Лаборатория слова

(о стихотворении Чёрного Георга «Одиночка»)

                 Одиночка

Листок. На нём – полоски знаков,
Которых я не понимаю.
Их вид уныл и одинаков.
Учись довольствоваться малым:
Полоски знаков.
И жизнь иная.

Стена из серого бетона.
И остальные пять, похожих.
Проём – малюсенький – оконный.
Так истребляют непокорных.
Стена бетона...
Беги, прохожий.

==============================

Итак, камера одиночного заключения. Согласно европейским стандартам, минимальный размер одиночной камеры составляет 6 квадратных метров; диагональ такого узкого помещения  1,5 × 4 м составит 6 метров: расстояние, достаточное для того, чтобы прочитать первые строчки строфы стихотворения Георга, остановиться, произнести предпоследнюю строку, затем повернуться, бормоча последнюю строку и снова вышагивать стихи по камере…

Для анализа структуры организации строфы рассмотрим строфу №2:

Стена из серого бетона.
И остальные пять, похожих.
Проём – малюсенький – оконный.
Так истребляют непокорных.
Стена бетона...
Беги, прохожий.
 

Строфа, устроенная поэтом для данного стихотворения, более чем интересна.  Четыре стр оки-стены, пол и потолок: 6  стен. И особая система повторов окончаний и рифм  в строфе. Отойти от стены «серого бетона» – ямбом, шагом…  Остановиться, – опять стена бетона… Повернуться на полустроке-ноге… «Беги прохожий»… Прохожему, идущему вдоль тюремной стены, есть куда убежать. Заключенному, «прохаживающемуся» по одиночке,  бежать некуда, – разве что улететь? Сквозь стену бетона-потолка… И особенно хороша странная рифма «оконный-непокорных»; – как бы «обратная», она заставляет помедлить, будто узник думает о том – осмысленно ли его движение в судьбе, бессмысленной и беспощадной к нему…   Вон – оконце, не пролезешь...  Не повернуть ли, не улечься ли лицом к стене? Но путь длится… Такая строфа изобретена Георгом для этого прекрасного стихотворения. Убежден – создана  сознательно,  использована и повторена шесть раз…  Четыре стены и пол, и потолок… «Стена из серого бетона. / И остальные пять, похожих». Шесть строф – и в результате узник в той же точке камеры, откуда вышел. Любопытно: из пояснений самого Георга в коротенькой (кому нужны такие великолепные стихи?!) ленте рецензий на это стихотворение, размещенное в сети еще 08.08.2008 г., следует, что изначально в нём было пять строф. Шестая была вставлена чуть позднее, спустя несколько дней... Абсолютно верно – и по смыслу, и по символике стиха.

Теперь отправимся  в путь  по «камере», сначала.

Строфа 1

Листок. На нём – полоски знаков,
Которых я не понимаю.
Их вид уныл и одинаков.
Учись довольствоваться малым:
Полоски знаков.
И жизнь иная.

Первое слово «листок». Мы можем считать его листком бумаги, на котором написаны некие неясные знаки, и рассматривать  последующее, как  «стихотворение о стихотворении», созданное  узником.  Неясные символы, начальное «бормотание стиха» будет прояснено,  текст структурирован, наполнен содержанием и перед нами явится то стихотворение, которое мы читаем… Но это только один пласт, не основной…  Мы можем (и найдем тому подтверждение), имеем все права считать этот «листок» попросту листком дерева, занесенным ветром со свободных просторов лугов, из дальней рощи…  Листок – с чередой знаков-прожилок...   Вестник иной жизни, и этого иного, пусть и стертого, и унылого знака , но нового – уже достаточно, чтоб изменить, нет – создать в себе весь мир… И такое  понимание более всего в стихотворении существенно… 

Хорошо, мой друг Ватсон, вы еще не заснули?… Тогда запомните -  у слова «листок» (дерева) есть могучий подтекст, образ  ветви маслины, которую голубь приносит как известие об окончании потопа и возможности заново сотворить жизнь. И там, где «на стене висит листок», за окном обязательно пролетит птица… Да и где листки, там и птицы…

…Я думал об этом сегодня, 28 января 2011 года, при полнейшем отсутствии листьев и малочисленности птиц, когда  ушел из дома пройтись по заснеженной Москве, одно досадное событие заставило нервничать  – представьте себе, некая поломка компьютера привела к тому, что почти вся статья о стихе Георга, практически завершенная,  была утеряна…  И я, недавно богатый «полоской бумаги с этими заметками» в одну минуту сделался нищим…  Вновь вышагивать по «камере текста стихотворения»?  Эти стихи того стоят. Вот что.

