Литературная критика

 

 

 

 

Леонида Зорина не стало. Многие откликнулись на его смерть, но он заслужил не только некрологи, краткие воспоминания. А забывать его начали еще при жизни. В 2018 г. вышла книга театроведа Павла Руднева «Память драмы: очерки истории российской драматургии 1950-2010 –е». На пространстве 500 страниц этого полезного сочинения не нашлось места для очерка о Зорине. Даже абзаца. Разумеется, это неправильно и, тем более, не исторично. Для меня фигура Зорина очень важна. Затевая книгу очерков о российской комедии примерно за тот же период, что у Руднева, я поставил главку о Зорине на первое место. Удастся ли довести до конца эту работу, бог весть, но заметки о Леониде Генриховиче хотелось бы предложить вниманию читателя.

 

Леонид Зорин и его театральные фантазии

С чего начать разговор о российской комедиографии послесталинской и последующих эпох? 1950-е годы – время не слишком подходящее для комедий, хотя на XIX съезде партии Г.Маленков в своем докладе (раздел по литературе) вдруг заявил о необходимости сатиры. Как выяснил позже Леонид Зорин, партийный вождь взял этот абзац из Литературной энциклопедии 1930-х гг. (статья Д.Мирского). Впрочем, все понимали: нельзя понимать призыв к выращиванию советских Гоголей и Щедриных буквально.

Думаю, уместнее всего начать с Леонида Зорина. Да, Зорин больше, чем комедиограф. Он писал исторические, лирические драмы, однако комедия в его наследии не случайна. Драматурга, прозаика, поэта интересовало комическое, юмор, сатира, остроумие, люди, имеющие к этому отношение. Любопытно, что в «Развязке» (продолжении «Пропавшего сюжета») он, устами своего героя, вспоминает Джерома К.Джерома как писателя, сказавшего свое веское слово о революции (?!). Неожиданно.  Зорина также волновала судьба Михаила Зощенко. О его трагической судьбе он написал эссе «Плеть и обух» («Знамя. 2014. № 10). Очень лично размышлял Зорин о судьбе сатирика, в широком смысле слова. Может быть, это лучшее из написанного в последнее время о Зощенко.

Говорить о Зорине трудно. Он многое сказал о себе сам и, в большинстве случаев, справедливо, трезво. Не случайно, один из поздних его романов называется «Трезвенник». Леонид Генрихович как бы приглядывался к собственному трезвому отношению к жизни, его плюсам и минусам. Подробно описал свою театральную судьбу в мемуарном «романе» «Авансцена». Что не договорил в нем, добавил в сборнике «Нулевые годы» (в повестях, монологах). Буду его часто цитировать. 

Однако вернемся к контексту, в котором появилась первая комедия Зорина в начале 1950-х. Вспоминается цитата из «монолога» «Поезд дальнего следования» («Нулевые годы»). «Попал я в бесплодное время в конец оскудевшей драматургии. После того, как ее отутюжил каток беспощадной идеологии, она представляла собой трагифарсовое и, в общем-то, непотребное зрелище. С одной стороны, это было кладбище, с другой омерзительный балаган для спекулянтов и проходимцев». Сказано, как и положено Зорину, хлестко. Во многом верно. Скверное время для драматургии: промежуток между 1930-ми и 1960-ми. И все же…

Если посмотреть репертуар Ленинградского Театра комедии конца 1940-х-начала 1950-х (а где же лакмусовая бумажка отечественной комедиографии, как не здесь?), то комедии и, даже сатирические, имелись. Классикой, заметим, тогда не прикрывались, хотя и не по своей воле. Наряду с официозными и забытыми комедиями С. Михалкова, А. Софронова, Ц. Солодаря, Г. Мдивани, К. Крапивы шли пьесы достойных авторов, пусть и не лучшие: Е. Петрова («Остров мира»), А. Арбузова («Встречи с юностью»), легкие комедии В. Масса и М. Червинского («О друзьях-товарищах»), Помнится, комедия «Воскресенье начинается в субботу» В. Дыховичного и М. Слободского в 50-е годы казалась смешной.   Ставил ее, между прочим, в период изгнания Н. Акимова Г. Товстоногов. Он же в Театре им. Лен. Комсомола обратился к «Свадьбе с приданым» Н.Дьяконова. Играли в Комедии тогда еще разрешенных А. Галича и К. Исаева («Вас вызывает Таймыр»).

Нельзя сказать, будто молодой бакинец приехал в Москву, Ленинград на полное драматургическое безлюдье. Тем удивительнее, что первая же его московская пьеса, «Молодость» (1949) (самую первую, бакинскую пьесу «Соколы», сыграли в родном городе, в муниципальном театре), была принята в главном («маршальском») тогда театре страны, с вековыми традициями. История с постановкой пьесы (а на очереди в Малом театре СССР было около 4 тысяч новых пьес) какая-то фантастически-нелепая. Знакомый кинорежиссер, назвавший при случайной встрече имя Зорина и давший его гостиничный телефон актеру-режиссеру Вениамину Ивановичу Цыганкову. Завлиты и режиссеры зачастую мало читают или просматривают новинки с предубеждением, но если им сказать: есть где-то хороший безвестный драматург, то они сразу загораются. Цыганков не был исключеньем. Малый театр сыграл пьесу дебютанта в 1950 г. Кстати, очередной режиссер Цыганков (лауреат двух Сталинских премий) выпустил спектакль вместе с известным актером Евгением Павловичем Велиховым (Болингброк в «Стакане воды») – о Велихове Зорин никогда не упоминал.  Шла постановка четыре сезона.

В художественных достоинствах «Молодости» Зорин не обманывался. Свою студенческую комедию он написал за 10 дней. Все оттягивал, ленился. Через год ее поставила ленинградская Комедия в постановке Б. Дмоховского. Комедию Зорин никогда не включал в свои сборники. За «Молодостью» последовали «Вечер воспоминаний» (1951), «Азовское море» (1952), также забытые. И снова из позднего Зорина: «Но я, на беду свою, понимал неправомерность своей удачи, и это мешало мне ей порадоваться. Я дал себе слово, что отныне не буду заниматься поделками. Я напишу серьезную пьесу о нашей власти, ее коварстве и о ее нелюбви к своим подданным» («Отец» из цикла «Вечерние рассказы»).

Собственно, сатирик Зорин начал рождаться в комедии «Откровенный разговор» (1953). В своем мемуарном романе «Авансцена» драматург так вспоминает о пьесе: «На сей раз это была комедия, хотя исходно в ее основе не было ничего смешного. Она рождалась от моих наблюдений в ужасном сорок девятом году. Я словно с головой окунулся в грязные бездны фразеологии, и я понял, какое важное место она заняла в повседневной жизни».  Первоначальное название комедии: «Фразы». Позже появится вариант: «Фальшивомонетчик». Пока в Театре им. В.Маяковского Н.Охлопков не придет к безобидному и нравоучительному: «Откровенный разговор».

Главным героем комедии оказался деятель из некоего Института селекции Кругляков, «виртуоз трибуны, перенесший ее приемы и правила в деятельность, отношения, в быт; и ставшего поэтому неуязвимым». Пьеса предлагала пользоваться «своими словами». Мысль эта неприлична для страны, где все жили и до сих пор живут  фразами, лозунгами.

Тем не менее, благодаря призыву Маленкова к сатире, санкций против театра и молодого автора не воспоследовало. Более того, трагик Н. Мордвинов в газетной рецензии предлагал бороться с «кругляковщиной». Даже вызов Н. Охлопкова с Зориным на ковер к Е. Фурцевой не имел серьезных последствий. Энергичный автор, вроде, сумел переубедить партийное начальство. Спектакль продолжал идти, в т. ч. в Ленинграде (в нынешнем Театре им. В.Ф.Комиссаржевской). В Москве одну из главных ролей «всех органичнее» играл Ю. П. Любимов), а в Ленинграде В. И. Честноков. Две зоринские премьеры состоялись на фоне борьбы с космополитизмом, «делом врачей-убийц». Публика была благодарна Зорину, несмотря на его неопытность. «Со сцены все-таки пробивался и ручеек живой воды» (Зорин Л. «Авансцена». С.91). Пьеса была опубликована только в сборнике серии «Библиотека репертуара художественной самодеятельности» (1953. С.75-83).

Свойство Зорина: почти никогда не бросал своих идей и литературных героев, пусть даже не слишком удачных. Тема «фразы» звучала позже в «Дионе», диалоге Тургенева и Ницше и, наконец, вернулась в конце ХХ века (в 1986 г.) под названием «Цитата». На сей раз автор мог себе позволить не прятать главный мотив под безобидным заглавием. Новая пьеса опытного автора была, конечно, художественней, чем «Открытый разговор» 1953 г. Текст написан в стихах, так что нет речи о сокращениях, замене реплик, а с «Откровенным разговором» цензура, да и наученный горьким опытом театр, трудились немало. В «Цитате» слова чеканные. При этом в одной из последних комедий нет ни молодой злости, ни энергии одного из первых опусов, что тоже закономерно.

