Онтологические прогулки

 

6

 

Авшалом! Авшалом!

 

            Смерть ребёнка, которого рождает Бат Шева, первое, но отнюдь не последнее наказание Давиду за грех с женой Урии. Грех этот — в Давидовой судьбе переломный. Восхождение к власти, борьба с врагами сменяются властью и борьбою с собой. Соблазны власти огромны. Слава внутри страны и среди соседей-врагов, жёны и дети — символ преуспеяния. И — парадоксально — от греховного брака с Бат Шевой наследник рождается, царь-мудрец легендарный Шломо, которому дано то, что не было суждено раскаявшемуся отцу совершить — построить дом Богу в Иерушалаиме, месте, избранном Господом.  

            Но это еще впереди. А пока обычная царская жизнь, в которой помимо войн и строительных забот важнейшее место занимают отношения в доме: большому количеству жён и наложниц, разноязыких и разноплеменных, и детям их ужиться совсем не легко. Заметим, в доме Давида жёны царя. Нет в его доме царицы.

            Авшалом — сын Давида от Маахи дочери Талмая, царя Гешура. У него сестра Тамар, сказано о которой: красивая (Шмуэль 2 13:1). О сёстрах в ТАНАХе упоминается редко, для этого нужен повод особый, такой, как с Диной, которую насилует Шхем. Он и отец его просят Яакова отдать Дину в жёны Шхему и выполняют поставленное условие: сделать обрезание всем жителям города. Но Шимон (Симеон) и Леви (Левий) убивают мужчин, а братья их город  грабят нещадно (Вначале 34).

            Тамар, сводную сестру свою,  полюбил другой сын Давида — Амнон от Ахиноам, первенец царский. События разворачиваются в жанре придворной новеллы. Кроме треугольника Амнон — Тамар — Авшалом, в новелле и другие герои. Один из них Ионадав, человек очень умный, друг Амнона, он сын Шимы, брата Давида, т.е. двоюродный брат Амнона. Как видим, всё, если не остается, то происходит в семье.

            Амнон, страдая, от любви заболевает, на что обращает внимание Ионадав, которому Амнон и признается в любви к сводной сестре. Дальше события разворачиваются по сценарию Ионадава.

 

 

            Две оладьи? Почему оладьи? Почему именно две?

            В желании Амнона съесть две оладьи, приготовленные Тамар, виноват не его аппетит — виновато созвучие: сердце (лев) и оладьи (левивот), которые своим названием обязаны, по всей вероятности, форме, похожей на сердце. Таким способом Амнон подает знак сводной сестре, который не замечает (или не хочет заметить) Давид. Ну, а две: два любящих сердца, никак не иначе.  

            Посылает царь за Тамар — брату еду (!) приготовить. Приходит, на глазах Амнона оладьи (не сказано сколько) готовит, сковороду перед ним ставит. Амнон не ест, слуг отсылает.

 

 

            Может, именно на это, на свадьбу сына и дочери, скрепляющую внутрисемейный союз, надеялся Давид, дочь свою к сыну своему посылая? Так или нет, но Амнон «схватил, изнасиловал, с ней возлежал», а после этого «возненавидел ее лютой ненавистью: возненавидел ненавистью огромней любви, которой любил» (там же 14-15), и прогнал.

            На Тамар полосатое платье, такое носят дочери царские. Пошла, крича, в знак горя и траура «пепел на свою голову возложила [не из той ли печи, в которой оладьи готовила?], платье на себе, полосатое, разорвала» (там же 19). Таким образом, семейный союз, в семейный позор обратившийся, не остался семейным: весь город, за ним и страна узнали о бесчестье дома Давида.

Авшалом велел сестре об этом молчать, она с тех пор жила в его доме. Разгорелся гнев Давида. Авшалом Амнона возненавидел. Таким, скверным, печальным, мог бы быть у этой истории эпилог. Если бы только это был эпилог!

Стрижка овец (вспомним рассказ о Навале) — это праздник, стрижка овец завершается пиром. Со времени оладий два года прошло. У Авшалома — стрижка овец, он всех царских сыновей на нее приглашает. И царя просит прийти. Тот отказывается, Авшалом просит, чтобы пришел Амнон (похоже, не всех царских сыновей он позвал). Коль не царь, пусть будет оказана честь Авшалому — пойдет царский первенец и наследник. Давид отвечает: «Зачем с тобой он пойдет?» (там же 26) Догадывается Давид, что кроется за просьбой или же нет: повествование двоится, чёткость, определенность теряя, словно повествователь не договаривает, намеренно оставляя смысл размытым.