Строфа 2

Я уже достаточно подробно поговорил о строфе №2. Но теперь, в этом варианте, который я пишу при «очередном движении по тропе строф», и восстанавливаю утерянное, мне хочется  поделиться одной метафорой, о которой я не рассказал.  Камера из шести стен, она показана так, что видишь (я, во всяком случае вижу) серый кубик, который вращается в пространстве – он свободно вращается, потому что координаты мира утеряны, и нельзя выбрать  направлений – низа, верха, левого, правого. Этот серый кубик тычется, будто буриданов осёл,  в любой «вектор направлений», не умея выбрать ни одного…  Да, несчастный узник всего лишен. Даже определенности координат. Здесь невольно вспоминается Пруст: человек просыпается и достаточно долго ищет свое положение в пространстве … 

Строфа 3

…в пространстве и времени:
«От серых стен – не зарекайся, / В них день неотличим от ночи»

Вся строфа:

От серых стен – не зарекайся,
В них день неотличим от ночи.
Цветы глициний и акаций...
Ручей, петляющий сквозь рощу...
Не зарекайся
Здесь, в одиночной.

И вот, когда утеряно все – нет мира, нет пространства, нет времени, нет света и тьмы, нет добра и зла, когда «кинолента» сотворения прокручена в обратную сторону, в этот момент сжатая до предела «пружина экспрессии» – взрывом, ускорением, потоками цвета, запахов, приносимых ветром,  голосом воли – начинает акт творения бытия. Очередного ее круга.
«Цветы глициний и акаций... / Ручей, петляющий сквозь рощу...»

Листок, да, Ватсон, друг мой! Цветы – они, кроме цвета, несут и многого прочего, они «пространственны». Они растут снизу вверх, им нужен свет: бездонность неба, яркость солнца; они возникают в строящемся мире, пространство рождается в раскрывающихся лепестках и обретает время;  ручей, «извечный символ времени», уже петляет, выходя из одномерности, а позже появится и слово «время», и   Солнце-Янус, и «море-вечность», куда текут все реки времен… но это позже. И «роща», вот она и объявилась ясно… «Роща – родина листка»…  Есть имя, названо. Вы помните?  «Листок. На нём – полоски знаков»… Из неясного творится мир… «и жизнь иная».

Да! Вовсе упустил... вот ведь текст плотный!.. И еще, дважды повторенное в строфе – «не зарекайся». Первый раз – понятно, «от сумы, да тюрьмы»… А второй раз? «Роща, ручей»… Не зарекайся и от них; – ни от радости, ни от беды…

Но дальше! – Здесь, перед 4-й строфой, время поговорить о многослойности стихотворения: назвав слои, мы можем «по-разному определяться» с тем или иным фрагменты текста.

Я выписываю пять слоев (возможно, есть и иные):
1.)  Заключенный. Сюжет об узнике, находящемся в камере-одиночке, наиболее понятный слой: сны и мечтания заключенного о свободе, просторе. Его автор и сделал опорой конструкции.
2.)  Одинокий. Сюжет: стихи об одиноком в социуме человеке, который ощущает себя заключенным.  Формально – весь мир перед ним, но в любой точке мира он будет одинок.
3.)  Душа. Стихотворение о душе в темнице тела, для которой один путь – улететь в мир иной.
4.)  Иной. Воссоздание всего Творения в человеке, равенство микрокосма и макрокосма, с установлением общего единства в «ином».
5.)  Творение. Написание этого стихотворения, развертывание текста из неясного, иного, «из ничего»; сюжет о поглощении поэта творчеством; – это его шаги измеряют ритмы стиха в комнате, где он, в отрешении от мира, пишет стихи.
Названные слои имеют опоры, распределенные по тексту: либо отдельные, либо общие для групп смыслов.
 