Спектакль «Цитата» без цензурных помех был выпущен в Театре Моссовета Павлом Хомским. Комедия никого не удивила в эпоху перестройки, но и не порадовала. Правда, Зорин благодарен недавно почившему режиссеру за постановку четырех своих пьес, в том числе и злополучного «Диона» в 2014 г.

В «Откровенном разговоре» еще не было откровенного разговора с властью. Только робкие подступы к нему. Зорин в мемуарах даже не упоминает имя режиссера. Это Валентин Николаевич Власов, его знают как скромного, простого человека, хотя на боевом счету постановщика -- довоенная «Собака на сене» с М.Бабановой. В Ленинграде «Разговор» ставил тоже незнаменитый Николай Николаевич Галин, впоследствии возглавивший кафедру культпросветработы в Институте культуры им. Н.К.Крупской.

Для того, чтобы спектакль прогремел и был снят с репертуара, нужны большие режиссеры: Андрей Лобанов, Георгий Товстоногов. Им и обязан Зорин двумя самыми большими театральными драмами жизни.

 

Первый  скандал

Первый литературно-театральный скандал Зорина связан с постановкой пьесы «Гости» (1954 г.). Жанр «Гостей» не так уж однозначен. Характерен диалог, с которого началось знакомство драматурга и режиссера: «Это ведь драма, я не ошибся? – с порога спросил А.Лобанов. – Вы ведь прежде комедии писали… Веселиться нам рано». Однако в следующем абзаце «Авансцены» Зорин вспоминает, как Лобанов читал пьесу артистам Театра им. Ермоловой. «Актеры охотно и много смеялись. Его ощущение жизни как драмы лишь обостряло его юмор» (с. 106).

В своих афористичных «Нулевых годах» Зорин любопытно рассуждает об истории и жанре: «Эпоха Сталина была эпохой трагедии, но такой жанр при сталинщине был невозможен. Послевоенное время было временем трагикомедии – отчаянной попыткой заслониться иронией, но и трагикомедия в нашей словесности была всё тем же запретным жанром. Могла существовать лишь аморфная, внежанровая, желеобразная пьеса». В известном смысле Зорин говорит и о себе. Его тянуло к сатире, но яростная сатира была невозможна. В 1980-е годы, когда стало можно пьесу переиздать, он отнес ее к «драматическим историям».

Впрочем, зрители подхватывали любое обличение. Зорин в «Авансцене» вспоминает, как во втором акте бурно аплодировали реплике Варвары: «Господи, до чего ненавижу буржуев!». Под буржуями подразумевался партиец-перерожденец Петр Кирпичев, роль которого исполнял в БДТ «отрицательный» Виталий Полицеймако, а также семейство Кирпичева. Елена Маврикиевна Грановская на премьере перекрестила смелого автора и воскликнула: «Боже, что с Вами будет!» Грановская играла старушку, жену старого большевика. Знаменитая актриса предвидела расправу с Зориным. Риск сознавал и Лобанов: «Замахиваемся с Вами на опасную твердыню».

Сам спектакль, видимо, особыми достоинствами не отличался. Ставили его в БДТ супруги В. В. Меркурьев (который, конечно, режиссером не был) и дочь гениального режиссера И. В. Мейерхольд, хороший педагог, но… На премьере играли звезды тогдашнего БДТ: от В. Полицеймако и А. Ларикова до молодой красавицы Н.Ольхиной. Она-то и срывала аплодисменты своей репликой «до чего ненавижу буржуев». Тем не менее, критик Энгелина Белая писала в своей рецензии о «неумении режиссуры последовательно и логично раскрыть содержание пьесы…» («Веч. Ленинград. 1954. 6 мая). Рецензент «Ленинградской правды» (И. Владимиров) более «благожелательно» говорил об отсутствии ансамбля (1954. 7 апр.). Грядущего скандала критики не предвидели, и спектакль выдвинули на смотр творческой молодежи (видимо, выдвигалась та же Ольхина). Спектакль не только не был закрыт после премьеры, но его показывали два месяца. Зорину помнится, будто его сыграли 35 раз -- программки подтверждают 13 (!) представлений (с 24 февр. до 23 апр.). 

Все проходило настолько спокойно, что чета Меркурьева-Мейерхольд решила помочь родному Театру им. А. Пушкина. Надо было ответить на призыв партии сделать подарок целинникам. В конце мая 1954 г. ансамбль молодых, в основном, артистов выехал в Новосибирскую область: показать сельской публике катаевскую комедию «День отдыха» и «Гостей» Л.Зорина. Гастроли должны были охватить 21 район.

По архивным документам, александринцы во главе с руководителем творческой бригады  Е. М. Березницким (он играл Петра Кирпичева) успели отыграть «Гостей» трижды. Премьера, по документам театра, значится 22 мая. С невиннейшей комедией Катаева расправились несколько попозже, когда ее экранизировали. В театре ставил Катаева Николай Вальяно. Некстати была эта история для артиста. Только в 1939 г. его выпустили из лагеря, где он провел два года. Не надо бы было ввязываться в эту скверную историю также Ирине Всеволодовне, которой 12 лет было запрещено режиссировать как дочери врага народа. Мейерхольда реабилитировали через год, в 1955 г., и то не в полной мере. При упоминании следовало отмечать его многочисленные заблуждения.  Кстати, БДТ на афише присвоил Ирине Всеволодовне Мейерхольд фамилию Меркурьева, хотя она от отца никогда не отрекалась. Мы уже не знаем, как разобрались в Александринке с двумя небдительными режиссерами, но фамилия И. В. Мейерхольд появилась на афише театра только в 1958 г., в период недолгой оттепели. Василий Васильевич на режиссуру особенно и не претендовал. Меркурьева и Мейерхольд пощадили – по крайней мере, ниже должности актера и педагога не опустишь. 

В 2020 г. в телефонном разговоре вдова Зорина уверяла меня, что автор ничего не знал про александринскую постановку.

 

Как все-таки плохо в то время работали почта и телефон! Ко времени александринско-целинной премьеры второе представление в Театре им. Ермоловой было уже категорически запрещено,  а 27 мая в «Литературной газете» поместили анонимную, но директивную статью «Об одной фальшивой пьесе». Существовал и приказ Министра культуры, требовавший разобраться не только с автором, но и с театрами, которые взялись за «вредоносную» пьесу. Заметим, зоринскую «сатиру» поставили еще несколько городов (первым оказался рязанский театр).

Андрея Лобанова сняли с должности главного режиссера театра. Журналисты во многих статьях утверждают, будто он вскоре и умер. Так эффектнее, но не соответствует истине. Лобанов умер через 6 лет и успел еще поставить в своем театре два спектакля (правда, в качестве очередного режиссера) и в Театре Сатиры «На всякого мудреца…» (1958 г.)  Зорин тяжело проболел два года. Эти годы его клеймили со всех трибун и даже в больнице, где он лежал с чахоткой.

В каком-то смысле история с «Гостями» его отрезвила, хотя и не до конца. По крайней мере, следующая комедия оказалась вполне невинна. В Театре комедии показали первую спортивную комедию Зорина «Чемпионы». (1955). Драматург отметил, что премьера прошла незаметно (спектакль ставил посредственный режиссер А.Пергамент). Тем не менее, Зорин искренне любил спорт, футбол, шахматы, и вскоре написал два сценария спортивных кинокомедий: «Секундомер» (1961), «Гроссмейстер» (1970). Все же драматург понимал, что требуется выбор: либо драматургия, либо спорт. Актеры, гоняющие мячик на межтеатральных матчах – дело другое. Писательство требует «сидения», а не физических эксцессов.

            Однако вернемся к «Гостям». Почему они столь принципиальны? Зорин сформулировал общественную ситуацию значительно позже: «В те давние дни, в середине века, был сделан исторический выбор – отказ от комиссарского натиска с его подчеркнутым пуританством в пользу сановного аппарата… Во мне успело созреть неприятие вновь созданной иерархической лестницы» («Отец»). Пожалуй, это серьезнее, чем определила Виолетта Гудкова в недавней статье, посвященной захлебнувшемуся началу «оттепели» («Инерция страха и попытки прорыва: Второй съезд советских писателей // НЛО. 2017. № 3.).

            «Что за области очерчивались невидимой красной чертой как не подлежащие критическому рассмотрению? Фальшь публичной жизни, въевшееся в поры лицемерие … Развращенность детей партийных и чиновничьих бонз». «Метафора «гостей» имела двоякий смысл. «Гости» как антоним «хозяевам» -- не органичное порождение жизни, а «пришельцы» извне».

