Онтологические прогулки

Экзистенциальное измерение человека – это, в конечном счете, бинарные оппозиции, которые, правда, допускают возможность полутонов. И живой человек может быть «мертвым» по самым разным причинам. Например, изгнали из общества, племени (древняя процедура остракизма); случилось непоправимое психическое или физическое заболевание, произошло нравственное падение. И вот уже «животное» доминирует над «человеческим». Также и между черным и белым есть серый цвет, которых не знает радуга: ведь черный цвет, с точки зрения физики, означает полное поглощение световых волн, а белый – их полное отражение.

Бинарными для человека являются и экзистенциальные категории «надежда» и «ужас».  

В слове «надежда» слышатся слова «ждать», «ожидать», «подождать», но они не являются синонимами, потому что передают только какой-то один аспект надежды. В ожидании есть элемент одиночества и отсутствия со-бытия. В нем нет встречи с Другим, с тем, что не-Я. В этом смысле ожидание – это одиночество, раз-деленность и от-деленность. «Надежда» же содержит еще сочетание букв «на», что предполагает направление, направленность на что-либо, то есть преодоление одиночества, являясь, тем самым, пред-дверьем со-бытия, началом со-бытия. Таким образом, в слове «надежда» соединены два смысла: ожидание и направленность на что-либо, надежда со-бытийна. Поэтому ожидание встречи с тем, кого очень давно не видел, не является одиночеством. Ожидание встречи – пред-дверие самой встречи, пред-дверие со-бытия встречи.

Надежда является эмоциональным переживанием вероятных будущих событий и элементом европейского культурного кода, будучи аффективным компонентом аксиологии. Иначе говоря, надежда – это ценность, которая переживается человеком эмоционально, на психологическом уровне. В конечном счете, только осознающий человек, человек, наделенный самосознанием, способен испытывать надежду. Надежда – это во многом эмоционально-культурная структура человеческого бытия.

Как было сказано, надежда – это всегда «направленность», «путь-на», однако же, такая игра слов нивелирует эмоциональный и аксиологический компонент исследуемого концепта. Надежда как путь-на – это направление человеческой деятельности, цель, стремление, а, значит, движущая сила. Без надежды на возможный успех какой-либо деятельности человек вряд ли стал бы добровольно (без принуждения) осуществлять ее. В этом смысле надежда – это та сила или энергия, которая движет человеком, обусловливает его деятельность.

Надежда, хотя и является эмоциональной, психологической структурой, но осознается рационально. Поэтому она не возникает как научение или дрессировка. Если собака, которая за выполнение команд получает кусочки колбасы, полностью подчиняется бихевиористской связи между стимулом и реакцией на неосознанном уровне. То человек, испытывающий надежду, -благодаря своему сознанию, - прерывает цепочку стимула и реакции. Надежда не научает поведению, а открывает перед человеком будущее. В этом смысле надежда более сильный стимул и цель, чем какое-либо поощрение. Надежда, не оставляющая даже одинокого человека, связывает его со всем человечеством, преодолевая, тем самым, одиночество.      

В противоположность надежде бесцельность, безнадежность (по сути, индивидуальное безвременье) рождает внутреннюю пустоту, внешний индивидуально-социальный вакуум, внешнее и внутренне одиночество. Отсутствие надежды – это отчаяние, экзистенциальный кризис и катастрофа. Ценность надежды, как минимум, заключается в ее психологической значимости для человека и человечества. В этом смысле надежда – это движение, которое дает покой и стабильность. Она позволяет сознательно отделить подвластное и неподвластное человеческой воли и усилиям, тем самым, рационально снимая бремя излишней ответственности, переложив упование на что-то внешнее. Но это не просто «авось», так как тут требуется волевая регуляция собственного разума.

Экзистенциальная сторона человеческого бытия остается для человека «вещью-в-себе», так как не подается опытному изучению, а потому может постигаться исключительно рационально. Кроме того, надежда направлена на что-то неизведанное и непостижимое. Вечная жизнь, индивидуальное бессмертие как предмет надежды – это кантовская интенция агностического порядка. В данном вопросе, кроме надежды, человеку не остается больше ничего. Как и в области планирования собственного будущего. Свое будущее человек может созерцать так же как и апостол Павел созерцал «тот свет»: «как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (1 Кор., 13: 12). По сему со-бытие со-прикосновения человека и его будущего невозможно без надежды, иначе есть только безнадежное настоящее.

В данном случае человек может считать себя одиноким даже если находится в окружении других людей, даже если они дружественно настроены по отношению к нему. Такой человек испытывает психологические и экзистенциальные проблемы, теряет связь с обществом. Бытие такого человека не со-бытийно, поэтому он и ощущает ужас одиночества.

