Онтологические прогулки

К 130-летию со дня рождения П. А. Флоренского

«Это рационалисты расстригли Слово Божие на строчки и слова, язык растолкли в звуки, организм измельчили до молекул, душу разложили в пучок ассоциаций и поток психических состояний, Бога объявили системою категорий, великих людей оценили как комочки, собравшиеся из пыли веков…»   «Слово как символ – есть бытие, которое больше самого себя; Слово есть такая сущность, энергия которой сращенная или, точнее, срастворённая с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении сущностью, несёт, таким образом, в себе эту последнюю».

Летом 1917 г. Павел Александрович Флоренский и Сергей Николаевич Булгаков жили в Абрамцево. Часами беседовали, бродя по абрамцевским полям и лугам. Вот так, в беседе, их и изобразил художник М. В. Нестеров. Булгаков задумчив, печален, может, предвидел разлуку с другом, предстоящее расставание с родиной? Флоренский полон веры в разумность мира, радость бытия. Догадывался ли он об опасениях Булгакова?  Предвидел ли, как трагично сложится его жизнь? Друзья отлично понимали и мысли, и настроение друг друга: С. Н. Булгаков, глядя на нестеровский портрет, узрел в лице Павла Александровича благодатную тихость и просветлённолсть, в образе Флоренского  – «небожителя», который, однако, был сыном и земли, её тяготы изведал и преодолел стоически, в нём вовсе не было идиллической наивности и примитивности; – революция не стала неожиданностью для отца Павла.

Сергей Николаевич, священник и философ, дал такую характеристику Флоренскому: «В научном облике о. Павла всегда поражало полное овладение предметом, чуждое всякого дилетантизма, а по широте своих научных интересов он является редким и исключительным полигистром (всезнающим человеком), всю меру которого даже невозможно определить за отсутствием у нас полных для этого данных. Он более всего напоминает титанические образы Возрождения!»

    

Вокруг судьбы Флоренского выстраиваются многие наши версии и вопросы: как мог он, воспитанный в нерелигиозной семье, переживший искусы богоискательства, придти к традиционной вере дедов – Церковному Православию? Как мог он совмещать священство (принятое в 1911 году) с занятиями физикой, математикой, инженерией, наконец, атомной энергетикой? Как удалось ему при огромной  занятости создать такую гармоничную семью и успевать в каждом из своих пятерых детей видеть личность и бережно воспитывать её?  Своей судьбой, последними мученическими годами в Бамлаге, на Соловках и безвестной мученической смертью отец Павел засвидетельствовал – созидание души и мира возможно всюду (по словам Псалмопевца «Аще и сниду во ад – и там есть Ты»), потому что творчество не в показной борьбе с силами зла, в «в трудовом отношении к миру» и «прикосновении голой души к голой душе» – так в Сковородине он делал открытия по вечной мерзлоте, на Соловках создал завод, писал стихи, проводил занятия с солагерниками.

Интерес к искусству пришёл к Флоренскому в детстве: в его семье любили читать Пушкина, Лермонтова, Диккенса, Шекспира, Гёте; с увлечением слушали музыку Баха, Гайдна, Моцарта, Бетховена, романсы Шуберта и Глинки. «Только это и есть настоящая музыка, – закрепилось во мне с самого детства», – вспоминал Флоренский. Он был даже убеждён, что музыка – его истинное призвание, а что «все остальные занятия были лишь суррогатом того, музыкального».

В гимназии Флоренский увлёкся физикой, геологией, астрономией, математикой, иностранными языками. Завёл тетради «Экспериментальные исследования» (как это делал Фарадей) и заносил в них наблюдения над природой, геологические, минералогические и археологические сведения, свои опыты и мысли.  Самостоятельно изучал законы движения Ньютона, теории относительности и магнетизма Земли. Сам изготовлял инструменты, приборы для своих опытов. В 1900 г. Флоренский поступил на физико-математический факультет Московского университета.

После окончания университета Флоренскому предложили остаться при кафедре математики. Но порыв к знаниям, стремление познать высшую истину, целеназначение человека у Флоренского были столь велики, что он продолжает учиться, поступает в Московскую Духовную Академию. Становится магистром богословия, профессором философии, профессором живописи, он – математик, физик, инженер-электронщик, астроном, химик; он – историк искусства, поэт, музыкант, полиглот.