            На первый взгляд, речь шла о семейном конфликте между Кирпичевым-старшим (а также его женой, внуками) и Кирпичевым – высокопоставленным работником юстиции (а также его второй женой и сыном от второго брака). Если бы Петр Кирпичев служил в каком-нибудь торговом или гуманитарном ведомстве, может быть, все бы и обошлось. Но принадлежность к юстиции (зам. министра юстиции) намекала (и довольно явственно) на отсутствие законности в стране. Это была публицистика в чистом виде, и на нее, соответственно, отвечали в административном порядке. «Время хотело этого крика…. Других достоинств в той пьесе не было» («Отец»). Художественность обеспечивал, если мог, театр. И Театр под руководством Лобанова обеспечивал.

Зорину еще не удавалась полифония. Из персонажей очень живым получился только главный отрицательный герой Петр – Зорин успел познакомиться с его многочисленными прообразами. Остальные действующие лица намечены несколькими штрихами. Для «человеческой нотки» намечался роман между двумя правдолюбцами: Варварой и журналистом Трубиным. Сама история номенклатурного преследования адвоката Покровского взята из жизни.

Зорин признается его в ту пору привлекали социальные драмы М. Горького, «крестного отца». «Гости» и есть попытка создать социальную драму на новом витке развития. В известном смысле пьеса – «Мещане», вывернутые наизнанку. Здесь отцу Бессеменову соответствует отец Кирпичев, образец правдолюбия, принципиальности. Старший сын – враждебное начало, приспособленец, с которым надо бороться. Столкновение выражено достаточно прямолинейно, но сильно. Чувствуется, автора переполняет гражданский гнев, и это делает пьесу до сих пор увлекательной, несмотря на художественное несовершенство. Тем более, чиновничье всевластие и неправдолюбие никуда не исчезло. Кирпичев из Министерства юстиции имел все основания закатиться мефистофельским смехом в финальном споре о том, кто является хозяевами жизни, а кто гостями. Конечно, он хозяин. А безымянный автор статьи 1954 г. «Об одной фальшивой пьесе» справедливо замечал: «борцов с «кирпичевщиной» мало, и они немощны». Правда, рецензент с такой позицией не соглашался.

   Можно по-разному относиться к пьесе, однако первые сатирические или драматично-обличительные произведения на переломе эпохи начал писать Леонид Зорин и, естественно, получил по полной программе, как пионер. Сам он признавал уже в XI веке: «она (пьеса) чрезмерно публицистична, чрезмерно запальчива. Должно быть художественным. Бюрократия восприняла пьесу как личное оскорбление». А как иначе? «Я терял не просто свою новую драму – я хоронил своего ребенка, безжалостно лишенного будущего» («Отец»). Михаил Рощин напишет свою сатиру «Седьмой подвиг Геракла» десятью годами позже, точнее, в 1963 г., но она не была опубликована и поставлена.

Впрочем, Зорин получил не совсем по полной. Его комедия «Гости» удостоилась только разгромного постановления и была запрещена для постановки. Все-таки начиналась другая эпоха. Сталин умер, Берию расстреляли. Казалось бы, повеяло свежим ветром. На это многие «купились», даже люди более опытные. И на верхних эшелонах власти не существовало единой точки зрения: отпустить немножко или, напротив, зажать. Параллельно с историей «Гостей» развивалась, может быть, и более кровавая история с Александром Твардовским и «Новым миром». В ней были задействованы многие: от Хрущова и Фурцевой до генералитета Союза писателей.

В приказе министра культуры СССР «О пьесе Л. Зорина «Гости»» от 4 июня 1954 г. упоминались как «содельщики» еще два старших автора: А. Мариенгоф и И. Городецкий. Все бы ничего, но возмутительно, что безвестного Зорина поддержали Би-би-си, «Голос Америки», английский журнал «Экономист», французский католический еженедельник. То есть «враги» почувствовали слабое место в нашей идеологической обороне – этого нельзя спустить. Выйди «Гости» года через 4-5, реакция была бы поспокойнее, но Зорин оказался в самом начале того, что позже было названо «оттепелью». Еще было нельзя, но все-таки не смертельно. Цензура пропустила пьесу в печать (журнал «Театр». 1954. № 2). Другое дело, что раскаялась. Раскаялся и К. М.  Симонов, объяснявший публично: не сразу разобрался во вредоносности «Гостей» и ошибочно похвалил.

            «Гости» в 1989 г. вошли в первую антологию «Оттепели», в весьма почетной компании, возглавляемой И. Эренбургом. Свой диалог с властью или «последнее слово» перед государством Зорин «произнес» в 2009 г. в монологе адвоката (сб. «Нулевые годы»)

Гудкова полагает, будто в 1954 г. время Зорина, Володина, Розова еще не пришло. Она видит настоящую оттепель в коротком промежутке между 1959 и 1962 годом. Наверно, это так, но что считать временем этих драматургов? Годы их известности, популярности или утверждения на сценах? У всех трех драматургов судьба сложилась по-разному. Для Володина признание, большой театральный успех связаны всего с двумя пьесами: «Пять вечеров» и «Старшая сестра». «Назначение», «Трилогию каменного века», тем более, «Каструччу» запретили. Последующие их постановки не принесли большого успеха. «Дульсинея Тобосская» и «С любимыми не расставайтесь» -- вещи лирические. Страдайте от любви на здоровье. Другое дело, что Володин посмертно канонизирован и поэтому начинает забываться. Розов и Арбузов никогда с режимом не боролись, и  сценическая жизнь их произведений складывалась благополучно,  ритмично. Арбузов начал раньше, Розов позже, но без конфликтов. Олега, который крушит мебель, восприняли с официальной точки зрения, в 1957 г. благодушно. «В добрый час» (1955) с исканиями молодежи, тем более, безобиден.

Зорин продолжал свою «сатирически-подрывную» деятельность, хотя и не столь громкую, но споткнулся вновь только с «Римской историей». «Чужой паспорт» (1957) был назидательным и клеймил отдельные недостатки (постановка в Театре им. В.Ф.Комиссаржевской, опять же Н.Н.Галина).                             

Отступление. Зорин показал талант Ваньки-Встаньки российской действительности. Почему Зорин?

            Как известно, драматург родился в Баку. Михаил Швыдкой в предисловии к мемуарной книге «Авансцена» заметил про Баку: «здесь должны были рождаться комедиографы: уличное острословие являлось из одного ощущения избыточности жизни». Впрочем, дело даже не в Баку. Заметим, Швыдкой говорит именно о комедиографе.

 Молодой человек, приехавший в столицу из провинции, более остро, свежо воспринимал противоречия, комизм новой для него жизни. Как вольтеровский «Простодушный» он органически не принимал и отражал дикость, неестественность столичной действительности. В пьесах вольтеровская ситуация почти выворачивалась наизнанку: в провинциальное болото врывался «пришелец» и взрывал привычный быт. Так построены почти все зоринские пьесы «покровского» цикла, позже объединенные под названием «Покровские страсти». От «Добряков» до последней: «Союз одиноких сердец» (1999). Разумеется, никого не обманывало указание на место действия: условный городок Покровск, как не обманывала «тмутараканность» уездного города в «Ревизоре». Провинциал осмеивал провинциализм Москвы, столицы нашей родины.

При всей внешней безобидности первых, да и последующих комедий Зорина, он посягал на главное: мнимость авторитетов и полную неспособность понять: что такое хорошо и что такое плохо. А если аборигены и понимали, то подчинялись наглости, втирушечности, невежеству.

Нельзя сказать, что Зорин тянулся к политике. Вовсе нет. В интервью Дмитрию Быкову, по случаю 80-летия, он подчеркивал, что жалеет людей, посвятивших себя политике. В художественной форме он говорит о своей анолитичности, философской отстраненности (в «Пропавшем сюжете» и его продолжении, своей последней комедии 2009 г. «Торжественная комедия»). Он любит выводить в качестве главного героя коллег, комедиографов, эстрадных авторов: вспомним Валетова из «Покровских ворот», Вилкина из «Энциклопедистов», героя «Пропавшего сюжета». Юморист – это не профессия, а мироощущение.

            Покровск стоит на дутых авторитетах, которым хочется еще более «вздуться». Они снисходительны к «пришельцам», но «пришельцы» знают им цену.

            И еще немного о стиле. Зорин начал свою литературную деятельность со стихов – в 10 лет Максим Горький приветствовал его поэтический дебют очерком «Мальчик». Может показаться, что занявшись драматургией, Зорин бросил стихи. На самом деле, это не так. Покровские киты в науке и искусстве изъясняются выспренной речью плохих поэтов. Заканчивал свою драматургическую карьеру Зорин комедиями в стихах («Ямбический цикл»). Нарочитый условный диалог усложняет жизнь его интерпретаторов, актеров и режиссеров, привыкших к бытовой речи, но, безусловно, добавляет текстам писателя специфический комизм.