 

            Получив известие, Давид в знак горя и траура разрывает одежды, ложится на землю. И тут возникает «очень умный» Ионадав: «Не думай, мой господин, что все юноши, царские сыновья убиты, Амнон, один он погиб,// это Авшалом замышлял со дня, когда Тамар, сестру его, он изнасиловал» (там же 32).

            Пришли царские сыновья, подняли голос, рыдают. Авшалом, отомстив за сестру и убрав с пути соперника за наследство Давида, бежит на родину матери, к царю Гешура, своему деду. И был Авшалом там три года. Об Авшаломе Давид тосковал. «Об умершем Амноне утешился» (там же 39).

            Но и это не эпилог.

            Знающий, что сердце Давида с изгнанником Авшаломом, Иоав посылает в Текоа (город недалеко от Иерушалаима) за мудрой женщиной и говорит: «Скорби, одежду скорби надень, маслом не умащайся, будь женщиной, о мертвом многие дни скорбящей» (там же 14:2). Она должна по наущению Иова, придя к Давиду, сказать царю то, что Иоав вложит в уста. Придя, пав ниц, она царя просит о помощи. Двое сыновей было у женщины этой, вдовы. Однажды поссорились в поле, один другого убил. «Восстала на рабу твою вся семья, сказали: 'Отдай убившего брата — убьем за душу брата, которого он убил, и наследника уничтожим',// погасят оставшийся у меня уголёк, уцелевшее на земле, имени моему мужу не даст он» (там же 7).

Передавая слова семьи, вероятно, старейшин рода, мудрая женщина вкладывает в их уста фразу, выдающую истинные мотивы. После смерти оставшегося сына, единственного наследника, земля должна перейти к другому члену семьи, например, к брату мужа ее.

В основе иносказания об угольке лежит реалия времени: после смерти единственного продолжателя имени оно будет вычеркнуто из списка владельцев земельных наделов. Услышав рассказ, царь женщину домой отсылает, и напоследок между ними происходит диалог говорящих о разном: царь о деле женщины, сын которой погиб, а второго хотят казнить, семейный земельный надел отобрав, а женщина говорит о царе, сына изгнавшем: «Мы смертью умрем! Не собрать воду, пролившуюся на землю!// Душу Бог не прощает, но умысел замышляет, чтобы отверженный — от Него не был отвержен» (там же 14).

Что такое вода? Символ жизни. Что такое вода, пролившаяся на землю? Жертвоприношение, кровь замещающее. Хорошо Иоав мудрую женщину инструктировал.

Царь принял решение о сыне вдовы: оградить убийцу от посягательств и на его жизнь, и на право наследника. Ситуация с убийцей Авшаломом аналогична, ведь после смерти первенца Амнона (второй по старшинству Килав после упоминания в Шмуэль 2 3:3 не встречается в тексте) он наследник трона по старшинству. Что делает Иоав, вкладывая притчу в уста мудрой вдовы? Он дает страдающему Давиду легитимацию возвращения любимого сына.

            Давид догадался, чьих рук это дело, и велит Иоаву вернуть Авшалома, которого по возвращении видеть отказывается. Два года живет в Иерушалаиме Авшалом, лицо Давида не видя. Два раза отправляет Авшалом за Иоавом, чтобы тот пошел к царю от его имени просить о прощении, и два раза Иоав не желает с Авшаломом встречаться. Тогда велит Авшалом своим слугам выжечь участок поля Иоава, который рядом с его. Приходит Иоав: «Зачем твои рабы мой участок выжгли огнем?» (там же 14:31)

 

И, как бы между делом, посередине рассказа об изгнании и возвращении Авшалома сообщает повествователь:

 

 

            Зачем нужно упоминание о стрижке волос, вес которых достигает двухсот шекелей царского камня, т.е. немного-немало двух-трёх килограммов? Во-первых, это намек на праздник стрижки овец, во время которого убит был Амнон. С другой стороны, именно  волосы станут причиной гибели Авшалома. А зачем упоминается дочь Авшалома, «красивая видом»? Чтобы напомнить Тамар, изнасилованную Амноном, которого Авшалом убивает, изгнанный за это отцом и домой возвращенный. И о Давиде, нелишне напомнить, сказано, что он красив видом, Давиде, который, соблазнившись красотою Бат Шевы, страшный грех совершает, посылая Урию на смерть. Последствия этого греха тянутся через всю жизнь Давида, возлюбившего красоту и красотой окруженного.

