Лаборатория слова

 

 

 

Текст ТАНАХа — один из самых (если не самый) сохраняемый и охраняемый в мировой истории текстов. С начала эпохи Второго храма, начиная с периода возвращения из Бавеля, времени Эзры текст книг, впоследствии вошедших в канон, особенно Учения,  тщательно сверялся при переписке, ошибки исправлялись. Работа эта осуществлялась софрим (писцами), которые выработали текстологические принципы масоры (буквально: предание), направленные на сохранение текста: орфографии, огласовки, деления на слова, ударения и контилляции. Можно сказать, что софрим, осознавая свою миссию, воплощали знаменитый призыв р. Ишмаэля: «Сын мой, будь осторожен, ибо дело твое — это дело Небес. Если ты пропустишь одну букву или добавишь одну букву, разрушится весь мир» (Вавилонский талмуд Сота 20а).

 

Несколькими поколениями семьи Бен-Ашер, жившей в Тверии, была разработана Тивериадская масора, завершенная в 10 в., которая вытеснила другие системы. Обязательное правило масоры — переписывание с авторитетного, тщательно выверенного оригинала. Система эта действует до настоящего времени. Огромное значение для перевода имеет трансформация пунктуационной системы масоры в современную. Конечно, на протяжении веков не все  не всегда и не во всем соглашались с пунктуацией масоры, но, во-первых, таких случаев очень не много, а, во-вторых, для этого были необходимы очень веские основания. Самый знаменитый пример — стих, которым начинается фрагмент об изгнании человека, съевшего плод с дерева познания добра и зла. «Сказал Господь Бог: Вот, стал человек, как один из нас, добро и зло познавать» (Вначале 3:22). Прочтение, перевод этого стиха даны в соответствии с масорой. Отметим, этот стих — одно из наиболее проблематичных с точки зрения монотеизма выражений в ТАНАХе. Согласно переводу Онкелоса на арамейский, чье прочтение было принято Рамбамом (1135-1204), выражение может быть прочитано вопреки масоретскому так: Стал человек как один (единственный), сам добро и зло познающий.

 

В Масоретском тексте нет заглавной буквы, которой не было в древности, нет и в современном иврите. Но в языке, жить без нее не умеющем, она не просто неизбежна, но очень полезна. Например, помогает отличать Бога истинного от бога языческого и даже помогает экономить слова: «А произносящий имя Господа смертью умрет, вся община его забросает, закидает камнями,// пришелец и коренной житель, произносящий Имя, умрет» (Воззвал 24:16).  Но и здесь свои подводные камни. В ТАНАХе немало стихов, которые в оригинале могут быть прочитаны по-разному. Например: «Праведность пред Ним будет идти,// на дорогу шаги устремлять» (Восхваления 86:14). Вполне равноправный вариант перевода: «Праведность перед ним будет идти,// на дорогу шаги устремлять». В этом случает необходимость выбрать заглавную или прописную неопределенность оригинала уничтожает, заставляя переводчика в комментарии объясниться.

 

Поэтические книги ТАНАХа, а также поэтические фрагменты в прозаических книгах в моем переводе выделяются, как принято ныне: текст располагается по центру листа. Танахическая поэзия еще в древности выделялась особо: заглавиями, системой акцентуации, а также графически — в некоторых рукописях, а затем и  печатных изданиях. Так что предложенное мной новшеством не является.

Наибольшие проблемы при понимании текста возникают с прямой речью и диалогом. Интонационно они отмечены в масоре, но проблемы неизбежны: специальных знаков для этого нет, как и знаков, эквивалентных вопросительному и восклицательному, отсюда понятно, почему переводчики не слишком охотно к ним прибегают. Одним словом, перед переводчиком неизбежно встают и интерпретационные проблемы, отношение к которым он обязан обозначить в своем комментарии. Вообще, не комментированный перевод ТАНАХа (к примеру, под ред. Д. Йосифона) — это, мягко говоря, незаконченная работа.

 

 

Будучи сторонником перевода, максимально близкого к оригиналу, не слишком «потворствуя» читателю,  тем не менее, я полагаю, что прямую речь и  диалог следует выделять, что тем более важно, ибо нередко с этим возникают проблемы. Нередко прямая речь находится внутри другой прямой речи, и тогда приходится использовать другой вид кавычек. Еще не получивший нового имени Аврам обращается к жене:

 

 

            Во многих местах обилие прямой речи делало текст пестрящим кавычками. Поэтому было решение прямую речь Бога от них освободить, что отмечается в предисловии. Услышав обетование о рождении через год сына,

 

 

            Песнь песней не имеет четкой композиции, напоминая сборник пронзительных обращений, чувственных описаний, выразительных диалогов, пронизанных единым лейтмотивом любви ее и его, повторами строф, выражений. Текст мастерски создает иллюзию реальности, перемежающуюся с реальностью сновидений: он приходит к ней и исчезает, она бросается на поиски и находит, сон оборачивается явью, а явь становится сном. Всё происходит в мире запахов, красок и звуков, в книге всё чувственное ощутимо, а ощутимое чувственно. Показательна первая глава, где после надписания — ее обращение к нему, к «дочерям Иерушалаима», которое сменяется диалогом «прекраснейшей из женщин» и того, кого ее «душа полюбила». Чувственная доминанта текста — запахи благовоний: масла, нерда (в русской традиции: нард), мирры, кофера (хины).  В первой главе, как и во всей Песни песней, многочисленны сравнения с природным миром, в частности, с деревьями кедром и кипарисом, древесина которых издает сильный, устойчивый аромат. И в этот мир врывается монолог и диалог, границы которых, безусловно, зависят от  интерпретации.