           

«Покровские страсти»

В «Добряках», «Энциклопедистах», «Театральной фантазии» Зорин перешел к областям менее болезненным, чем юстиция: наука, искусство, театр – здесь сам Бог велел находить недостатки, смешное. И, главное, задиристый автор, как будто, усвоил, что в послесталинское время, оттепель, эпоху застоя очень важно соблюсти оптимально-приемлемое соотношение добра и зла, показать исключительность зла, его поражение в итоге.  В 1965 г. выяснилось, что не усвоил.

Тема «гостя» никуда не исчезла, но гостем в «Добряках» оказался необразованный авантюрист, даже не обладающий блеском Остапа Бендера. Опять же в «Добряках» нет остроты противостояния между мелким хищником и учеными, занимающимися архаичной эпохой античности, мертвыми языками.   Автор напрямую не утверждает, что ученые сами некомпетентны и глупы, но, явно выдающимися умами Институт античности тоже не располагает. Лишь случайность избавляет неспособных к интригам интеллигентов от нахрапистого проходимца, мгновенно поднявшегося от робкого просителя до директора учреждения.

«Гости» также научили драматурга, что в традиционной свободной структуре ему неуютно. Он перешел к более удающимся ему «диалогам». Уже в зрелом возрасте юбиляра (80 лет) Дмитрий Быков почти упрекнул Зорина: его пьесы без действия, а состоят из сплошных диалогов. Это не совсем так. Действие имеется, но, разумеется, не такое, как в популярных детективах.

Сам автор, хотя и переживал, что «подставил» Лобанова, но продолжал писать, и не в стол. Следующие комедии (и драмы), хотя и с большими проблемами, появлялись на сцене, публиковались. В Ленинграде их ставили в Комедии, по-прежнему, в Александринке. «Добряков» в 1959 г. показали в Театре им. Ленсовета. И сейчас можно послушать радиотрансляцию спектакля 1950-х гг. Любопытно, что режиссером его был Л. Менакер. Для него Зорин через несколько лет напишет свою «эстрадную» комедию «Бурные дни Гарунского».

Комедию про «Добряков» поставил человек, которого автор называл добрейшим, т.               ч. органичная зоринская злость оказалась максимально смикширована. Нового скандала не последовало и в Москве, где молодой Борис Львов-Анохин дебютировал в ЦТСА. В ранних пьесах Зорина не хватало характеров. Это были, скорее, маски -- опытные артисты эти маски очеловечивали (Добржанская, Хованский и др.). «Добряки» шли в ЦТСА 18 лет. Хотя «Добряки» имели долгую и благополучную жизнь, все-таки момент «учебы» еще ощутим. Автору нужны большие монологи, чтобы объяснить всё про персонажа и объясниться самому. В этом он похож на испанскую комедию золотого века, классицистическую драму. «Добряки» еще несколько тяжеловесны, но вся комедия и драма того времени тяжеловесна.

Повторяю, Зорин, начиная с «Добряков», то есть задолго до Вампилова, последовательно раскрывал тему мнимой жизни. Ст. Рассадин в послесловии к сборнику «Театральная фантазия» указывает на сходство Кабачкова из «Добряков» и Глумова. Кабачков говорит дочери директора института тоже по Островскому: «Теперь мы свои люди. Сочтемся». «Ничтожество Кабачкова – это мимикрия, подаренная ему природой».

Критики осторожно намекали на то, что в новой комедии речь идет о вещах серьезных, но старались не слишком прояснять, о каких, чтобы не подставить и так побитого автора.

            К. Щербаков писал в «Моск. комсомольце»: «Во многих рецензиях пьесу называли водевилем. Сохраняя все особенности настоящего водевиля, «Добряки» в то же время сатиричнее многих спектаклей, которые идут у нас в театрах под названием сатирических комедий… Весело и, кажется, беззаботно смеешься надо всем, что происходит на сцене.. и вдруг в какой-то момент неизбежно приходит мысль: до чего же, оказывается, умно, тонко подмечены в спектакле вещи очень серьезные…».

            Пьеса впервые вывела Зорина на международные подмостки Чехии, Польши, Венгрии, Болгарии. 

            «Добряки» возглавили череду комедий о ложном коллективе, о гротескных научных институтах. Через 4 года в Ленинграде появится вторая комедия историков Даниила Аля и Льва Ракова «Опаснее врага». Впервые прозвучала мысль о дураках от науки, удачно приспособившихся к дремучим академическим учреждениям.  В 1970-е гг. Валентин Красногоров пошел более парадоксальным путем. Авантюрист, уголовник из «Настоящего мужчины» не только успешно втирается в научный коллектив, но и реально оказывается более интересным руководителем, чем дипломированные ученые.

В буквальном смысле сценарий «Человек ниоткуда» (1961) Эльдара Рязанова тоже про пришельца, обнаруживающем косность окружающей среды. Это было нельзя. К тому же и форма была непривычна. Комедию положили на полку, а когда разрешили, она оказалась устаревшей по манере.

В «Энциклопедистах» (1962), в эпоху расцвета оттепели, Зорин становится смелее. Если в «Добряках» ученые Института античности только намеком занимались надуманными проблемами, а Кабачков был определенно жуликом, в новой комедии соотношение добра и зла меняется на прямо противоположное. Пришелец Вилкин, альтер эго автора (по профессии комедиограф), на этот раз, положительный персонаж.   «Энциклопедисты» – не политическое зло, а зло в сфере культуры. Вернее,   пустое место, которое, тем не менее, претендует на значительность. Пришелец Вилкин их решает разоблачить, высмеять. Опять же нет остроты обличения и противостояния. Вилкин, по-своему, веселится, развлекается, конструирует сюжет комедии с помощью живых персонажей, подобно поэту Просдочимо в опере Д.Россини «Турок в Италии».   

Правда, безобидность глупых провинциалов подвергается сомнению в последнем действии. Оказывается, у них есть поддержка в столице. И здесь уже Зорин откровенно берет в соавторы Гоголя. Чтение письма Кушакова в Покровске это, конечно, парафраз чтения Городничим письма из столицы. Другое дело, что Вилкин – отнюдь не Хлестаков. Он только подогревает безумие и самомнение покровцев. Любопытно, как с годами у Зорина меняется образ комедиографа. В 1962 г. Вилкин шутит и влюбляется. Как и в «Гостях», его награждают за правдолюбие хорошенькой девушкой. В последней комедии «Торжественная комедия» комедиограф Четвергов уже всерьез философствует и берется корректировать строительство государства, вернее, проповедует пользу аполитичности. В 90 лет Зорину некого бояться, и если в 60-е годы он вырабатывал эзопов язык, то здесь у него в персонажах премьер-министр и всё правительство.

Хотя в 2009 г. Зорин борется не с правительством. Он просто в очередной раз пытается доказать, что любовь важнее политики (это тема ощутима и в «Варшавской мелодии», и в «Покровских воротах»). В этом гедонизме Зорина есть свое прекраснодушие, но оно симпатично. 

В Театре Станиславского, в «Энциклопедистах», конечно, многое решали великолепные артисты. Вилкина играли Евгений Урбанский и Василий Бочкарев, Агейкина – Георгий Бурков, Куманькова – Евгений Леонов.

            Критики настоятельно писали о том, что Зорин борется с воинствующей бездарностью, которая отвоевывает себе место под солнцем. М.Шатров в «Известиях» видел в «Добряках «изящную акаварель», а в «Энциклопедистах» «почти бурлеск». На самом деле, автор целил не в разрешенную тему мещанство и даже не в бездарность – бездарного можно только пожалеть. Он продолжал вслед за «Добряками» тему искусственной жизни, которая вытесняла подлинную. О лживых приоритетах и, в конечном итоге, о правде. То есть, другими словами, продолжал тему «Гостей», но не столь прямолинейно. И чем более внешне беззаботными и буффонно смешными становились его комедии, тем серьезнее было печальное мироощущение автора. Поэтому позволю себе нарушить хронологию и сказать несколько слов о третьей пьесе, так называемого «покровского цикла».

            Речь идет о «Театральной фантазии», написанной в 1970 г., опубликованной в 1974. Эта, казалось бы, чисто театральная история, чем-то напоминает«Льва Гурыча Синичкина», а еще более  римейк «Гурий Львович Синичкин» В. Масса, М.Червинского, В.Дыховичного и М.Слободского.

Да, Зорин любит шаловливость, веселую игру как таковую. Не случайно его историческая драма «Граф Алексей Константинович» начинается с истории о постановке «Фантазии» Козьмы Пруткова в Александринке. Зорина задевает непонимание такого рода пародийного, абсурдистского комизма, который ему близок. На с 695 «Авансцены» он пишет: «Меня возбуждали его [Козьмы Пруткова] ювеналии, его сатирический азарт. Я мысленно обращался к нему как к современнику и союзнику…».