Строфы 4 и 5

Для того, чтобы сократить время чтения – читатель ныне беспокойный, длинного не читает, умного боится, вот для облечения труда публики эти строфы и объединим…
 
Придёт положенное время – 
И непременно станет легче.
Листок предчувствием беремен,
Ждёт дуновения, трепещет...
Придёт ли время?
Скажи, тюремщик.

А за окном – полоска неба
И непонятная погода.
Двуликим Янусом – монета
Позолотила дол и горы...
Полоска неба...
Побойся Бога.
 

4-я строфа имеет большое функциональное значение, поддерживает архитектонику; любой небольшой сдвиг, выделяющееся слово, вот нечто о социуме (а он и так дан, раз тюрьма) или «душа», – такие слова стих уничтожат, слои распадутся.  Строфа вновь цементирует  смыслы; у нее также есть задача – поддержать экспрессию, энергию, это строфа-аккумулятор, источник «электродвижущей силы». «И непременно станет легче»… И тут же сомнение, вопрос, поворот и путь – от этой стены к другой…  «Тюремщик»: легко понять, о ком идет речь в каждом из слоев сюжетов…

А следующая строфа… Уже многое было мной сказано: мир за пределами камеры (или во внутреннем мире заключенного) включает в себя небосвод, листок-рукопись развернут полоской неба, восход светила, отделяющего дни от ночей; Бог: обратный ход Творения в шести днях-строфах, – и он есть в мире, наконец-то …

Янус – особенный, необычайно красивый фрагмент текста. Древний бог римлян, ассоциировавшийся с кругом Солнца, двуликий бог времен – глядящий в прошлое и будущее, и, все-таки – бог начал, Янус – январь, и бог дверей: они открываются и закрываются, – два лица; этот бог, изображавшийся на монетах римлян… Как же точно, объединяя его с Гелиосом, сказано в стихотворении:

«Двуликим Янусом – монета
Позолотила дол и горы»...

Эти две строки уже стоят многих, и хороших, стихов…

Мы приближаемся к финалу; вы давно спите, Ватсон, а я все курю трубку… И погода сегодня не была ясной, но и снежной не была. Наш город: в нем трудно дышать, его «съели» автомашины, овцы нового века, серые дома – как серые стены…

Строфа 6

...Ручей. Над ним кружатся птицы.
Закат, как море, нескончаем.
Лучи напоминают спицы,
В них вплетены фигурки чаек...
Кружатся птицы...
И нет печали.

Мир создан, Творение завершено. Фокус рассмотрения изменен: море, множество птиц, чаек (птицы должны были появиться – по понятной связи вот с этим стихотворением: «Сижу за решеткой в темнице сырой. / Вскормленный в неволе орел молодой,» и по тому, что душа улетает, и…)

Я уже несколько устал; в утраченном первоначальном варианте я чуть ли не пару страниц написал об этой строфе… О ручье; о том, что задается вращение: «кружатся птицы», и о «нескончаемом закате» – и оптимистично, и печально одновременно; а в целом, финал тоже не трагичный и не веселый, но полный знания… И о том, что «кружение» становится «бегом колеса» на колеснице Януса-Гелиоса, а колесо – не круг…

Почему? Ну как же! Колесо движется с повозкой – вперед, и точки на ободе колеса движутся вперед – на верхней его части, и назад – на нижней… Но – разбор завершен…

Мне хотелось бы дождаться прозрения читателей; они могут, впрочем, оставаться в своих «камерах», не видеть и не ощущать очевидного: того, что перед ними, за маленьким окошечком, – мир, созданный в шести строфах «Одиночки»,  плывет к ним на подхваченном ветром листке – в руки. И они читают неясные знаки замечательного стихотворения… Бог им в помощь – не остаться слепыми и понять, какого уровня эти стихи.