Синонимами слова «ужас» являются страх, уродство, неприятное, отталкивающее, трагическое непреодолимое. В самом слове эти значения «не слышатся», но «ощущаются». Однако, как кажется, во многих словарях экзистенциально и феноменологически неверно слово «ужас» определяется через очень сильный страх. Конечно, возможно, физиологически эти эмоции связаны, но ментально с феноменальной точки зрения это два различных явления. В этом смысле страх не всегда ужасает, а ужас не так страшен. Как говорится, «не так страшен черт, как его малюют»: черт не страшен, но ужасен (по крайней мере, христианство призывает его не бояться, но вряд ли отсутствие страха отнимает у данного мифического персонажа ужасность его бытия).

Зависит ли сознание человека от его физиологии, а если зависит, то как? Этим вопросом давно задаются философы. Можно, конечно, утверждать, что сознание и мышление являются таким же продуктом деятельности мозга как производство желудочного сока желудком. Иначе говоря, сознание (или ментальное) физиологично. С другой точки зрения, мышление и сознание человека существуют, конечно, благодаря человеческой физиологии, но сами не являются чистой биологией. Третий вариант – мышление и сознание – это проявления души человека, а помимо материального существует еще и Божественное. Попытка разделить ужас как ментальное (сознательное и мыслимое) и ужас как физиологическое (следствие выделения определенных веществ в организме) возможна только со второй точки зрения, т.к. в третьем случае пришло бы показать отличие ментального и душевного. Естественно, что в случае разделения ментального и физического ужас может иметь два значения, т.к. тело и сознание в таком случае неразрывно связаны, но различны в своих проявлениях.

Источники ужаса с точки рения М. Хайдеггера (естественно, ментальные) – это одиночество, оставленность и покинутость, брошенность, отсутствие со-бытия. Одиночество может пугать, вызывать страх только в случае чего-нибудь вроде клаустрофобии, агорафобии и тому подобных неврозов. Одиночество, брошенность, оставленность – это есть ужас, это есть отсутствие со-бытия. Я и Другой не встречаются, человек не может беседовать с собой без потери психического здоровья (раздвоение личности, невроз, шизофрения и т.д.), когда человек теряет свою социальность, свою связь с обществом, т.е. теряет себя как человека – это и есть ужас.

Люди, по большей части, по мысли Хайдеггера, растворены в DasMan, а подлинное со-бытие – это лишь встреча с бытием, осознание своего Dasein. Что-то постоянно отвлекает человека от философских и духовных размышлений: недостаточный уровень образования, занятость, совесть, основанная не на общечеловеческой морали, а на сугубо эгоистических принципах и т.д. Если со-бытие невозможно, то невозможно следовать и рекомендации Сократа: «Познай самого себя». Познание Dasein – это самопознание. Невозможность объясняется самоотчужденностью человека. Несовпадение внешнего и внутреннего, живого и мертвого – это и есть экзистенциальный ужас. Человек остается одинок.

Аристотель утверждал, что «человек вне общества – или бог, или зверь». Это действительно так. Зверь, если он теряет свою человечность. Бог, если свою человечность он сохраняет и приумножает. В конечном счете, с точки зрения христианства, цель человека – обожиться. Но это означает лишь развитие своей свободы и творческих способностей. Свобода и творчество – это бердяевские интенции. Явно не ужас. Ужасно быть зверем, потерявшим связь с обществом и своей человечностью. Получается маргинальность без маргинала: человек не деклассирован, но подвергся депривации, биологически остался человеком, но ментально, умственно превратился в бессознательную машину, потерял свое сознание и самосознание.   

Ужас рождается из несовпадения бесконечности становления и ограниченности жизни, progressus in infinitum и progressus in indefinitum: становление прерывисто, а бесконечность неопределенна и неопределенность бесконечна. Осознание своей смертности тяжелое испытание для человека, осознание смертности – лишение надежды. Как известно из физики, если телу придать движение, и оно будет двигаться в среде, не встречая сопротивления, то его прямолинейное и равномерное движение не прекратится никогда. Надежда как «путь-на» – это пример возможности такого безостановочного движения. Ужас – единственная преграда надежде.