«Театральная фантазия» имела сложную цензурную судьбу. В Театре Вахтангова она пробивалась с неменьшими трудами, чем «Римская комедия». Была заявлена в Александринке, но не показана. Конечно, мешал и опасный шлейф Зорина, как известного протестанта («Гости», «Дион»), но все-таки на театральной цензуре сидели очень неглупые люди. За водевильной маской они разглядели совсем нешуточный смысл.   «Театральная фантазия» после выматывающей борьбы были разрешены только в Театре им. Вахтангова.

В «Авансцене» про «Театральную фантазию» Зорин рассказывает следующее: «В эти дрянные нервные дни я снова заслонялся работой – весь ушел в «Театральную фантазию», веселился, озоровал, острословил. Но, верно, то ядовитое марево, в котором с астматическим хрипом барахталась драма «Медная бабушка», точило и разъедало душу – герой комедии, графоман-драматург, вносил в нее саднящую ноту, тоска его была непритворной. Безумная страсть к писанию пьес стала клиническим безумием – в финале он оказался в психушке. И все же этот скорбный исход не изменял основной мелодии, переходившей из вальса в галоп. Как видно, ее заряжала уверенность в целебности театральной волшбы» (С.424).

Зорин здесь не во всем искренен. Может, и галоп, может, и капустник, но не только и не столько.

            Пьеса мало известна, поэтому напомню ее содержание. Некий «пожилой авантюрист» крадет пьесу у графомана Каурова и, неожиданно, пьесу ставят. Шишкин входит во вкус и пишет собственную пьесу, которую, в свою очередь,  крадет молодой авантюрист Котя Кучерявенький. По схеме, комедия как будто повторяет «Добряков»: проходимец влезает в профессиональное сообщество, не имея к нему никакого отношения, и даже преуспевает. На самом же деле, все гораздо сложнее. В «Добряках» специалисты, какие бы они ни были, ни одной минуты не обманываются в качествах и профессионализме «пришельца». Они сообща дорабатывают его бессмысленную диссертацию, чтобы институту не было стыдно. А, практически, пропуск безграмотной диссертации грозит роспуском диссовета.

В театре, как выясняется, нет никакого объективного представления о том, что такое хорошо, что такое плохо. Нет критериев качества, художественности. По предвзятому мнению, все, что пишет Кауров, не годится для сцены. Его пьесы даже не читают. А под другой фамилией любой идиотизм сходит за трогательный наив. Поняв механизм привлекательности нового имени, Кучерявенький надеется проделать тот же трюк с пьесой своего приятеля. И, возможно, преуспеет. Если Кирпичев в «Гостях» хотя бы отдает отчет в реальной ситуации, но служить справедливости ему не расчет, то режиссер-новатор Натан Мудров и директор театра Молочко, его завлит, звезда театра Конская не сомневаются в том, что бред Каурова-Шишкина ставить можно. Критики высказывают противоположные точки зрения, так что на них можно не обращать внимания.

Возникает вопрос, что ж это за общество такое, где все критерии сбиты? В «Льве Гурыче» смеялись над драматургом Борзиковым, актрисой Сурмиловой, но Синичкин, по понятным причинам продвигал свою родную и к тому же даровитую дочь. То есть талант побеждал. В «Гурии Львовиче» два актера-зубра вспоминают, сколько дерьма они переиграли. И опять же талант Лизы Синичкиной побеждает все. И бредовость колхозной пьесы Борзикова.

У Зорина нет речи о таланте. Есть дураки и прохиндеи. Они протягивают друг другу руки. Однако, несмотря на тему мнимости, психиатр Ежович произносит хороший монолог: «Ваш Кауров – гений своей планеты. А на нашей планете он – человек, который не смог, не сумел, не успел привести в естественное соответствие свои потребности и возможности… Мы все – величайшие полководцы, ученые, чемпионы, обольстители и обольстительницы, но от него отличаемся тем, что очень трусливо скрываем, кто мы.   Тем более острый период пройдет, и ваш пациент выйдет на волю и снова испишет тонны бумаги и понесет их на суд людской. ..   Вернемся в нормальный мир».  Кауров сходит с ума и уверяет, будто он написал все пьесы Шекспира, Островского и т.д.

В конечном итоге, беда не в графоманах, которые  бездарны, но искренне любят искусство или, по крайней мере, себя в искусстве. Беда в том, кто занимает высокие посты, слывет значительным, а, на самом деле, морочит голову людям и занимает не свое место. И талантливый на это место не пробьется, пока Мудров изображает из себя гения, а зрительный зал этой подмене не сопротивляется. Пьесу совершенно правильно запрещали. Не советская она, ох, не советская.

 

Скандал второй

            Трудно сказать, что заставило Зорина написать «Римскую комедию», вещь остроумную, но фельетонную.  От сатиры «разрешенной» он перешел к откровенной, политической.  Ни до, ни после он не одевал своих героев в древние одежды. Как правило, ниже XIX века (и то в драме) не спускался. Правда, ряженье в «Римской истории» число маскарадное, никого не обманывает.

            Если скандал с «Гостями» в 1954 г. не покрыл славой ни автора, ни Театр им. Ермоловой, ни постановщика Андрея Лобанова, то запрещение «Римской комедии» в БДТ (1965) превратилось, при всей его печальности, в прекрасную легенду.

В то же время история с ленинградским запрещением и московским разрешением комедии в Театре им. Е.Вахтангова не так очевидна, как кажется. Театральная легенда, поддержанная самим автором, заслоняет проблему противоречий пьесы. Сам по себе конфликт в «Римской комедии» власти и художника, очевидный и прямолинейный,  противоречит зоринской установке невмешательства в политические игры. Хотя эту позицию он высказывал уже в поздние годы. Все, что Зорин думал про эту власть, про советскую жизнь, он более тонко, но, пожалуй, более глобально высказал в «Добряках» и еще более сильно в «Энциклопедистах». Правда, не так броско.

Что же касается «Римской комедии», то при всей соблазнительности увидеть за сатириком Дионом сатирика Зорина, битого, но не убитого, все-таки вспоминается пушкинская оценка Чацкого. Умный человек не будет рубить правду-матку этому обществу публично. Уже не говоря о том, что у Диона просто недержание речи. Он не может пройти мимо дурака и бездари, чтобы не назвать его дураком или бездарью. В этом нет достойного правдолюбия. Есть дурное воспитание и дурной характер.

Противоречие заключалось и в том, что традиционный литературный сюжет (от «Кошкиного дома» до «Короля Лира») накладывался на газетный фельетон. От театра зависело, и сегодня зависит, на чем сделать акцент: на притче, прасюжете или фельетоне. Эзопов язык «Римской комедии» так прозрачен, что прочитывать подтекст (да его и не было) не составляло труда ни публике, ни цензуре. Спектакль БДТ был обречен, потому что, как утверждают очевидцы, звучал, словно утренняя газета, Прибавим хлесткий диалог, перенасыщенный афоризмами (они, тем не менее, в народный обиход не вошли). Это было очень смешно потому, что актеры БДТ с удовольствием капустничали, и зрители узнавали конкретных политических деятелей.

Кроме того, сказывалось распределение ролей. Если в Домициане и так заложен злой сатирический заряд, то Евгений Лебедев, в силу своей индивидуальности, усиливал во много раз неприятность своего персонажа. Несколько позже он сыграет Артуро Уи, где будет и вовсе омерзителен.  Юрский (вариант Чацкого), и Доронина были оскорбительны для бюрократии, высшего советского общества, хотя каждый по-своему.

Стыдно читать протокол обсуждения генеральной репетиции БДТ. Уважаемые драматурги, театроведы пытались доказать, будто Зорин написал пьесу во исполнение решений партии и правительства и ни в чем не противоречит моральному кодексу строителей коммунизма. Но и подобное защитительное словоблудие не помогло. Отдельные фразы пьесы можно было убирать или заменять (как предлагалось на обсуждении), но суть от этого не менялась. Да, власти нужны льстецы, и на торжественных собраниях не принято поливать власть, ее прихлебателей помоями. Таков этикет и другого не будет никогда. Это закономерно. Любая власть нуждается в поддержке. Спорить бессмысленно.

Ситуацию, когда Товстоногов своей властью (без формального запрещения) снял спектакль, только Анатолий Смелянский в книге «Предлагаемые обстоятельства» рискнул назвать сервилизмом. Хотя понятны резоны руководителя БДТ: поддержание театра на плаву, первые парижские гастроли и т.д.

В Театре Вахтангова не было молодой злости бэдэтэшников. Не было стремительного ритма,  сметавшего партийно-правительственное болото. Ульянов (Дион) – солидный человек. Если и обличал, то с правильных, народных позиций. Плотников - Домициан не был гротескной карикатурой. И у Зорина император прекрасно понимает, кто чего стоит, но надо же соблюдать определенные приличия. Плотников мудр. Он всегда выглядел мудрым и достойным. Собственно, с вахтанговцами управленцы культуры боролись только по инерции, для порядка. У москвичей не было ни глумления, ни митинга. Это не стиль Рубена Симонова. И Евгения Симонова тоже. Та же пьеса, правда, с некоторыми купюрами, поставленная в Театре Вахтангова, событием не стала, хотя Зорин и говорит про возбуждение в зале. Разумеется, аромат запрещения всегда волнует.