 

 

Не комментированного текста ТАНАХа, равно как любого другого древнего текста, по-моему, быть не может. При этом важно максимально четко определить рамки комментария, помня: это не толкование текста. Реалии времени, суть происходящего несомненно требуют комментария. Но главное всё же объяснить, почему переведено так, а не иначе. Без комментария невозможно реализовать важнейший принцип любого перевода — не врать. Имею в виду переоценку собственных сил: не всё в оригинале, отстоящем от нас на тысячелетия, понятно; не всё в оригинале может быть прочитано однозначно; не всё, в конечном итоге, переводимо. Поэтому: не понятно — дав в тексте кальку, скажи в комментарии; неоднозначно — дай наиболее приемлемое, а в комментарии — вариант; непереводимо — транслитерируй и в комментарии объясни.

 

В моем переводе транслитерируются названия большинства музыкальных инструментов, поскольку их соответствие современным нам непонятно (невель), слова, перевод которых заведомо неточен или крайне гипотетичен (шехар); иноязычные для оригинала слова  (пардес, сад, заимствование из фарси).

 

И в случае, когда в тексте невозможно передать особенности оригинала, без комментария обойтись невозможно. Дословный перевод, совершенно понятный: Песнь песней Шломо. Но и в оригинале и в переводе заголовок может быть истолкован дважды двояко: как лучшая песнь (автора, всего ТАНАХа, в мире), написанная Шломо или посвященная ему. Аналогичная ситуация и в ряде глав Восхвалений, где в надписании фигурирует имя Давида, что может указывать на его авторство, на предназначение (для Давида), а также иметь значение: о Давиде, в тех тринадцати случаях, когда текст непосредственно связан с обстоятельствами его жизни.

 

Прат (Евфрат) — крупнейшая река Западной Азии, множество раз упоминающаяся в ТАНАХе. По ее берегам расположены многие крупные города древности, в том числе центры империй: Бавеля и Ашура (Ассирии), куда были уведены еврейские изгнанники. Тем большее удивление вызывают слова Всевышнего, велевшего жителю Анатота, поселения недалеко от Иерушалаима, купить «пояс льняной», затем пойти к Прату и спрятать его в расселине, а по истечении множества дней пойти к Прату выкопать сгнивший пояс негодный. После чего следует вывод о скверном народе, богам чужим поклоняющимся (Ирмеяѓу 13:1-10). Можно ли этот аллегорический рассказ, один из героев которого Прат, оставить без комментария?

 

            Назывался ли тот источник или проток в окрестностях Анатота Прат или это литературное имя, данное ему пророком, нам неизвестно (сейчас ручей в этом месте называется Прат). Важно другое: с этим названием включается цепь ассоциаций, связанных с изгнанием на берега великой реки, где происходит множество исторических событий, между маленьким Пратом из окрестностей Анатота и Пратом великим утверждается неразрывная связь, подобная той, глазу не видимой, между грехами народа и его изгнанием. Наконец, Прат — четвертая река из вытекающих из Эдена (Вначале  26:14).

А как без комментария понять, чем пугают царя Давида, идущего покорить Иерушалаим: «Не войдешь сюда, слепых и хромых не убрав» (Шмуэль 2 5:6)? Не понять, даже если кое-что к тексту добавить, как делает Синодальный: «И пошел царь и люди его на Иерусалим против Иевусеев, жителей той страны; но они говорили Давиду: "ты не войдешь сюда; тебя отгонят слепые и хромые", — это значило: "не войдет сюда Давид"». Разве что всё прямо в тексте вроде бы перевода всё понятненько объяснить. Если оставаться верным оригиналу, надо доверить объяснение комментарию. Жители Иевуса говорят выступившему против них Давиду: «Не войдешь сюда, слепых и хромых не убрав». Существует множество толкований этих издевательских слов. Возможно, речь идет об изваяньях божков, охранявших городские ворота.

 

Невозможно обойтись без комментария и в рассказе о греховной любви царя Давида к Бат Шеве (Вирсавии), начинающейся с настойчиво повторяющейся крыши. «Было: в вечерний час встал Давид с ложа, по крыше царского дома ходил, с крыши увидел: на крыше купается женщина,// видом очень красивая женщина (Шмуэль 2 11:2). Читателю, не знакомому с плоскими крышами Иерушалаима, которые в полном смысле слова были частью дома и использовались для различных нужд, трудно представить себе картину, открывшуюся Давиду с крыши царского дома, возвышающегося над домами, вероятно, всего тогдашнего Иерушалаима.