            Авшалом прощен. Он вернулся. Царь принял его, Давид целовал Авшалома.

            Увы, и это не эпилог.

            Давид сердца народные завоевывал — победами, справедливостью, благородством. Об Авшаломе же сказано: «похищал» (там же 15:6).

            После всех событий: бегства, возвращения и прощения, заводит Авшалом колесницу, лошадей и рабов-гонцов — «пятьдесят человек перед ним бегущих» (там же 1). И делает всё, чтоб у Давида народную любовь дерзко похитить.

 

 

            Давид не замечает? Не хочет этого видеть? Не верит в злые намеренья сына? Повествователь молчит. Не знает? Нечего ему на это сказать?

            Авшалом просит отца позволить пойти в Хеврон, город, где Давид стал царём, пойти, чтобы исполнить обет, данный в Гешуре, служение Господу совершить. Говорит ему царь: «Иди с миром». Авшалом рассылает во все колена разведчиков, говоря: «Звук шофара услышав, провозгласите:  'Авшалом воцарился в Хевроне!'» Посылает он и за Ахитофэлем (Ахитофел), советником Давида, дедом Бат Шевы. «Мощным был заговор, шло к Авшалому всё больше народа» (там же 9-12).

            Прибывает вестник к Давиду: «Сердца израильтян с Авшаломом» (там же 13). И Давид рабов своих поднимает бежать: «от Авшалома спасенья не будет,// спешите уйти, чтоб не обогнал, и, нагнав, на нас навел он беду и город острием меча поразил». Весь дом идет за царем, покидающим город, только «десять женщин-наложниц» оставляет он дом охранять. Рядом с Давидом идут рабы его, крети и плети, его личная гвардия, «идут шестьсот человек, пришедших за ним из Гата» (там же 14-18). Речь идет об отряде, с которым, спасаясь от Шауля, Давид пришел в Гат, с ними он воевал и вернулся в Хеврон.

К одному из них, Итаю из Гата (то ли город этот с Давидом не желает расстаться, то ли Давид с этим городом) царь обращается: «Зачем и тебе с нами идти?// Вернись, с царем оставайся, ты — чужеземец, из своих мест изгнанник». Из текста, вероятно, намеренно не ясно, о каком царе идет речь: об Авшаломе или же о царе Гата. И Давид добавляет: «Вернись и братьев с собой верни! Настоящая верность!» Давид, обращаясь к Итаю, просит уйти его самого и увести с собой воинов, которые, вероятно, также были выходцами из Гата. И заключает эту просьбу-требование восклицанием, выражая, что именно в этом и состоит настоящая верность. Итай царю отвечает: «Жив Господь! Жив царь, мой господин! Там, где будет царь, мой господин, — на смерть ли, на жизнь, и раб твой там будет» (там же 19-21).  

            Повествователь подробно описывает скорбную процессию, покидающую с Давидом Иерушалаим, которую провожает «ковчег Божьего завета», «пока весь народ из города не прошел». «Вся страна голосом громким рыдает, и народ весь проходит,// царь поток Кидрон переходит, перед царем весь народ дорогой к пустыне проходит» (там же 23-24).

Скорбь скорбью, печалью печаль, бегство бегством, но Давид не забыл, кто в стране царствует. Он просит Цадока (вероятно, Великого коѓена) вернуть ковчег в город: «Найду в глазах Господа милость, и Он меня в город вернет — и его и обитель его Он даст мне увидеть» (там же 25). Цадок и его сыновья, а также Хушай, друг царя (советник) остаются по просьбе Давида в качестве его глаз и ушей.

 

 

            Бежит Давид от сына своего Авшалома, как некогда от Шауля.

 

 

Давид уходит из Иерушалаима. Авшалом в него входит.

            Конечно, и это не эпилог.

            Теперь, как при противостоянии Давида с Шаулем, повествователь рисует картину, лишенную полутонов. Только этот чёрно-белый калейдоскоп гораздо пронзительней.

