Следует читать не только книги, но и журналы
Введение. Почему я пришел к этому выводу
Лето – это повод для чтения. Чтобы не забыть азбуку, нужно иногда читать, но где взять время? Целый год мы пишем, пишем, пишем… Но вот приходит лето. У кого есть домик в деревне, тот пишет и дальше, а если домика нет? Тогда нужно отправиться в дорогу, а в дороге – если, конечно, не за рулем – лучше всего коротать время за чтением. Если дорога длинная, то можно взять с собой «Фауста» и попытаться проникнуть в суть второй части. Можно взять Данте, чтобы разобраться, наконец, какого Брута бессмертный автор повесил на суку, кишками наружу. Можно, конечно, и Агату Кристи, но я торопился, собираясь в дорогу, и взял первое, что лежало сверху, – последний выпуск журнала «На русских просторах». То есть второй номер за 2023 год. Сознаюсь – грешен. Здесь была напечатана моя статья, и я хотел убедиться, что она неплохо смотрится в хорошей компании. Обычно я толстые журналы просто перелистываю в библиотеках, иногда вчитываюсь, если попадается на глаза увлекательный материал, но это бывает редко. Тут был другой случай. Путь в санаторий, где я должен был провести часть лета, – длинный, в дороге не трясло, и я прочитал сначала первые две статьи. Потом оказалось, что это интересно, я прочёл ещё две, а затем уже, не отрываясь, познакомился со всем выпуском. Но обо всём по порядку.
1. Донбасс
Сборник открывает стихотворение Василия Ивановича Лебедева-Кумача, посвящённое Донбассу. Оно написано в сентябре 1943 года, напечатано в газете «Красная звезда». С Донбасса начался 1943 год. Второе февраля – дата окончания Сталинградской битвы, а уже 14 февраля освобождён Краснодон, и страна узнала о подвиге и трагической судьбе молодогвардейцев. Но впереди ещё Курская битва и тяжёлые сражения, пока в сентябре Донбасс не будет освобождён полностью. Так что мы в сентябре празднуем 80-летие этого события. Празднуем, понимая, что ещё совсем недавно мы ни в каком сне – страшном или фантастическом – не могли представить себе названия площадей и улиц Украины в честь Бандеры и Шухевича.
2. Евдокия Пасько
Евгений Феликсович Татарников хорошую статью написал про знаменитую летчицу. Перечисляя сражения Великой Отечественной войны, мы обсуждаем успехи, неуспехи, потери врага и свои и измеряем эти потери в тысячах, сотнях тысяч, миллионах. А каждая единица из этих миллионов – это личность, причем личность неповторимая.
После войны можно было бы с такими регалиями стать начальницей. Но многие хотели перейти на гражданские специальности. Евгения Борисовна вернулась в математику.
В математике много было прекрасных учёных, прошедших войну. Моим школьным учителем математики был Владимир Васильевич Бакрылов, прошедший войну «от и до» солдатом. С тяжелейшим ранением в сорок первом. Победу встретил в Латвии, а затем еще воевал на Дальнем Востоке в сорок пятом. Когда я уже был студентом, учился на математическом факультете, то деканом был Сергей Васильевич Валландер, член-корреспондент Академии наук, механик по профессии, который во время войны был штурманом дальней авиации на Севере. Директором НИИ математики и механики был Георгий Петрович Самосюк, закончивший войну ротным старшиной с орденами и медалями. Моим учителем был профессор Алексей Федорович Андреев. Я слушал его лекции по дифференциальным уравнениям, будучи студентом второго курса. Он тогда немного прихрамывал, но я еще не знал, что у него не было одной ноги до колена – наступил на мину в том же сорок третьем.
Не скажу, что таких людей было много, но они были. Вполне доступные, простые, но это была элита. Не только в смысле математики.