 В 2015 г., Театр им. Моссовета исполнил «Римскую историю» через 50 лет после убитой премьеры  БДТ, на его же сцене, на гастролях. Виктор Сухоруков, играющий Домициана, подчеркнул: он не собирается ниспровергать, высмеивать советских политических деятелей, потому что власть бывает всякая. Вот оно, примиряющее решение добродушного современного актера и добродушного режиссера Павла Хомского. И Тараторкин, конечно, не выглядел глумливым победителем,  завершающим спектакль репликой «Ничего они с нами не сделают». Во-первых, еще как сделают – это мы с полным знанием можем сказать в 2020 году. Тараторкин, актер драмы, игравший Достоевского, чувствовал себя погибающим как персонаж и как реальный человек. Не до сатиры было.  К петербургским гастролям он умер.

Сегодня пьесу уже никто не запрещает, так как сатирический запал пропал. В принципе, теперь можно все, но даже новые аллюзии, скажем, в ситуации с Украиной, почти никого не задевают. Остались только остроумные диалоги. В конечном итоге, Товстоногов в свое время был прав. Если бы спектакль БДТ сохранился, он бы «устаканился» и перестал быть событием. А так остался легендой о лучшем, но задушенном шедевре великого режиссера и великого театра.

 

Немного о себе

Второе избиение зоринских пьес, а, следовательно, и автора, потребовало передышки и осмысления. Нужно было сочинить что-то менее скандальное, более спокойное, хотя не случайна фамилия главного героя Крамольников, то есть распространяющий крамолу.

Итак, «Серафим, или Три главы из жизни Крамольникова» (1965). Пьеса писалась почти в параллель с «Римской историей». В тени ее запрещения, премьера в  Театре К.С. Станиславского (реж.  Б.Львов-Анохин) прошла почти незаметно. Как и в «Дионе», перед нами  герой-идеалист, но отнюдь не агрессивный. Автор смотрит на его метания, как, вероятно, и на свои, с известной иронией, отстраненностью. Пришло время посмотреть и на себя достаточно сурово.

Писатель перешагнул 40-летний рубеж -- начинается время зрелости. Прошли годы эскапад, а если они и будут, то их, как ни странно, никто не заметит. Зорин в новой пьесе «Коронация» (1968) пытался понять, каково живется Диону, ставшему почему-то мэтром, годков восьмидесяти. Какова запоздалая попытка очутиться вне общества, государственных ритуалов? 

«Коронацию» ставит тот же Вахтанговский театр, что и «Диона». Забавно, что вчерашний Домициан (Николай Сергеевич Плотников) оборачивается спустя три года (вернее, четыре, т.к. выпущен спектакль в 1969 г.)  как бы Дионом (в «Коронации» протестанта зовут Камшатовым), то есть Плотников играет уже юбиляра-протестанта. Артист Плотников сугубо положителен, несмотря на роли Лепорелло, Крутицкого. Лауреат Сталинской премии. Он помнится всем  как умирающий ученый-атомщик в «Девяти днях одного года». И вот в «задумчивой комедии» (в ней мало смешного) проявляется уже авторская трезвость мысли, философский скептицизм.

Значительно позже, когда Зорин достигнет реального возраста героя своей «Коронации», Дмитрий Быков не без ехидства заметит: «В зоринском мире политическая свобода – не главное, востребованность и слава вторичны, участие в бурях века рассматривается как моветон». Так-то так, но мир Зорина не так уж и непрерывен, однороден. В 1968 г. Зорина еще греет, что сын Камшатова, Яков, все-таки уходит от мирских соблазнов (защиты диссертации в столице, престижной жены, признания). Сам Зорин пытается решить для себя, может ли выйти из общей «гонки». Появляются пьесы, так или иначе размышляющие на эту тему.

Годом позже он напишет «Стресс» (1969, последний вариант 1973), не  оцененный современниками. За абсурдным комизмом пьесы стоит горькая мысль о невозможности кардинально переменить свою жизнь, вернуться в молодость и т.д. Автор, бывший спортсмен, видимо, попробовал и убедился. Сесть на мотоцикл и весело умчаться с молодой спортсменкой от семьи, привычного круга, гуманитарной профессии – все это реально только в фантазии. Хоботов может на мотоцикле убежать от Маргариты Павловны со своей глупенькой медсестрой, но куда он примчится, как будет жить дальше? Этого мы не знаем. Повзрослевший Костик понимает: бунт возможен  на короткий срок, а потом снова рутина. Не случайно, пьеса «Стресс» не знала побед на сцене. Даже не была поставлена вовсе.  Обидно все-таки, что изменить ничего нельзя.

 «Мне захотелось сделать смешным и по возможности даже веселым в сущности невеселый сюжет. История о вечном болельщике, который только в своих мечтаниях видит себя таким же деятельным, умелым и мужественным, как его идолы, уже давно меня занимала. … я захотел рассказать о душе, пронзенной драмой несоответствия. И, несмотря на избранный жанр, я вовсе не думал над ним смеяться. Мой Казимиров рождал во мне только сочувствие и участие.

Разве же все мы не Казимировы? … Каждый сражается с повседневностью так, как хочет, и, так, как может». («Авансцена». С.388-389).

Другая, почти автобиографическая пьеса тоже о, своего рода, бунте. Я имею в виду «Бурные дни Гарунского» (1970). Опять-таки с интересом читаю мемуарные строки и не во всем им верю.

«… однажды пришли ко мне в гости Мария Миронова и Александр Менакер. Не напишу ли я им комедию? «Мы едем в Ленинград на гастроли. Поедем с нами. Там все и сделаете». Искусительница попала в яблочко…

Было мистически благоприятное переплетение обстоятельств – возможность переменить обстановку, освободившаяся душа, два благородных человека, таких несхожих и неразрывных: добрейший Александр Семенович, прямая и резкая, талантливая в любой интонации, в каждом движении Мария Владимировна Миронова, весна, кураж…пьеса «Бурные дни Гарунскаго», в дальнейшем названная «Мужчина и женщины», была сыграна восемьсот раз, экранизирована на телевидении, исполнена в нескольких театрах, причем не только в пределах отечества – в Софии, в Бухаресте, в Париже. Май семидесятого года в магическом городе Ленинграде остался прощальной улыбкой молодости, поклоном, подарком на добрую память» (С.416).

Оно, конечно, так, но, наверно, вылилось легко потому, что легло на душу. Зорин и женщины – тема сложная, но чрезвычайно важная. Его известное женолюбие отражено в разных жанрах, с разных ракурсов: то в глубоком и печальном «Пропавшем сюжете», то в очень личном «Князе Алексее Константиновиче Толстом», «Маньяке», то в поздней прозе: «Трезвеннике», «Юдифи», «Габриэле».

Гарунский вопреки своей застенчивой натуре раскрывается как мужчина. Зорину сексуальная удачливость, видимо, была дана изначально. Это не значит, что он от своей манкости и победительности не страдал. И все же не мог уйти. Дмитрий Быков в уже упоминаемом интервью к 80-летию говорит, что у Зорина одна страсть: женщина, и это обязательно какая-нибудь бомбистка.  «Единственная страсть, достойная уважения, направлена никак не на абстракцию, а на женщину. Жизнь соблазняет мудреца, и он обречен ей проигрывать».

Быкову можно судить сгоряча. Ему некогда все читать. А Зорина (его героев) привлекают самые разные женщины, порой прямо противоположные. Ему подавай вечно женственное в различных обличьях. Как непохожи пассии позднего «Трезвенника»!

Виктор Гульченко назвал свое вступление к «Сыщице» в «Современной драматургии» (2003) «Cherche l'homme», или Новый Дон Жуан». Разумеется, он имеет в виду Зорина, а не брачного афериста Яроцкого.

В связи с «Гарунским» не может не возникнуть ассоциация с «Семью женами Синей бороды» А.Володина (1968). Комедия, тоже предназначенная для М.Мироновой и Л.Менакера. Они ее играли, но гораздо менее удачно, чем Зорина, хотя, в том и в другом случае, речь  о Казанове поневоле. Однако у Зорина Гарунский. «оплодотворенный» поэтической фантазией Истоминой, расцветает и оживляет самых замухрышистых женщин. У Володина Синяя Борода с каждой мучается. Правда, мы не знаем, мучились ли они, покидая его. По крайней мере, он их не «поднимал» и сам становился все несчастнее. Возвращение к первой жене – компромисс ненадолго.   