Надежда придает силу, энергию человека. У таких людей сердце становится «пламенным», «горящим». В таком случае жизнь «бьет ключом». Тогда, безусловно, верно, что жизнь – это движение, а движение – это жизнь. Если представить двух человек, один из которых к чему-то стремится, а второй – ничего не делает. Второй – это даже не Обломов из одноименного романа Гончарова. Обломов хотя бы пытался жить: то книгу открывал (правда, забывал закрыть и оставлял пылиться), то жениться собирался (правда, до Церкви так он так и не дошел). Второй – это просто человек без целей. Может быть, он и на диване вовсе не лежит, а исправно каждый ходит на работу, но, как Акакий Акакиевич из гоголевской «Шинели», боится даже повышения, которое он по всеобщему мнению давно заслужил. А получив повышение, тут же от него отказывается, т.к. повышение входит в противоречие с бесцельностью его жизни. Акакий Акакиевич так и не смог обрести надежду. В такой связи возникает вопрос. Но была бы жизнь второго человека – при прочих равных условиях – ярче, интереснее, насыщеннее, полезнее и дольше, чем у первого? Наверное, да. В конечном счете, даже прогноз относительно жизни неизлечимого онкологического больного зависит от его надежды, движения, способности порождать со-бытия.   

Но не все философы считали надежду чем-то необходимым и настоящим. Иллюзией и самообманом называл надежду А. Камю, а посему человеку, как считал Ж. Батай, необходимо жить без самообмана, с ощущением и осознанием безнадежности. Надежда, в этом смысле, в связи с ее направленностью на будущее – это уход от настоящего, уход от решения насущных проблем. Отсутствие надежды означает лишь онтологический ужас, видение будущего как последовательности реализуемых планов и смерти. Психолог Э. Берн в своих работах «Люди, которые играют люди» и «Игры, в которые играют люди» говорил о структурировании времени, жизни от рождения до смерти. Структурирование жизни, таким образом, – это игра, разворачивающаяся на фоне временного забвения ужаса.

Феномен надежды в реальной действительности достаточно широк и охватывает значительный круг явлений: от несбыточных мечтаний до религиозного спасения. Но и феномен ужаса в реальной жизни также достаточно широко представлен: от необоснованных опасений за свою жизнь и жизнь своих близких до жизненных трудностей, расцениваемых порой как состояние «хуже смерти». Ужас укоренен в статике момента здесь-и-теперь как самой простой и элементарной частицы времени. Надежда являет собой динамику, которая видит вечность в глубине момента. По Н.А. Бердяеву, образ вечности – вечное настоящее – находится именно там.

В этой связи онтология ужаса – это онтология присутствия (появления) небытия, а онтология надежды – это онтология отсутствия (исчезновения) небытия. В конечном счете, ужас – это страх небытия, а надежда – бесстрашие перед его лицом. В песни «Надежда» (слова Н. Добронравова, музыка А. Пахмутовой) поется: «Надежда – мой компас земной, а удача – награда за смелость». Песня раскрывает концепт «надежды» как борьбы с одиночеством («Снова мы оторваны от дома / Снова между нами города»), разлукой, стремление к со-бытию, встрече Я и Другого, возможность восстановления единства в будущем («А песни довольно одной / Чтоб только о доме в ней пелось»). Кроме того, песня «Надежда» отразила и тяжесть разлуки («Здесь у нас туманы и дожди,  / Здесь у нас холодные рассветы»). Н. Добронравов и А. Пахмутова, стало быть, выразили средствами искусства (музыки и поэзии) о надежде все то, что в слово было заложено языком, поэтому данная песня является глубоко философским произведением.

Таким образом, онтология надежды – это онтология со-бытия и движения-покоя, онтология встречи ищущего и искомого, а онтология ужаса – это онтология отсутствия со-бытия и бездейственного метания. Онтология ужаса монистична по своей природе, так как может вместить лишь в-мирность и доминирование материального. Онтология надежды дуалистична по своей природе, ибо вмещает не только в-мирное, но и вне-мирное, биосоциальное и биодуховное при доминировании идеального. Пусть пяти кантовских талеров, находящихся в уме, реально нет в кармане, но эти пять талеров не являются иллюзией или симулякром, просто их бытие идеально. Также и бытие надежды идеально, а ужаса – материально.

Энергия не есть бытие, потому что бытийствует лишь сущность, но она также и не небытие, так как несет образ сущности. Энергия также не является бытием-к-смерти. Напротив – она оформляет материю, то есть делает ее образно сопричастной бытию. Экзистенциально надежда не есть простое становление: ведь даже гегелевское понимание становления (движения к цели) не описывает всей полноты данного концепта, подчеркивая направленность надежды как движения. Но не каждая надежда становится, не каждая надежда (как и мечта) сбывается. Противоположное понимание становления – это как раз бытие-к-смерти, так как вещь появляется во времени и исчезает во времени. Как настаивал немецкий философ Эрнст Блох (1885-1977), бытие и надежда срощены, они укоренены друг в друге: бытия не бывает без надежды, а надежда возможна только в бытии (бытие – энергия надежды).