3. Рафаэль Вильманс
Человек с таким именем должен был бы стать художником, но война распорядилась по-своему, и он оказался курсантом учебного отряда на Балтике. Нина Васильевна Ефремова, рассказывая о своем герое, указывает, что в сентябре 1941 года он оказался на линкоре «Марат», который взорвали фашисты во время воздушной атаки 23 сентября. Мне эти истории особенно интересны, поскольку на втором линкоре – «Октябрьская революция» – служил в это время мой отец, пока в доке Кронштадта приводили в порядок крейсер «Максим Горький», к которому отец был приписан. Крейсер подорвался на мине во время перехода из Таллина в Кронштадт (ему оторвало носовую часть), но в доке Кронштадта его залатали, приделав фальшнос, и вскоре он встал в строй. Атаки на наши корабли шли волнами, одна за другой, много гибло моряков, но не было растерянности. Каждый защищал свой участок боя. Для Рафаэля Михайловича это была радиорубка. Мой отец был командиром зенитной батареи. После одного из таких боев он получил свой первый орден.
Хороший рассказ о Рафаэле Михайловиче получился. Чувствуется, что достойный был человек. Заодно я и своего отца вспомнил.
Вице-адмирал Дрозд вручает В.И. Осипову орден
Красной Звезды. 30.04.1942. Крейсер «Максим Горький«
4. Дом Пашкова
Следующая статья, написанная Юлией Борисовной Алиевой, – самая, наверное, обстоятельная в этом выпуске. Тем более, если учесть, что это лишь начало, первая часть большого рассказа не только о Доме Пашкова, но и о Российской государственной библиотеке. Я много времени провел в этой библиотеке в те времена, когда она еще назвалась «Ленинкой», хотя, конечно, мне больше нравилось заниматься в нашей «Публичке». Не знаю, почему она стала «национальной», когда другая «государственная», но это неважно. Бог с ним, с названием. Главное, что на Садовой было очень приятно находиться. Особенно в большом зале с окнами на сквер Островского. Вид оттуда роскошный, особенно осенью и зимой, когда деревья в снегу. Да и зал прекрасный. Здание у Парка Победы неплохое, но уже скучновато. Пространства достаточно, но чего-то не хватает.
Юлия Борисовна пишет, что «Гоголь был страстным поклонником архитектуры», и с этим невозможно не согласиться. Я бы добавил только «хорошей архитектуры». Такой грустный немного поклонник:
Печальны древности Афин.
Колонн, статуй ряд обветшалый
Среди глухих стоит равнин.
Печален след веков усталых…
Юлия Борисовна считает, что «гимном архитектуре можно назвать статью Гоголя "Об архитектуре нынешнего времени"». Стоит отметить, что этот «гимн» странно начинается:
Мне всегда становится грустно, когда я гляжу на новые здания, беспрерывно строящиеся, на которые брошены миллионы и из которых редкие останавливают изумленный глаз величеством рисунка, или своевольною дерзостью воображения, или даже роскошью и ослепительною пестротою украшений. Невольно втесняется мысль: неужели прошел невозвратимо век архитектуры? неужели величие и гениальность больше не посетят нас, или они – принадлежность народов юных, полных одного энтузиазма и энергии и чуждых усыпляющей, бесстрастной образованности?
Разве это гимн, Юлия Борисовна? По-моему, поминальная речь с выражением глубокого почтения к покойнику.
Были времена, когда к библиотекам относились с особым пиететом. Все-таки хранилище мудрости. А какая библиотека была на математическом факультете, когда я там учился! Шикарные полки из дуба с вырезанными виноградными гроздьями, кресла с львиными головами, столы наполеоновского размера, винтовые ажурные лестницы. В здании Публички на Садовой такого изыска нет, конечно, но какие залы! Там я много времени проводил. Занимался до закрытия, а потом спускался в сквер отдохнуть. Ближе к театру вечером собирались шахматисты поиграть блиц. На деньги не играли, разве что в отдаленном углу, но и то понемногу. Вокруг каждой партии собирались болельщики, устанавливалась очередь, проигравший переходил в конец. При этом разрешалось подсказывать, но только не глупые ходы. У каждой компании были свои игроки-болельщики, а у них свои «фишки». Один, например, когда делал свой ход, то постоянно приговаривал: «Играть нужно талантливо, а неталантливо каждый может». Вот этот девиз взять бы на вооружение современным архитекторам, но – увы!