            Первый, кого встречает беглец, это Цива, слуга Мефивошета, сына Ионатана, внука Шауля. Цива — с дарами. На вопрос Давида: «Это что у тебя?»,  отвечает: «Ослы — ездить царскому дому, хлеб, инжир — слугам есть, вино — пить ослабевшим в пустыне». На вопрос: где хозяин его, отвечает: «Остался в Иерушалаиме он, сказав: 'Сегодня дом Израиля мне царство отца вернет'» (Шмуэль 2 16:2-3). Мефивошет настолько глуп, что думает, будто Авшалом затеял бунт против отца, чтобы вернуть Шаулеву наследнику царство, или лжет царю Цива? Некогда в этом царю разбираться — надо от Авшалома бежать. А пока Циве он отдает все владения Мефивошета.

            И еще одна встреча с человеком из дома Шауля. Выходит он, ругается, швыряет камни в Давида и в рабов его: «Убирайся, проваливай, человек кровавый, мерзавец! На тебя Господь обратил всю кровь дома Шауля, вместо которого ты воцарился, отдал царство Господь в руку сына твоего Авшалома,// вот ты — во зле, ты — человек кровавый!» (там же 7-8) Давид не позволяет снести ему голову: ведь это Бог сказал ему Давида ругать, ведь и собственный сын его ищет души отца не случайно. Может, это заслуженное им наказание, через которое надо пройти? «Может, увидит Господь глазами Своими// и воздаст мне добром за его ругань сегодня» (там же 12). Может, и прав Давид, страшащийся напрасно пролитой крови, только не кровь дома Шауля на нем, но кровь Урии?!

            Тем временем действие переносится в Иерушалаим, Давидом покинутый, занятый Авшаломом, которого Хушай, глаза и уши Давида, приветствует: «Да живет царь!» Упрекает его Авшалом: «Почему не пошел ты с другом своим?» Отвечает Хушай, что он с тем, «кого Господь, этот народ, все израильтяне избрали», что будет служить сыну Давида: «Как отцу я служил, так тебе буду!» (там же 16-19)

Давид — изгнанник. Авшалом в Иерушалаиме. Даже советники Давида переметнулись к нему. Он сын царя, значит, он царь, к тому же, самое главное — любовь народа на его стороне. Что делать дальше? Советует Ахитофэль: «Войди к наложницам отца своего, оставленным им дом охранять,// весь Израиль услышит, что ты отца опозорил, и окрепнут руки тех, кто с тобой». «Раскинули Авшалому на крыше шатер,// на глазах всего Израиля вошел Авшалом к наложницам отца своего» (там же 21-22).  

Авшалому раскинули шатер на той же крыше, по которой ходил Давид, увидевший на крыше купающуюся Бат Шеву. Сбылось предсказание пророка Натана. «Господь сказал так: Я зло на тебя наведу — из твоего дома возьму твоих жён на глазах твоих, отдам ближнему твоему,// на глазах этого солнца он с жёнами твоими возляжет. Ты творил тайно,// Я сделаю это при солнце, при всем Израиле!» (там же 12:11-12)

Авшалом, позоря Давида, к отцовским наложницам входит.

Понятно, и это не эпилог.

Понятно и то, что теперь всё решится в сражении. Сын воюет с отцом. Отец сражается с сыном. Что быть может страшнее и горше?

Ахитофэль, верно служащий сыну против отца, советует Авшалому позволить ему немедленно, в эту же ночь за Давидом погнаться: «Приду, он измучен и слаб, испугаю его — весь народ, что с ним, побежит,// царя одного убью». Предложение это «верным было в глазах Авшалома// и в глазах всех старейшин Израиля» (там же 17:2,4). Никого убийство царя не смутило.

            Решил Авшалом выслушать и совет Хушая, верно служившего в прошлом отцу Авшалома. А тот, продолжая верно Давиду и в настоящем служить, отвергает предложение Ахитофэля и предлагает не торопиться, а собрать «весь Израиль от Дана до Беер Шевы», т.е. от истоков Ярдена у подножья Хермона на севере до пустыни Негев на юге, «во множестве, как песок морской», «и самому тебе идти в бой» (там же 11).