У Володина за комизмом стояла личная драма. Скомканный лиризм финала  -- в угоду жанру. Слишком много нюансов. Недостаточный материал для фарса, но и недостаточная острота для драмы. В «Осеннем марафоне» ирония не мешала печали. Если у Зорина и Мироновой все эти жуткие бабы с острой характерностью не вызывают сочувствия, у Володина -- каждая жертва-мучительница – бесспорный женский психологический тип. Почти про любую знакомую женщину я могу сказать: «А! Это шестая жена. А эта третья».

В театре «Семи женам», в отличие от зоринской шутки, не повезло. Не нашлось режиссера. Даже такой мастер, как Лев Додин, с двойственностью пьесы не справился. Сегодня «Синяя борода» идет в Петербургском полулюбительском театре «Остров». Впрочем, и Зорина, кроме Мироновой, в России никто не сыграл, хотя могли бы в прошлом – А.Равикович (наверно, лучше Менакера) и, скажем, В.Карпова, И.Ульянова.

Еще одна горькая, «автобиографическая» пьеса: «Карнавал» (1980), к ней впоследствии прибавились «Сыщица»,  «Союз одиноких сердец». Зорина часто называли удачником, счастливчиком. В конце концов, он, за исключением, двух случаев, не подвергался репрессиям, да и те половинчатые. Прожил до 95 лет. Был любим женщинами, обеспечен, известен, творчески плодовит. Чего еще желать? Сегодня о каждом судят по тому, насколько он уверен в себе и умеет свою суперменистость транслировать. Неудачники и нытики изрядно раздражают.

В «Карнавале» Зорин нафантазировал Богдана, человека, умеющего   талантом имиджмейкера из каждого сделать супермена или суперменшу. По крайней мере, существо, которое смело идет, смело открывает любые двери, умеет убеждать и получать. И вот, оказывается, успех не радует, идеальность, с современной точки зрения, искусственная, калечит индивидуальность. Выхолащивает ее. За «карнавалом», мельканием масок об этом можно забыть, однако человек глубокий сознает ущербность своего стандартизированного успеха.

«Карнавал» -- может быть, самая искренняя и странная пьеса Зорина. Что такое «Я»? Как совершить путь к себе? Какова цена успеха и уверенности в себе? Фактически, «Карнавал» о потребности придумать другую жизнь. Об опасности имиджа всегда удачливых, суперменов. Пиррова победа. В этом много личного. Да, Зорин добился успеха, признания, но как далеко он ушел от того бакинского мальчика-поэта!  Его путь естественен или нет? Вероятно, не случайно в эти годы Зорин приходит к мысли оставить драматургию с ее поклонами и аплодисментами. Нельзя сказать, что он перестал писать пьесы. Однако они уже не столь популярны и большинство не поставлено. Публика все-таки предпочитает рефлексии напор.

Главная успешная комедия Зорина, как известно, «Покровские ворота» (1974). Почему «Покровские ворота» и «Варшавская мелодия» стали звездными для Зорина? Все зависит от уровня человечности и возможности ассоциировать себя с главными героями. «Ворота» автобиографичны, в них много нежности к самому себе. Костик Ромин продлился в романах Зорина, но это уже волновало гораздо меньшую аудиторию. В здравом уме не очень верится, что двое детей: Хоботов его подруга медсестра с их непрактичностью смогут счастливо жить, но пьеса (фильм) вовремя заканчиваются. Мы не успеваем засомневаться. Это детский фильм. Дитя – Хоботов, мил детский идиотизм медсестры Людочки, дитя – покорный Савва Игнатьевич, дитя – эстрадник Велюров, воображающий себя большим художником. И даже в Марье Павловне мила простодушная уверенность, что она всех может «построить». В «Воротах» пленяет легкость жизни и энергичный ритм.  Легкость решения проблем. Эта легкость плюс блистательный, афористичный текст сделали «Покровские ворота» привлекательными для всех. По крайней мере, в виде телевизионного фильма Михаила Казакова. Ему предшествовал  спектакль Театра на Малой Бронной, тоже успешный. Вероятно, на склоне лет «Покровские», их анафемский успех уже раздражали Зорина. Были и другие вещи, не менее, а, может быть, и более заслуживающие внимания.

 

И вновь встреча с пришельцами

Пусть комедиограф Зорин и отходил постепенно на второй план, а на первый выдвигался историк, прозаик, лирик, жанр не отпускал полностью. В 1970-е-1980-е драматург возвращается к мотивам тех же «Добряков».

В 1976 г. появляется на сцене «Незнакомец» (Театр Комедии. Режиссер Роман Виктюк). Через год в том же театре сыграли «Измену» (уже  в постановке Петра Фоменко). Надо ли говорить, что премьеры несопоставимы. Даже не потому, что для Виктюка это была работа проходная, а Фоменко выявил в Зорине трогательный лиризм.

«Незнакомец» продолжал темы «Добряков», «Энциклопедистов» и «Театральной фантазии». Правда, на этот раз «пришелец» вовсе не  стремился внедриться в болотистый коллектив. И не в нем, собственно, дело. Он только при поддержке местного оппозиционера на время нарушает целостность ряски и затем, решив свои личные вопросы, расчувствовавшись, оставляет «покровцев» благополучно гнить. Да и сам автор с годами разуверился в возможности что-либо изменить в застойной жизни. Коллектив в «Незнакомце» и его руководители достигли уровня своей некомпетентности (вспомним «Принцип Питера» Лоуренса Питера, прогремевший в 1970-е годы, в т.ч. и в России).

Если в «Незнакомце» фантомный «пришелец» насильственно взбудораживает омертвевший мир, то в «Измене» сам этот мир взывает к тому, чтобы его будоражили. Нужна яркая личность, пусть промелькнувшая кометой, чтобы романтизировать хотя бы на время сонное существование. Если в «Бурных днях» поэтесса Истомина придумала несуществующие страсти со скромнягой Гарунским, то здесь страсти на том же юге придумала вместе со своим мужем жена Рафаэлева. Случайно появившийся в провинциальном городке поэт, не слишком высокого пошиба (впрочем, Истомина тоже не Цветаева и даже не Белла Ахмадуллина, хотя Миронова ее и пародировала) всего лишь должен подтвердить реальность романа, о котором он и не подозревал. В этой ситуации самый трогательный  персонаж – Рафаэлев, готовый слыть рогоносцем, только бы сделать приятное любимой жене. Эту роль замечательно играл в Комедии Вячеслав Захаров.

Мифотворчество -- одна из главных тем творчества Зорина (Гарунский,   «Пропавший сюжет» и др.). С одной стороны, миф о себе («Не сотвори себе кумира»), с другой, сотворение прекрасного, более яркого мира, чтобы выжить, чтобы жизнь приобрела осмысленность (Рафаэлев, Хоботов, Гарунский).

В то же время и Богдан из «Карнавала», и герой «Коронации» Камшатов пытаются вырваться из своего имиджа, но это уже невозможно.  Мысль о самонавязанной жизни продолжилась и в последних пьесах Зорина.

В «Маньяке» (2000) реальность выглядит настолько тоскливой, однообразной, пустой, что люди готовы выдумать конфликт, готовы подвергнуться насилию, чтобы что-то произошло. А нужна всего-то любовь.

Практически о том же и «Сыщица» (2003), не поставленная и практически неизвестная, хотя и опубликованная в «Современной драматургии». В отличие от «Карнавала» спасать людей берется женщина, Екатерина Шмелева — глава сыскного агентства «Колумб». Оказывается, что бизнесвумен могут быть столь же наивными, беспомощными при встрече с мужчиной, который дает им глоток романтики. Хотя в то же время Белугина, Сказкина, Радунская напоминают женщин из «Бурных дней». И они становятся жертвой брачного афериста Яроцкого. Яроцкий был когда-то мужем Шмелевой. Она его предъявляет дамам и спасает его в ситуации уголовной. Железная женщина Шмелева тоже всего лишь женщина и хочет, как и все другие зоринские и реальные женщины, любви. Пьеса – вариации на излюбленную тему Зорина. Не удивительно, что ее не поставили. Как говорится в самой комедии, это «игра без правил». Множество афоризмов, каламбуров не двигают действие при внешней энергичности и темпе. И, тем не менее, Зорин будет продолжать мотивы «Сыщицы» в «Лузгане».

На склоне лет Зорин возвращается к стихам, правда, на этот раз, скрещивая их с сатирической комедией. Пишет три пьесы: «Цитата», «Лузган» и «Опечатка».

«Цитата» (1986) -- своего рода, реинкарнация «Фразы» («Откровенного разговора»). Но провинциал Молочников – не провинциал Зорин. Он сразу включился в бюрократическую гонку и с помощью цитаты победил своего соперника. Орлюк, который ему поначалу протежировал, «сошел с трассы». Орлюк понял, что можно потерять себя в этой мертвечине.  