Вернемся к статье Алиевой. Она представляет собой очень обстоятельную экскурсию не только по старому зданию библиотеки, но и по ее фондам. Разумеется, выборочно. Меня заинтересовал небольшой эпизод в этой экскурсии.
Один из интересных фактов. Весной 1935 года в качестве корреспондента французской газеты «Пари-суар» Москву посетил «золотой галл» мировой литературы Антуан Жан-Батист Мари Роже де Сент-Экзюпери (1900-1944). На одной из представительских встреч, организованной американским посольством, состоялось знакомство Антуана де Сент-Экзюпери с русским писателем Михаилом Афанасьевичем Булгаковым и его супругой, Еленой Сергеевной. Содержание беседы двух неординарных литераторов современности так и осталось одной из нераскрытых тайн минувшего века, но будоражащие воображение слухи о внешнем сходстве главного героя романа Воланда с родовитым французским пилотом, изобретателем и одновременно писателем Антуаном де Сент-Экзюпери, в некоторой степени не лишены оснований.
Это очень интересно! Неужели же действительно кому-то могло прийти в голову, что Сент-Экзюпери похож на Воланда? Что означает «в некоторой степени» и «не лишены оснований»? Это очень загадочно и интригующе, но ведь Юлия Владимировна обещает продолжение, а значит, можно рассчитывать на приоткрытие завесы.
Но раз о Сент-Экзюпери, то позволю себе еще один вопрос к автору статьи. Разговор о жизни писателя и о его последней книге:
Сказка-притча «Маленький принц», сокращённый вариант незавершённой поэмы «Цитадель» — неординарной, с точки зрения истории её создания, литературной жизни и судьбы после смерти автора. Первые наброски к поэме были сделаны в 1936 г. «Цитадель» остаётся спорной и мало востребованной книгой на родине писателя, получившей признание в России. По воспоминанию переводчика, Марианны Юрьевны Кожевниковой, для перевода книги на русский язык ей понадобилось 20 лет, потом возникли проблемы с публикацией книги. «В «Цитадели» много говорится о пустыне. Это место, где рождается особый опыт: безвыходное положение ведет к нестандартным решениям, а потом и к нестандартному мышлению…». Перевод неоднократно переиздавался в России, в том числе отдельным самостоятельным сборником (представлен в фондах РГБ).
Действительно ли Юлия Борисовна так думает? «Маленький принц» – сокращенный вариант «Цитадели»? О каких нестандартных решениях идет речь? И о каком нестандартном мышлении? Вообще комментарий к Сент-Экзюпери весьма загадочен. Загадочно и прозвище: «Золотой галл мировой литературы». Это вроде «Платиновый голос лунной реки», «Серебряный голос России». Или «Золотой граммофон». Кто же это все придумывает?
Впрочем, я, кажется, увлекся и начал обсуждать продолжение статьи по ее публикации в интернете. Так показалось удобнее. Но и в первой части еще много интересного. Читайте! А вопросы? – может быть, Юлия Борисовна приедет на презентацию своей статьи и ответит на них.
5. Пророчества Тютчева
Владимир Викторович Малышев вспомнил Тютчева. И очень уместно. Иногда кажется, что наши взаимоотношения с Западом развиваются «по Тютчеву» – настолько отчетливо они определены в текстах великого поэта.