Ослепленный победами Авшалом принимает совет Хушая, благодаря чему Давиду удается собрать силы для боя. «Господь велел расстроить хороший совет Ахитофэля: Господь беду на Авшалома навел» (там же 14). Авшалом попадает в ловушку, расставленную Давидом. О том, что произошло, по цепочке сообщили Давиду, и он со своими людьми переправляется через Ярден. Ахитофэль, «увидев, что его совет не исполнили, встал, оседлал осла и домой, в свой город отправился, дому своему завещал и удавился» (там же 23).

Действие переносится на восточный берег Ярдена, в Заиорданье. Давид обращается к своим воинам: «Выхожу, с вами иду я» (там же 18:2). Давно Давид не выходил на войну. Вот и в этот раз — не случилось. Отвечая на просьбы воинов, он в городе остается и становится у ворот, войско свое на войну провожая и наказывая командирам: «Юношу Авшалома для меня — укройте». И весь народ слышит этот царский приказ (там же 18:3-5).

            Повествование о бое получилось коротким: сражение было в лесу, войско Авшалома было разбито, «разгром великий был — двадцать тысяч», «в тот день чаща лесная пожрала больше, чем пожрал меч» (там же 7-8). Гораздо более подробным получилось повествование об одном из участников битвы.

            Смешная картина получилась. Трагическая.

 

 

            Весь народ, Иоав не исключение, все слышали приказ Давида об Авшаломе. Почему Иоав, военачальник Давида, убивает сына Давида? Он, привыкший к иносказаниям царским, понимает Давида так, как тот хотел бы, чтоб его поняли? Или Иоав заведомо волю царскую нарушает, спасая Давида и царство от непокорного сына, от царевича своевольного, любовавшегося своей красотой, длинными волосами своими, которые его и сгубили? Или это мысли, самого Давида терзающие? Ведь живой Авшалом — угроза для царства, смерть сына — царства спасение. Власть неизбежно связана со смертями? Власть смертью себя охраняет? Смерть Авшалома — Давида спасение. Победи Авшалом, его военачальник Давида бы не пожалел. Эти вопросы Текст порождает, однозначного ответа не требуя.

            Сражение завершилось. Авшалома «в огромную расселину бросили, громадную груду камней над ним навалили», а «весь Израиль по своим шатрам разошелся». И тут же повествователь по ассоциации вспоминает, «рифмуя», что еще при жизни тщеславный Авшалом памятник поставил себе, «до сего дня памятником Авшалому его называют» (там же 17-18).

            Один из воинов вызывается бежать, весть царю сообщить. Отговаривает Иоав его: «Ты сегодня не благовестник, в другой день весть сообщи,//  сегодня не сообщай: сын царя умер» (там же 20). Иоав посылает другого, по имени Куши. Возможно, это имя нарицательное: один из чернокожих воинов и/или слуг. Как бы то ни было, этим именем, нарицательным или собственным, прозрачно намекается на чёрную весть, которую доставят царю. Однако и «белый» гонец жаждет бежать. Так начинается забег белой и чёрной вестей, и вряд ли опьяненные победой задумываются гонцы, что у каждого из них весть чёрно-белая, или бело-чёрная, что дело не слишком меняет.

            В ожидании вестей Давид сидит «между двумя воротами» (там же 24): видимо, город обнесен двумя стенами и царь — «на пороге». Так и хочется добавить: между двумя вестями сидит. На крыше ворот (на сей раз на крыше ворот!) — дозорный, который видит сперва одного гонца, а затем и другого. Прибегает первый, белый, с белою вестью, сообщает царю о победе, о судьбе царского сына не знает. За ним — Куши, чёрный, с чёрною вестью: «Царь, мой господин, добрая весть! Ныне Господь судил всех на тебя восставших!»

 

 

            Прогуливаясь по крыше царского дома, увидел Давид Бат Шеву на крыше дома своего воина Урии. Теперь он поднимается «вверх, на ворота», т.е. на крышу ворот.

 

 

            Люди Давида рады, они торжествуют: погиб враг Авшалом. В горе Давид: погиб сын его Авшалом.  Если живой Авшалом — это враг, то мертвый Авшалом — только сын.