В 20-х годах  П. А. Флоренский принимает  участие в работе над планом ГОЭЛРО, руководит лабораторией испытания материалов, редактирует «Техническую энциклопедию», пишет книги «Мнимости в геометрии», «Диэлектрики и их техническое применение», одновременно заканчивая «У водоразделов мысли». Свою научно-исследовательскую и производственную деятельность Флоренский не прекращает даже в тяжелейших условиях ссылки: в Сибири работает на мерзлотной станции, на Соловках создаёт завод по производству йода и агар-агара (химическое вещество, необходимое в биологии и кондитерской промышленности) из морских водорослей, становится автором ряда открытий и изобретений…

Вернёмся к характеристике П. А. Флоренского, данной С. Н. Булгаковым: «Всё, что может быть сказано об исключительной научной одарённости о. Павла, как и об его самобытности, в силу которой он всегда имел своё слово, как некое откровение обо всём, является всё-таки второстепенным и несущественным, если не знать о нём самого главного. Духовным же центром его личности, тем солнцем, которым освещались все его дары, было его священство».

Сам Павел Александрович вспоминал, как засиял ему свет истины: в минуту отчаяния, глубокого внутреннего перелома, – «…в это мгновение тончайший луч, который был не то зримым светом, не то – неслышанным звуком, произнёс имя – Бог. Это не было ещё ни осияние, ни возрождение, а только весть о возможном свете… Мне это было откровением, открытием, потрясением, ударом: “Нет, нельзя жить без Бога!”»

Обретя духовную истину, Флоренский безбоязненно и неустанно пошёл по новому пути, неся слово божье людям, утверждал его всей своей жизнью, своим выдающимся талантом писателя, философа, богослова, лектора.

Современники вспоминали, что на лекции Флоренского всегда собиралось огромное количество слушателей: стояли в проходах, вдоль стен, сидели на подоконниках, толпились около дверей. А как слушали Павла Александровича! Внимали каждому слову, чутко ловили его мысли и образы, были под обаянием его магической речи: этот удивительный человек высказывал самые экстравагантные мысли…

«В порядке историческом считаю для религии выгодным и даже необходимым пройти через трудную полосу Истории».

«Каждое моё слово есть откровение. Конечно, не в смысле притязаний на высшую духовную истину, даже и не в смысле непременной правильности, но всё-таки откровение».

«Устойчивость человечества – в одних и тех же пороках и одних и тех же бедствиях на протяжении веков».

«Вера в систему есть суеверие».

«Любовь к другому есть красота».

«Слово есть сам говорящий».

«Я верю в райскую цельность творчества в любую эпоху».

«Сознание новой сущности требует свободного подвига».

«Человек есть бесконечность».

«Мудрость – в умении себя ограничить и понимании своей действительной силы».

«Истинная философия может существовать только в союзе с небом, ибо истинное знание живёт и питается не землёю, а небом».

«Начаток и центр искуплённой твари – Тело Господа Иисуса Христа – тварное естество, воспринятое Божественным Словом».

«Человек неистовствует ради неистовства. Цепи твёрдой власти до известной степени сдерживают его, но тогда человек начинает ухищряться сделать то же, обходя закон, в более тонкой форме».

«Слово, как деятельность познания, выводит ум за пределы субъективности и соприкасает с миром, что по ту сторону наших собственных психофизиологических состояний».

Не правда ли, дорогой читатель, эти мысли П. А. Флоренского заставляют думать, размышлять, с чем-то соглашаться, в чём-то возражать автору? И хочется верить, вместе с  С. Н. Булгаковым, что труды П. А. Флоренского не забудутся в России постижимой и в веке нынешнем, который начался ой как тяжко, непросто, но  в котором ничто ценное не должно  пропасть, но должно преумножиться, потому что  «дела праведника идут за ним» –  поскольку дела и  имя праведника «есть слово, даже сгущённое слово; и потому, как всякое слово, но в большей степени, оно есть неустанная играющая энергия духа».

В последнем письме с Соловков Флоренский с надеждой говорит, как бы приглашая нас к диалогу: «В конце концов таю́ радость в мысли, что когда будущее с другого конца подойдёт к тому же, то скажут: «Оказывается, в 1937 году уже такой-то NN высказывал те же мысли, на старомодном для нас языке. Удивительно, как тогда могли додуматься до наших мыслей!» И пожалуй, устроят ещё юбилей или поминки, которым я буду лишь потешаться. Все эти поминки через 100 лет удивительно высокомерны…»

Многие великие слова, сказанные Флоренским, сбылись, разве что кроме опасений высокомерия потомков – до высокомерия ли нам перед неувядающей памятью о  таких незабываемых людях, как отец Павел, тем более сейчас?.. – ведь Слово, по Флоренскому, – это «бесконечная единица», объединяющая сила-субстанция, внутреннюю мощь которой постигает кудесник в своём волховании, формируя таким образом само бытие вещей; Слово – человеческая  энергия, и рода человеческого, и отдельного лица.

*Павел Флоренский был расстрелян 8 декабря 1037 г.