География ли виновата, политика или просто бизнес и ничего личного, но противостояние России и Запада становится похожим на противостояние двух чуждых друг другу миров. Или это не так? Не знаю. Сам Тютчев скучает без Мюнхена. Жена Пушкина после его смерти прекрасно обосновалась на Западе, а дети постепенно забыли русский язык. Жуковский женится на немке и поселяется в Пруссии. Белинский умирает в Германии. Гоголь называет Италию «Моя душенька» и очень не хочет оттуда уезжать, как и его друг художник Иванов. Дети и внуки Рахманинова не очень-то хотят приезжать в Россию. Евтушенко, который больше чем поэт, умирает на Западе, а его многочисленное потомство разбросано по всему Западу, а в Россию ни ногой. Дети и внуки нашего любимца Дмитрия Хворостовского даже и знать забыли, что есть такая страна – Россия. Противостояние странное. Впрочем, читайте статью Малышева, может быть, что-то станет понятнее.
6. Реакционер Лесков
Геннадий Геннадиевич Муриков решил вспомнить Лескова. «Его творчество всегда выглядело спорным» – пишет Геннадий Геннадиевич. Это может быть, а творчество какого из русских классиков спорным не выглядело? Льва Толстого, Тургенева, Грибоедова? Автор статьи вспоминает оперы Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» и «Левша» Родиона Щедрина. Охотно верю, что музыкальные произведения совершенны, но не слушал. Не пришлось. «Леди Макбет» прочитал один раз и нет желания возвращаться к этому эпатажному произведению. Не люблю эти рассказы в стиле «Что ж, таким бывает русский человек!» – Всяким бывает русский человек. И не только русский. И англичанин. И немец, и японец.
Что касается «Левши», то это хороший лубок, но из него сделали уж прямо русскую философию. И про кирпич, которым не нужно чистить ружья, я не понял. Кирпичная пыль – лучший способ избавления от ржавчины и освинцовки ствола в полевых условиях. Ствол разбалтывается, да, но это при любой чистке. И от стрельбы тоже. У английских стволов другая сталь. Да и нарезными их стали делать. Но все-таки не из-за этого Крымскую войну проиграли.
Ну, вот и поспорили. В этом смысле творчество Лескова спорное. «Да еще – пишет Муриков, – творчество Лескова неизменно вызывало определенные сомнения». Не очень понятно. Лесков – выдающийся русский писатель. Русский из русских. Какие сомнения? К тем произведениям, которые называет автор статьи, я бы добавил без сомнения «Однодум», «Скоморох Памфалон», «Час воли Божией», «Запечатленный ангел». Впрочем, почти все, что написано в семидесятых и позже, после романа «На ножах». Вы можете сказать – богоискательство. А сам критик – не богоискатель? А что, есть русский писатель, который не богоискатель? Все богоискатели, и это им не мешает «в обязанность считать со старою правдой на ножах быть».
Автор статьи называет время, в которое был написан этот роман «межеумочным». Неопределённость этого слова соответствует неопределенному состоянию умов общества, которое описывает Лесков. Революционное брожение, входит в моду терроризм, слово «нигилизм» заменяется «революционной демократией». В литературе появляются баррикады, «передовые люди» требуют от каждого из литераторов определиться, с какой стороны баррикады он находится.
Геннадий Геннадьевич очень хорошо пишет и об этом, и о самом романе. Он обращает внимание на перекличку с романом Чернышевского. Но вот что интересно: 1871 год – год Парижской коммуны. И в этом же году Алексей Толстой пишет свое сатирическое стихотворение «Порой веселой мая». Вы можете сказать – это было позже, при чём тут Чернышевский и Лесков, написавший свое произведение в 1870? Но ведь и Коммуна не так чтобы вдруг появилась. Революционное марево висит в воздухе. Именно в эти годы появляется лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Европа поет «Интернационал», а призрак уже много лет бродит по Европе.
Мы говорим обо всем этом как исследователи древности, воображая, что это события такого же далекого прошлого, как Пунические войны. Может быть. Только кажется, что в каких-то глухих уголках страны, где не читали роман «На ножах», люди тихонько про себя напевают Интернационал:
Презренны вы в своем богатстве,
Угля и стали короли!
Вы ваши троны, тунеядцы,
На наших спинах возвели!
Заводы, фабрики, палаты -
Все нашим создано трудом.