 

Мой перевод сопровождается тремя видами комментариев. Первый (с буквенной отсылкой) знакомит читателя с  важнейшими реалиями (историческими, природными и т.п.); второй (с цифровой отсылкой) посвящен вопросам перевода, здесь иногда даются и варианты текста; третий комментарий — литургический (в соответствии с законами и обычаями земли Израиля). Первые два вида комментариев имеют непосредственное отношение к переводу. В ряде случаев, если отказаться от идеи поясняющего перевода, без комментария обойтись невозможно. Пример: рассказ о рождении и именах сыновей Яакова. Перевести так, чтобы пояснение в тексте объясняло имя при сохранении его звучания никак невозможно. Комментарий незаменим и в том случае, когда перевод по необходимости слишком удаляется от оригинала.  

 

В 38 главе книги Вначале рассказывается о том, что дважды овдовевшая, замужем бывшая за двумя братьями Тамар, сняв с себя одежды вдовы, украсившись, укрыв накидкой лицо, садится у входа в селение, где ее видит, приняв за шлюху, ее тесть Иеѓуда. Побывав у нее и оставив залог, через некоторое время через друга Иеѓуда посылает обещанного козленка. Друг Тамар не находит. Иеѓуде сообщают, что та забеременела, за что должна быть казнена. Перед казнью она посылает тестю вещи, оставленные в залог. Узнав их, Иеѓуда сказал: «Она праведнее меня: моему сыну Шеле не дал ее» (26). Без знания реалий суть дела понять невозможно. Здесь впервые в Тексте упоминается левиратный брак (levir — деверь, лат.), смысл которого в том, что, если человек умирает бездетным, брат обязан взять жену умершего в жены, чтобы «установить имя» брату своему. После смерти двух сыновей младшего Шелу Иеѓуда Тамар в жены не дал, чем и вызван нарушивший нормы поведения вдовы ее поступок. В оригинале употребляется слово, обозначающее жениться левиратным браком. В переводе сказано «жениться»: в русском языке специального слова нет, а в лингвистическом комментарии объяснено значение термина.  В залог Иеѓуда оставляет печать и шнур. На печати было имя или/и символ владельца, она часто прикреплялась к шнуру или могла быть в виде перстня. Печать свидетельствует о высоком социальном статусе владельца. Об этом тоже идет речь в комментарии. В рассказе употребляются два синонима: Иеѓуда принял Тамар за шлюху, а его друг, отыскивая, кому отдать козленка взамен залога, расспрашивает о блуднице. И здесь без комментария не обойтись: в отличие от «шлюхи», слово «блудница» (קְּדֵשָׁה), обозначало храмовую проститутку, которая полностью или частично отдавала заработанное в языческий храм.

 

 

 

Великий стих (Иешаяѓу 40:3), из оборванного прочтения которого возник знаменитый «глас вопиющего в пустыне», отнюдь не пессимистичен. Этот образец танахического параллелизма — настойчивый призыв, важнейший энергичный акцент «утешительной» части пророчества Иешаяѓу (главы 40-66), которые исследователи именуют «Второисайя». Чтобы энергия стиха стала внятной, сделаем транслитерацию, выделив ударные гласные:

 

 

Синодальный:

 

 

            Перевод достаточно точен, но пропала энергия, стих по-русски широк и приволен: растекается мысию по древу, и степь да степь кругом. Но не на эти ассоциации рассчитывал автор. «Глас» и «стези» в вину трудно поставить: коротки, энергичны, да и в период редакции перевода  (70-е гг. 19 в.) звучали чуть менее возвышенно и архаично, чем слышится нам сегодня. Коре, конечно, можно передать и причастием, как в знаменитом выражении, но пять слогов вместо двух там, где так важна энергия речи, это уж слишком. Хорошо бы и без степи, которой в Израиле нет, обойтись.

 

Огиенко:

 

            Замечательно энергичный призыв! Даже во всех смыслах плохое «в степу» звучит мощно, призывно. Но смущает совершенный вид глаголов-призывов: «вготуйте», «вирівняйте». Верно, в иврите нет видов глаголов, и формальных претензий, конечно же, нет. Но, думается, глаголы-призывы должны обозначать действие постоянное, длящееся. «Битий шлях»? К чему добавлять определение, ведь оригинал без него обошелся? Прошу прощения, но можно было бы так: «в степу рівняйте шлях нашому Богу!»

            Что ж, уроки извлечены (задним числом, разумеется, изучению предшественников предшествовал собственный перевод), можно и начинать. Коль коре (голос зовет) относится к обоим полустишиям. Дальше — параллелизм! — максимально соблюдая симметрию, ищем синонимы. Пустыня — пустошь, торите — ровняйте, Господь — Бог, путь — дорога. И не имитируя (невозможно!), но приближаясь к ритму оригинала:

 

 

            В первом полустишии оригинала — 13 слогов,  в моем переводе — 14, в Синодальном и у Огиенко — 17. Во втором полустишии — в оригинале, у меня и Огиенко — 14, в Синодальном — 15. А теперь — зазвучит ли знаменитый стих в знаменитом контексте (Иешаяѓу 40:1-5)?