«Лузган» не был поставлен, а с «Опечаткой» (1990) произошла странная история. Павел Хомский в Театре им. Моссовета (2003) не знал, как справиться со стихотворной формой и решил совместно с Сергеем Виноградовым превратить пьесу в смесь мюзикла с капустником. Название переменилось в «Роковую опечатку». Жанр обозначили как «бюрократический мюзикл с элементами сатиры». В ход пошли оперы, балеты, романсы, оперетты, песни народностей, джаз, рок, рэп,  В. Высоцкий, «Бэль» из «Собора Парижской Богоматери». Популярный Адоскин пел «Смейся, паяц!» (Р. Леонкавалло) на итальянском. Режиссеры оправдывали этот компот тем, что сочиняли пародию на современный мюзикл. Однако критики говорили о провале с полной потерей вкуса.

Очевидная неудача отвратила Зорина от театра. И все же через 5 лет он выпускает свою последнюю комедию. Называется она неожиданно «Торжественная комедия» (опубликована в журнале «Знамя» под рубрикой «Бенефис Леонида Зорина»). Это 50-я пьеса. Почему она «торжественная»? Видимо, потому что в качестве действующих лиц выступает почти весь правительственный ареопаг, начиная с премьер-министра. Тут и министр финансов, и обороны, и даже лидер оппозиции. Чего бояться автору в 90 лет? Да и время вольготное, бесцензурное.  Как ни странно, при таком составе персонажей нет желания посмеяться над реальными политическими фигурами. Характерно, что премьер – женщина. Впрочем, не она главная в этой пьесе. Главный -- Четвергов–комедиограф, ее муж, что неправдоподобно, но принципиально. Четвергов называет себя «легкомысленным комедиографом», а свою вельможную жену -- «роскошной женой моей зрелости». При всей зрелости, Четвергов – достойный продолжатель мыслей Вилкина, а также юмориста из «Пропавшего сюжета». «Какая имитация дела, мыслей и чувств, жизнь, будто населенная призраками. Хочется заснуть и проснуться подальше от госпожи Истории». Сам Четвергов, как это ни невероятно при его окружении и проживании, похоже, в Кремле, старается быть подальше от политики и весь смысл комедии именно в том, чтобы увезти прекрасную жену от политической суеты, отдаться любви. Само собой, происходящее имеет мало отношения к действительности, однако это кредо, завещание стареющего Зорина. Понятно, пьеса не была поставлена. Уж слишком фантастично.

 

Кода

 

Зорин прожил долгую жизнь и написал, как уже сообщалось, 50 пьес, однако в массовое сознание вошел лирической драмой «Варшавская мелодия» и телевизионным фильмом «Покровские ворота». Реплики из этого фильма старшее поколение знает наизусть. Зорин говорил, что цитаты из «Ворот» использовались даже в статье про промышленное строительство.

В то же время, наверно, права одна малообразованная журналистка, мало читавшая Зорина, но отважно заявившая в интернете, что люди знают «Покровские ворота», но не знают фамилию Зорин. Разумеется, для широкой аудитории «Покровские ворота» -- это Меньшиков, Броневой, Равикович, и то потому, что прославились еще в других, звонких фильмах (особенно два первых артиста).

Драматурги, тем более, сценаристы никому не известны. Даже если это великие писатели. Большая читающая аудитория не любит жанр драматургии. Памятны анекдоты о том, как один заботливый отец пришел покупать для сына (по школьной программе) «Бориса Годунова» и был шокирован формой пьесы. «Я должен такую дрянь сыну давать в руки!» Или еще анекдот про милых девочек, знакомых с «Ромео и Джульеттой» только по фильму. Каково же было их изумление, что знакомая история написана «по ролям».

Разумеется, Зорина не смущала эта нелюбовь народа к любимому жанру. Тем более, он сам легко переходил от жанра к жанру. Его Костик из пьесы и сценария перекочевал в романную прозу. И автор в прозе рассказал о нем то, что не вошло в драматургический первенец. Он любит своих героев. Не удержался и написал «Варшавскую мелодию-97». Скорей всего, напрасно. Ничего он не прибавил к знакомой истории, пересказанной в новой пьесе. Единственно, что хотел показать маститый автор: «Любовь обречена». Многие ли с этим согласятся? Гораздо приятнее свалить все на генералиссимуса, который подмял под государство влюбленных. А в новой «добавке» Виктор высказывает страшную мысль: они все равно были неравны. У него, россиянина, природный  комплекс неполноценности рядом с европеянкой  Геленой. И этот комплекс помешал бы им жить счастливо. Правда, в поздней прозе («Габриэла», «Трезвенник») европейскость не мешает герою слету побеждать двух прекрасных пражанок.

Также не хотят ставить вторую часть «Пропавшего сюжета» -- кто примирится с тем, что для Надежды терроризм (убийство) важнее любви. Только в Париже поставили обе части. Они-то знают, что мы порченые. Юморист из «Сюжета» мудр и понимает: очередное убийство не принесет пользы ни обществу, ни террористке.

Зорин всю жизнь с чем-то боролся. То с цензурой, то с собственным имиджем, то со зрительскими предпочтениями. Хотел быть верен сам себе. И был.

            Рядовой зритель, разумеется, не догадывался о цензурных проблемах с неполитическими комедиями и, в общем-то, знает наследие Зорина довольно плохо. Эстрадная комедия «Мужчина и женщина» для М. Мироновой и М. Менакера – невинная шутка. В «Покровских воротах» больше лиризма, чем комического, поэтому зрителю непонятно, чем он мог не угодить властям в 1950-1960-е гг. Хотя любому комедиографу было трудно им угодить в силу специфики жанра. Как говорил Н. П. Акимов «Искреннюю любовь современников легче завоевать одой, чем сатирой. Славу в веках, наоборот, скорее обеспечивает сатира». Это справедливо, но не до конца.

 Советский сатирик не мог глобально клеймить общество, в котором жил. Вернее, мог, но без малейшей надежды увидеть свой труд поставленным или напечатанным. Зорин не врал и не лицемерил, но создал ряд сатирических комедий с лирическим оттенком. У него нет сугубо положительных героев, однако и «отрицательные» в «Покровских воротах» заслуживают снисхождения.

Он не был репрессирован, приобрел известность, получил государственные и профессиональные награды, но значение его вряд ли понято. Ряд пьес, которые могли бы быть поставлены с блеском, так и остались неизвестны публике или, по крайней мере, не оценены. Нужно взять на себя труд прочесть его пьесы. Все нынче опубликованные. У него не было режиссера, который бы взял на себя труд раскрыть природу зоринского комизма, хотя его ставили А. Лобанов (спектакль закрыт), Г. Товстоногов (спектакль закрыт), Б. Львов-Анохин, Р. Виктюк, П. Фоменко. 

            Нельзя сказать, что Зорин не опубликован – книг множество, в т. ч. и проза последних лет. Однако единственная мне известная диссертация по комедиям Зорина: Ветелина Л. Г. Проблемно-тематическая и жанровая эволюция современной советской комедии и комедиографии Леонида Зорина (М., 1988). Диссертация начинается со ссылок на Егора Лигачева, Михаила Горбачева, Программу КПСС, то есть по всем канонам советской гуманитарной науки, под знаком имен, которые запрещали комедии Зорина. А ведь перестройка уже началась. Ветелина ссылается на глубокую мысль душителя комедии и комического в 1950-е гг. В. В.Фролова: «Комедия живет в нашей драматургии весьма многозвучно, содержательно» (Фролов В. В. Судьбы жанров драматургии. М., 1979. С.282). Даже типологически автор диссертации приходит к неожиданным выводам о том, что «Измена» и «Карнавал» идейно-тематически примыкают к группе пьес «поствампиловского» направления». Надо ли пояснять, что диссертация Ветелиной давно устарела, скорее всего, уже при ее написании. Вероятно, ей стыдно за нее. Впоследствии о Зорине было разбросано немало частных верных соображений по сборникам, журналам. Некоторые из них я привел. Тем не менее, обобщающей работы о его драматургии и прозе не существует. Нужна книга. Теперь, когда Леонид Генрихович уже ничего не прибавит к своим многолетним и разнообразным трудам, пора бы уж к ней приступить.

            В 1987 г. Зорин опубликовал в журнале «Современная драматургия» горькую шутку под названием «Комедия». Это что-то вроде краткой вариации на тему «Театрального романа». Драматург Перемолотов принес в Первый городской театр свою первую комедию. Поначалу ему все очень в театре понравились: актеры, директор, другие члены худсовета. Постепенно радость от встречи с живым театром стала пропадать. На премьере новоявленный комедиограф сошел с ума. Конечно, у Романа Виктюка не было на сцене катера, но не отпускает мысль, что «театральный роман» навеян впечатлениями от репетиций и постановки именитого режиссера «Незнакомца» в Театре комедии (1976). По крайней мере, по датам сходится. И премьера вряд ли доставила удовольствие автору. Ну, немножко преувеличил. Трудно работать над комедией, а следить за воплощением своего детища еще труднее.