Пора! Мы требуем возврата
Того, что взято грабежом.
7. Реформы и социальный лифт
Дальше идет моя статья про реформы. Он немного сокращена, но всё честно, по договоренности, поскольку выпуск и так перегружен. В частности, выпало небольшое замечание о масштабах и уровнях.
Представьте себе банкомат, который выдает каждую секунду по одной бумажке в сто евро. Без перерыва, без сна и отдыха, каждую секунду. Для полубогов он, может быть, несколько месяцев или даже целый год будет работать, но богатство богов не иссякнет никогда, ибо проценты набегают.
Я заметил, что для многих людей что миллиард, что миллион – все одно. Много и все тут. И хотел показать, что если чиновник строит дачи за двести миллионов рублей, то это, конечно, плохо, но тот, кто имеет три-четыре миллиарда долларов, может строить по такой даче каждый день – и его капитала не убудет. Говорят, что он благодетель, поскольку инвестирует во что-то. На это я спрошу, зачем нужно было у меня отнимать те деньги, которые лежали в сберкассе и кушать не просили. Вот и вкладывали бы их. Впрочем, это все разговоры для бедных. Хотя, один вопрос все-таки беспокоит. Ельцин, когда в разговоре с Зиновьевым говорил о четырёх дачах у кого-то, понимал, что сам начнёт игры другого масштаба?
8. История семьи Каменковых
Потрясающая история очень красивой семьи. Молодцы, что сохранили много фотографий. Все такие красавцы. По этим семейным записям лучше всего изучать историю страны. Прекрасный очерк сделала Аида Михайловна Аренс-Серебрякова, рассказав всё, как было. Читайте, тут добавить нечего.
9. Памяти Иеромонаха Николая
Елена Асатурова предложила нам небольшой рассказ об иеромонахе Георгии Николаевиче Шелехове, который большую часть жизни провел в эмиграции – в Болгарии, Сербии, Германии, Канаде. Да и сама Елена Владиславовна обозначает себя космополитом, питая симпатию и к Болгарии, и к Армении. Издает Асатурова сборники стихов и является лауреатом разных поэтических и литературных конкурсов. В основном, конкурса «Серебряный голубь». Иногда ее стихи поражают своей загадочностью.
Калинов мост
Выронит Осень иголку из старческих пальцев -
Дыры в душе у планеты нет смысла латать.
Рваные раны её поглотили скитальцев,
Диск полнолунья похож на седьмую печать.
Птицы слетелись клевать покрасневшие гроздья.
Горькая ягода вызрела, кровью течёт.
А под мостом под Калиновым белые кости...
Осень поднимет иголку ...
и саван сошьёт...
10. Сорока-Росинский, ленинградский учитель
Две сотрудницы музея Герценовского университета написали об известном ленинградском учителе Викторе Николаевиче Сороке-Росинском. Этот человек был прототипом главного героя известной повести Григория Белых и Леонида Пантелеева «Республика Шкид», по которой позже поставили кинофильм, в котором главную роль сыграл Сергей Юрский. Обо всем этом полно и интересно написали Екатерина Матвеевна Колосова и Ирина Викторовна Лихолетова. Статья получилась очень хорошая, добрая, читатели это оценят, но пару придирок всё-таки хочется сделать.
Статья заканчивается стихотворением Анны Ахматовой, посвящённым Анненскому, а не Сороке. В противном случае строки про тень и про яд совершенно непонятны.
Статья начинается эпиграфом из Шандора Петефи. Эпиграф красивый, ничего не скажешь. Правда, он больше подходит революционеру, чем учителю. Петефи и был революционером. Приведу еще несколько его стихов для тех, кто не слишком хорошо знаком с его творчеством.
Как здоровье ваше, баре-господа?
Шею вам не трет ли галстук иногда?
Мы для вас готовим галстучек другой,
Правда, он не пестрый, но зато тугой. (17 марта 1848)
Иноверцам умереть придется!