Философия же М. Хайдеггера исходит из ужаса, который порождает экзистенциалы, детерминирующин сущность и существование человека (Dasein). Источник ужаса – страх смерти. Ужас и смерть возможны только во времени, конец индивидуального времени – индивидуальная смерть, порождающая внутриличностный страх, конец социального времени (безвременье или полное уничтожение человеческой цивилизации) – смерть всего общества, порождает двойной страх у индивида: страх коллективный и страх индивидуальный. В этом смысле ужас – образ и основание небытия, его сущность, ужас есть становление, которое ничтожит, а надежда – становление, которое дает жизнь.

Стало быть, надежда – будущее, а ужас – прошлое, которое становится будущим как смерть. Надежда – это непреодолимое и самовозобновляющиеся будущее, которое присутствует в настоящем. Таким образом, ужас связывает будущее и прошлое в обход настоящего, а надежда связывает настоящее и будущее, притом, часто вопреки прошлому.  

Надежда и ужас диалектически связаны между собой как чистое бытие и ничто, бытие и небытие, а аксиологически (поэтому не в естественнонаучном смысле, и онтологически) являются сущностью бытия и небытия. Античная онтология аксиологична: она связывает бытие с Благом, любовью и с дружбой, что, конечно, противоречит естественнонаучному знанию, но этически и эстетически (во многом созерцательно) представляется верным. Диалектика надежды и ужаса порождает окружающий человека мир, составляя сущность эссенции (сущности, основания, личности) и экзистенции (существования, единичности, особенности, индивидуальности) человека.

Смерть же соединяет в себе прошлое, настоящее и будущее, т.к. является единством надежды и ужаса. Надежды, потому что смерть может преисполняться ожиданием чего-то лучшего, да и как показали исследования ученых, человек умирая, испытывает гораздо более светлые чувства, чем принято считать. Ужаса, потому что ожидание конца страшно, конец означает переход в небытие. Ужас и надежда диалектически соединяются: ужас разрешается надеждой, а, тем самым, из будущего становится настоящим, но теряет значительную часть своей силы устрашения. 

Однако, надежда и ужас, которые диалектически соединяют в себе бытие и небытие, являются различным их соотношением, различным становлением. Надежда порождает новое, а ужас ничтожит старое. Основой надежды является бытие, а ужаса – небытие. Поэтому надежда является энергийно данным, а ужас – симулякром. Он сущностно бессодержателен, ибо это страх отсутствия, пустоты. Наконец, надежда открывает перед человеком будущее, а ужас – лишает его, хотя и надежда, и ужас относится к тому, что связано с будущем.

Как отмечает Александр Чупров, человеческая личность не может являться простой суммой экзистенции и эссенции: разум, который проявляется в человечестве как сущностное, природное свойство человека,  в каждом отдельном человеке-индивиде проявляется особым, индивидуальным образом, но этого недостаточно для становления полноценной личности. Действительно, у христианского Бога-Троицы одна Божественная сущность и общее свойство проявлять ее энергийно, но три лица, три личности. Необходимо отделить Отца от Сына и Святого Духа и наоборот, а Ивана от Петра и Павла и т.д. И это не вопрос различения имен: имя дается конкретному человеку или существу, наделенному индивидуальным сознанием и собственным Я после его порождения. Имя именует диалектическую сумму эссенции, экзистенции и субсистенции, что и является личностью. Сущность человека (по И. Канту) – разум. Проявления Разума в каждом человеке проявляется индивидуально (экзистенция). Человеческое Я и сознание, т.е. то, что действительно отличает от других –  субсистенция.

Надежда и ужас – энергии Разума, потому сущностно, эссенциально присущны человеку, но проявления их всегда сугубо индивидуальны в силу субъективных и объективных обстоятельств: различны среда и субсистенция. Сущность надежды и ужаса присущны субсистенции, потому что Разум является лишь их возможностью. А актуальными, или действительными, они становятся через человеческое Я и сознание, благодаря чему в человеке они приходят в определенное соотношение, которое сущностно не запрограммированно. В конечном счете, генетика, окружение и среда, выбор сами по себе, в отдельности не определяют человека, только их совокупность детерминирует человека. В итоге, надежда и ужас определяются выбором и волей человека, они лишь слабеют или укрепляются в связи с генетикой, средой и окружением.  

Надежда присутствует в жизни не сама по себе, а вместе с верой и любовью. Они, по логике, являются проявлением, энергией одной и той же идеи, т.е. способствуют выстраиванию у человека жизненной перспективы, ориентированы на будущее, но мотивируют в настоящем. Вера, надежда, любовь – энергийная триада. Каждой энергии соответствует симулякр. Надежде – ужас. Вере – одиночество (примерно в том же смысле, в каком христианство осмысливает богооставленность). Любви – злоба, потому что любовь является добром, а добру противостоит зло.