            Избранник Господа, национальный герой, победитель Гольята, всех и вся победитель, народный любимец — страдающий Давид, оплакивающий сына, восставшего на него. Как оказалось, Господь избрал Давида не только на подвиги и на царство — на страдания избрал его Бог, заставив изведать всю полноту чувств, головокружение от успехов и падения унизительность. Может, именно в полноте изведанных чувств — секрет притягательности самого цельного, самого яркого из великой плеяды героев ТАНАХа.

            А злой гений Давида, пекущийся о царе и царстве его Иоав, услышав, что «царь плачет, о сыне он сокрушается», поняв, что «в тот день спасение стало скорбью всего народа», что крадется «народ, в город входя,// как крадется народ опозоренный, убегая из боя», что, укрыв лицо, царь громко взывает: «Мой сын, Авшалом! Авшалом, сын мой, мой сын!», Иоав, придя к царю, говорит:

 

 

Никуда от Иоава отцу Давиду, словно от собственной царственной тени, не деться.

Исполнил Давид то, что сказал ему Иоав, сел в воротах, а весь народ, пройдя перед ним, по шатрам разошелся, оставив Давида с мыслями об Авшаломе и царя с мыслями о возвращении царства, ведь здесь, вдали от Иерушалаима, он только изгнанник. А Иоав склонил «сердца всех мужей Иеѓуды», послали к Давиду: «Вернись, ты со всеми рабами своими!» (там же 15) Этим и завершилась служба Иоава, смененного на посту военачальника. Однако еще Иоав вернется.

Во время переправы через Ярден царского дома Шими, проклинавший Давида, бегущего из Иерушалаима, просит его простить, и царь клянется тому, что он не умрет. Барзилай, содержавший царя-изгнанника, провожая его, переправляется через Ярден. Царь приглашает Барзилая с собой, но тот уже стар для царских благодеяний. Уже в Иерушалаиме встречает Давид Мефивошета, который сумел перед царем оправдаться. Вернувшись в Иерушалаим, Давид помещает десять наложниц, сыном его оскверненных, в «охраняемый дом» (там же 20:3), содержит их, к ним не входя.

Возвращение Давида на первый взгляд триумфально. Однако в расстроенном междувластием государстве вновь возникает извечный спор между родным Давиду коленом Иеѓуда и остальными. Один негодяй, протрубив в шофар, возгласил: «Нет доли нам у Давида, удела у сына Ишая! По шатрам, израильтяне!» (там же 1) Государство разделяется на Иеѓуду и «опричный» Израиль. Давид велит Амасе, военачальнику Авшалома, поставленному Давидом над войском вместо Иоава, мужей Иеѓуды в три дня созвать, после чего возвратиться. Опоздал Амаса. Давид посылает Иоава бунтовщиков усмирять. Тот по дороге Амасу встречает, который не остерегся меча в руке Иоава (там же 10). После этого Иоав настигает негодяя, зачинщика бунта, тот прячется в городе, Иоав его осаждает, требует от жителей его голову, и те, отрубив, сбрасывают ее со стены. И Иоав, возвративший себе пост военачальника, возвращается к царю, в Иерушалаим (там же 22).

Так завершается самая трагичная страница жизни Давида.

Можно лишь пожалеть, что у Авшалома не было столь беззаветно, как у отца его, любящего повествователя, рассказавшего потомкам, что двигало честолюбцем в борении с великим Давидом. Жаль, о проигравших не повествуют, во всяком случае, повествования о них не сохраняются.

Авшалом — тень отца, свое место забывшая. В бунте против Давида, в борьбе за власть Авшалом старательно отцу подражает. Отец стал царём, любви народной добившись. Авшалом крадет ее исподволь, лебезя, не делами, так хоть словами недовольным царём угождая. Давид сперва воцарился в Хевроне — и Авшалом сперва Хеврон покоряет. Давид из Хеврона идет Иевус завоевывать, в город Давида его обращать — Авшалом в Иерушалаим идет, Давидово наследие похищает. Всем хорош царь Авшалом: мудр, красив, справедлив. Только не избран — Авшалом самозванец, пародия, копия, бледная длинноволосая, красивая немощь. Он не был героем. Как ему стать царём без отцовского благословения? Несмотря ни на что, не стать Авшалому Давидом, который между жизнью и смертью бежал. Авшалом между жизнью и смертью висит, а движется мул, который, оставив хозяина, идет себе, словно время, не милующее ни отца, ни сына, ни висящего, ни бегущего, время, текущее мимо. 

(Продолжение следует)