Бог у нас теперь один — свобода! (март 1848)
У меня создалось впечатление, что Виктор Николаевич был человеком совершенно другого склада.
Далее: на стр. 118 авторы пишут, что Макаренко подверг самому суровому анализу книгу Белых и Пантелеева, считая, что это картина педагогической неудачи.
И почему так, приходится догадываться читателям самим. Ведь авторы похвалили книгу до этого. Выдвигаем три версии. Первая – личные недоразумения. Вторая версия больше подходит для нашего времени. Григорий Белых был арестован в начале тридцатых, а затем и умер в тридцать восьмом в тюремной больнице. А разговор с Макаренко был в тридцать седьмом. Макаренко открестился от этой книги.
Но думаю, что настоящее объяснение более простое и естественное. Антон Семёнович действительно считал, что «эта книга есть добросовестно нарисованная картина педагогической неудачи». И я так считаю. Авторы статьи пишут о республике ШКИД: «Сюда приводили со всех концов Петрограда самых отъявленных бузовиков, воришек, и малолетних преступников. Процветали в школе и воровство, и картёжные игры, и ростовщичество. Бывали и жестокие драки. Ни на минуту не утихала война между “шкидцами” и “халдеями» (так ребята прозвали педагогический коллектив)».
И тут же строчкой ниже: «Как уже упоминалось, ребята учились – и учились охотно, без принуждения – по десять часов в день. А ещё они много и с увлечением читали, изучали иностранные языки (особенно немецкий), писали стихи».
Те, кто пишет такие вещи, сами-то работали с такими группами подростков? Думаю, что нет. И реальность, с которой встретился Виктор Николаевич, совсем не была похожа на ту конфетную обманку, которую нам предлагают в кино.
Наконец, о совсем важном. Авторы старательно обходят те важнейшие идеи, которые Владимир Николаевич сформулировал в самом начале своего учительства – принцип национальной школы. Как можно это пропустить и заявить, что «основополагающий принцип школы – принцип игры». Разумеется, игра и состязательное начало присутствуют, но какой Песталоцци ставит этот принцип в основу обучения? Где у Яна Каменского про это можно прочитать?
Но про принцип национальной школы прочитать можно. Например, в статье Сергея Владимировича Христофорова «Идеи национальной школы в наследии В.Н. Сороки-Росинского», которая есть в интернете. Эта работа опубликована два года назад, коллегой авторов рецензируемой статьи. Достаточно отчетливо сформулированы основные идеи:
«Центральным понятием в теории В.Н. Сороки-Росинского является национальное чувство, которое не воспринимается разумом, а проживается и переживается сердцем».
И далее: «Воспитание строит свое здание на национальном фундаменте, который связывает единичного человека с его нацией, индивидуальность – с духом народа и воплощается в национальной культуре. Образование должно вести подростка к творческому раскрытию своего «Я» и самотворчеству.»
Важную статью написал Христофоров. Советую обратить на неё внимание.
А сам я постараюсь найти могилу педагога на Серафимовском кладбище.
Несмотря на критику, очень благодарен Екатерине Матвеевне и Ирине Викторовне за тёплое отношение к замечательному человеку с непростой судьбой. Я затянул рецензию, но что делать! Владимир Николаевич был и моим коллегой.
11. Об Академии наук
А.Г. Морачевский, автор статьи об Академии наук России – известный ученый, профессор, автор серьёзнейших книг и множества статей. В основном они относятся к физической химии, а я к этой уважаемой науке не имею никакого отношения. Тем не менее я прекрасно помню эту фамилию. И инициалы. Долго искал в просторах интернета, пока память не остановилась на середине семидесятых. Я тогда был аспирантом, переходил на ставку ассистента кафедры математического анализа и мне нужно было подписать какую-то бумагу на самом высоком уровне, а идти на прием не очень хотелось. Морачевский тогда был то ли проректором по науке, то ли ректором университета. Но при этом (тогда это было принято) продолжал свою научную и педагогическую деятельность. Я узнал, где он читает лекции, и пришёл к концу, немного заранее. Когда он вышел из аудитории, знакомым мне жестом встряхивая руки от мела, я подошёл, представился и показал бумагу. Он посмотрел на нее, что-то спросил, потом приложил к стене и подписал. Я сказал спасибо и ушел. В канцелярии поставил печать на подпись. Сейчас я понял, что это был другой Морачевский, Алексей Георгиевич. Он был из той плеяды людей, о которых я писал во втором разделе. Но тогда я об этом не думал – начальник и начальник, чего там.
