Онтологические прогулки

 

 

 

 

Любовь

 

            За добро и за зло обязан благодарить Творца человек. Бог — источник всего. Это путь постижения единства Творца человеком, которому свойственно подражание Богу. Преодолеть собственную ограниченность в едином целостном познании Единого и Целостного стремится восходящий в пардес рабби Акива. Целостное познание, мистическая прикосновенность требуют перевода на язык человека. Пусть мысль изреченная — ложь, пусть неизбежность потерь при переводе, как на пути Моше вниз, от Бога к людям — к подножию горы Синай, ничто миссию пророка —  посредничество между ними и Им, не отменяет.

Перед смертью Ицхак даёт два благословения братьям Яакову, Эсаву.

           

Даст Бог тебе от небесной росы и от тука земного,// и много хлеба, вина. Служить тебе будут народы, будут простираться перед тобой племена, будешь братьям своим господином, сыновья твоей матери будут перед тобой простираться,// проклинающие тебя будут прокляты, благословляющие — благословенны! (Вначале 27:28-29)

 

            Это — благословение Яакову. Благословение Эсаву:

 

От тука земли будет владенье твоё и свыше — от небесной росы. Мечом будешь жить, брату будешь служить,// будет: восстав, сбросишь ярмо его с шеи своей (там же 39-40).

 

            В обоих благословениях есть тук земли и роса небесная, есть первенство Яакова над Эсавом. Но только Яакову это всё даст Господь. Почему ему — Божье, не зависимое от воли человека и обстоятельств благословение, почему избран он, как избраны были Авраѓам и Ицхак?

 

 

            Произнесено столь редкое в Писании слово — любовь.

Господь говорит: возлюбил — ни доказательств, ни объяснений.  Любовь иррациональна. Аргументы способны её только разрушить. Сомневающийся рационалист — не любящий человек: любовь вне сомнений и размышлений. Так любит Яакова Ривка (Ревекка), мать его, идущая на обман и берущая на себя проклятие сына. Но ведь и Ицхак любит Эсава?!

 

 

            И ещё два раза звучит слово любовь. Ицхак обращается к Эсаву и просит принести ему дичь, которую любит, чтобы сына благословить (там же 27:4). И Ривка говорит Яакову принести козлят из стада, чтобы приготовить отцу кушанье, которое любит (там же 9). Любовь отца к Эсаву имеет причину. Беспричинна любовь Ривки к сыну. Какая истинная? Какая более с любовью Господа схожа? 

             «За то, что отцов твоих возлюбил, после них потомство избрал» (Слова 4:37). В повторении заповедей это слово вновь слышим уже по отношению к людям, любящим Господа и хранящим заповеди Его (там же 5:9). На языке людей Моше объясняет избрание:

 

 

Это о любви Бога к Израилю. А слова ответной любви к Господу звучат постоянно: «Люби Господа Бога// всем сердцем своим…» (там же 6:5) Отношения Бога к Израилю и Израиля к Богу можно назвать одним словом: любовь. Потому Бог может быть и ревнивым, и благословлять Его должно за всё, за добро и за зло.

Рабби Акива, отстоявший включение Песни песней в канон, предложил метафизическое переосмысление земной любви как любви к Богу — перевод своего мистического опыта на язык «всякой плоти — травы», которая засыхает, «когда дыхание Господа дунет» (Иешаяѓу 40:6-7). 

Как перевести на язык людей чувство к Тому, Кого некому уподобить? «Кому уподобите Бога,// образ какой с Ним сравните?» (там же 18). Это осмысление, этот перевод стал достоянием всех мудрецов, соединивших неразрывной связью Девятое Ава — день разрушения Храма, день страшного зла, с Пятнадцатым Ава — днём добра, днём любви.

 

Сказал раббан Шимон бен Гамлиэля. Не было праздников у Израиля, подобных Пятнадцатому Ава и Судному дню, так как в них дочери иерусалимские выходят в белых одеждах, которые одалживают, чтобы не вводить в смущение тех, у кого нет... И дочери иерусалимские выходят и танцуют в виноградниках. И что они говорят? Юноша, подними глаза свои и посмотри — кого выбираешь себе? Не засматривайся на красоту — обрати внимание на семью. «Лжива прелесть, ничто — красота,// жена, Бога страшащаяся, восхваляема!» (Притчи 31:30) И также говорится: «Дайте ей от плодов её рук,// восхвалите в воротах деяния» (там же 31). И также говорится: «Дочери Сиона, идите, смотрите// на царя Шломо [Соломон],// увенчанного матерью короной в день его свадьбы,// в день веселия сердца его» (Песнь песней 3:11). «В день его свадьбы» — это дарование Торы. «В день веселия сердца его» — это построение Храма, да будет он восстановлен вскоре, в дни наши, амен (Таанит 4:8). 

