесприютных молится сердце как встарь
лесом под утро проносит хоругви январь
1965, 1970
Последние публикации:
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