По-видимому, Андрей Георгиевич его брат. Эти люди и сами уже составляют эпоху, и их судьбы не менее важны для истории науки, чем академики, о которых они пишут. Впрочем, все важны.
Андрей Георгиевич кратко описывает историю Петербургской Академии наук, которая формально образовалась в 1725 году. Её первым президентом был Лаврентий Блюментрост, не только лейбмедик, но и молодой учёный с хорошим образованием в области медицины и, что немаловажно, с хорошими связями в Европе. Идея создания Академии появилась у Петра Великого ещё во времена его пребывания в Голландии. Через своих посланников он приглашал на пост президента Лейбница, но тот рано умер (в 1717 году). Высоким был научный авторитет у Якопо Риккати, его приглашал не только Петербургский, но и Венский двор, но Риккати никуда не выезжал из своей любимой Италии. Вместе с Леонардом Эйлером Петербург получил Николая и Иоганна Бернулли, но остальные имена первых академиков известны лишь узкому кругу людей. Да и на протяжении всего восемнадцатого века мы помним лишь Ломоносова. Ситуация сильно изменилась, когда в 1818 году президентом стал Сергий Семёнович Уваров. Он был президентом до самой своей смерти в 1855 году, когда Академия превратилась в мощную уважаемую структуру, в которой иностранных сотрудников было уже существенно меньше. Жаль, что Уваров даже не упомянут в рассказе Андрея Георгиевича.
Правда, большая часть рассказа посвящена уже советскому времени и Александру Петровичу Карпинскому, который стал президентом АН в мае 1917 года, когда ему было семьдесят лет, и оставался им до самой своей смерти в 1936 году. На его похоронах присутствовал сам Сталин. Что ж, это о чём-то говорит.
12. Прокофьев
Очень интересный музыковед, физик и лирик Иосиф Генрихович Райскин написал к семидесятилетию со дня смерти Сергея Сергеевича Прокофьева, одного из своих любимых композиторов, если не самого любимого, небольшую, но емкую статью. Загадка этой статьи проявляется с самого начала, с эпиграфа, в котором пушкинская строчка «смысла я в тебе ищу» заменена на «темный твой язык учу»... Я являюсь сторонником той версии, что это какое-то изобретение Жуковского, не имеющее отношение к Пушкину. Что Жуковского подтолкнуло на то, чтобы использовать такое окончание стиха, я не знаю. Как не знаю и того, почему Иосиф Генрихович выбрал этот вариант. Смысла в такой замене ищу и не могу найти.
Солнечная музыка, насыщенная нитями лиризма и гармоний, услаждающих слух! И в это сплетение мелодий врывается и остается доминирующей главная линия – Сталин. «Судьба его музыки на родине – кривозеркальное отражение тех жестоких деформаций, которым подверглось общественное сознание в России на протяжении столетия». Вот как-то так. Слушаешь его музыку, и в это время все думы – о Сталине. Не знаю, почему Иосиф Генрихович пишет, что сейчас «мало кто вспоминает», среди моих знакомых никого я не нашел, кто бы не знал, что Прокофьев умер в один день со Сталиным. Сталин тут, Сталин там – шесть Сталинских премий. Квартира тут, дача там – портрет с Мирой Мендельсон на даче в сорок первом. Правда, поругали за формализм. А как же не поругать. Женился на Мире, а с Линой не развёлся. Формально, говорит, наш брак с Линой не был зарегистрирован, поскольку документ о регистрации в каком-то консульстве формально не признали. И это несмотря на то, что уже выросли двое сыновей. Симпатичные ребята, с которыми он не встречался, поскольку Лину арестовали. Через несколько дней после публикации постановления ЦК об опере «Великая дружба». Кто-то воспользовался, видимо, моментом.
Так это или не так, но мне кажется, что Прокофьев прекрасный музыкант, однако на роль жертвы сталинского режима лучше бы выбрать кого-нибудь другого. Тем более что кандидатов достаточно.
Лучше бы Иосиф Генрихович рассказал о коллизии с известной мелодией Нино Рота. В интернете я встречал разные мнения: плагиат, несущественный плагиат, вообще фейк, то есть никакого заимствования нет.
Тем не менее, в статье много интересного и важного. Например, запись Прокофьева тридцать девятого года: «Советское искусство, при огромном росте вширь, снижается качественно…» Можно, конечно, опять пнуть слово «советское», но мы уже тридцать лет живём вне этого слова, а деградация налицо. Причём по всем видам искусства.
13. Рахманинов
Виктория Борисовна Дьякова рассказывает нам о выдающемся русско-американском пианисте и композиторе Сергее Васильевиче Рахманинове. И это очень уместно в юбилейный год, названный Мариинским театром годом Рахманинова. Лучшую часть своей жизни он провёл в России, где и сформировался как пианист и как композитор. Правда, Виктория Борисовна считает, что как композитор он так и «остался в России». В значительной степени это верно, по-видимому, всё-таки его виртуозная игра привлекала слушателей, и, кроме того, он этим зарабатывал деньги.
Вот теперь опять про эпиграф. «Он создан из стали и золота… » Автор этого выражения точно хотел польстить Рахманинову или что-то другое имел в виду? Хотел сказать, что Рахманинов – это шарманка, но шарманка дорогая. Или что это вроде робота, механическое устройство. В это время в Америке была мода на разного рода механические выдумки. Впрочем, скорее всего Гофман, сам виртуоз, хотел сказать что-то хорошее, а Рахманинов за это посвятил ему третий концерт. Или это не так? Ведь были провалы у маэстро. Правда, в начале карьеры. Однако, какова публика! Строгая! Я, правда, не могу оценить исполнения музыкального произведения, но в театр хожу. Иногда ужас, что за спектакль. Одно пустое кривляние. Роли не учат, режиссура никакая. А публика хлопает. Тогда уровень публики был повыше. Подозреваю, что музыкальный тоже.
14. Памятные встречи
Эта статья открывает раздел, который является «фишкой» журнала «На русских просторах» – «Серебряный век русской культуры». И открывает прекрасным обзором, приуроченным к 80-летию «Нового журнала», издаваемого в Нью-Йорке, на просторах совсем нерусских. Правда, и к Серебряному веку это издание уже имеет мало отношения, в отличие от его старшего товарища, журнала «Современные записки», который закончил свое существование в 1940 году и был как раз журналом настоящего Серебряного века, то есть журналом классической русской эмиграции в Париже.
Автор этого обзора, Ренэ Герра, известный славист, называет себя единственным живым свидетелем русского Парижа. Но «Новый журнал» сейчас – это уже совершенно другое направление, особенно в последние годы, которое, скорее, следует обозначить как «журнал русских на Западе». Впрочем, он стал международным и успешно представляет одну из сторон в традиционном противостоянии:
Но всё это немного в стороне от самой статьи французского слависта. Он пишет о другом: «У русской эмиграции есть своя история – сопротивление, отступление, бегство, хождение по мукам, встреча с чужбиной, осмысление прошлого и осознание миссии: быть не изгнании, а в послании». А «Новый журнал» – о своём:
Стихи – это не Герра приводит. Это я взял из последнего номера «Нового журнала». А Герра заканчивает свою статью оптимистично: «Униженные, изгнанные из большевистской России, объявленные её врагами, русские эмигранты сохранили до конца любовь к Родине и веру в её возрождение».
(Окончание следует)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