 

            Пятнадцатое Ава — день, когда во времена Второго Храма отмечалось начало сбора винограда, день, когда приносили жертвоприношение — дрова для храмового жертвенника. Празднества в день любви с кострами и факелами восходят к языческим торжествам, связанным с днём летнего солнцестояния. Мудрецы его наполнили смыслом иным:  прекращение траура, единение, любовь к ближнему и Творца к народу Израиля, что в тексте, посвящённом этому дню, выразилось в интерпретации стихов из Притч и Песни песней.

Сущность отношений между Богом и народом и отношений между людьми передаётся словом «любовь». Одно и то же ли мы понимаем в обоих случаях, произнося это слово? Размышляя над этим, не уклониться от напрашивающегося: неужели рабби Акива, прочитавший Песнь песней аллегорически, не понимал простого смысла её? Разумеется, понимал, однако одно и то же слово в разных плоскостях бытия наполнялось для него различными смыслами.

            Разрушение Храма было вызовом экзистенциальным. Что вместо Храма? Рабби Акива был первым человеком новой эпохи, оставаясь при этом «пророком» скорого восстановления Храма — последним человеком эпохи ушедшей. Грех сопричастности лжемессианству был рабби прощён. Возможно, с последним человеком ушедшей эпохи расстались бы без сожалений. Но отвергнуть первого человека нового времени? Разрушение Храма стало вызовом идее избранности. Мидраш предложил блистательное объяснение (варианты — во множестве текстов): сильного наказывают-испытывают. Архетип — жертвоприношение Авраѓамом из любви к Творцу любимого сына. Если Иона бежит от возложенной миссии, то Авраѓаму — подавно. Отменяет любовь к Нему страдания отца, убивающего сына, которого любит? Нет, эти экзистенциальные состояния не сопряжены:

 

            И люби Господа, Бога твоего...  И люби ближнего твоего...

 

            Тора эти заповеди «разводит»: одно и то же слово — в различных плоскостях, в измерениях разных.

 

            У Луки (10:27) эти две заповеди, эти «любви», к Богу и ближнему, соединились в одном предложении, характерно отделив понимание христианское от иудейского.

 

Он [один законник] сказал в ответ [Иисусу, с ним согласившемуся]: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. 

 

            Два ответа породило еврейство после разрушения Храма, и оба обозначены одним словом — любовь. Один ответ — urbi, другой — orbi. Один ответ — рабби Акивы, истолковавшего Песнь песней как Песнь любови к Богу. Другой ответ — христианства, в одном измерении прочитавшего две заповеди любви. Это — услышанное учениками Христа.

 

А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: «Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (От Матфея 27:46)

 

Это — услышанное учениками рабби Акивы:

 

Сказали   ангелы   служения  Святому  благословен  Он: «Это Тора, и это награда?» «От смертных — рукой Твоей, Господи,// смертных...» [Восхваления 17:14]

Сказал им: «их удел в жизни» [там же]. Прозвучал голос небесный: «Счастлив ты, рабби Акива, ибо тебе мир грядущий дарован».

 

«И люби Господа, Бога твоего...  И люби ближнего твоего...». Любовь к Богу отделена от любви к ближнему. Тем же союзом и, который их соединяет.

             Иисус, каким видится известному исследователю проф. Флуссеру, — это еврей, Закон не отвергающий, не критикующий, чьё революционное начало — в радикализации заповеди любви. Углублением и утончением нравственного сознания, не будучи фарисеем, Он прежде всего обязан фарисеям из школы Ѓилеля (не делай другому того, что не хотел бы, чтобы делали тебе). Приняв принцип есеев — требование  одинакового отношения ко всем людям, Он развил его в заповедь любви к врагам и требование любви по отношению к грешникам. Учение Иисуса о любви есть преодоление ограниченности ветхозаветной заповеди любить ближнего (Воззвал, Левит 19:18). При этом в Евангелии от Матфея (5:43) текст Торы был изменён: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». Но слов и ненавидь врага твоего в Торе нет. Зачем Матфею понадобились эти слова? Чтобы создать «фон» центральному постулату:  «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас...» (там же 44) Сравним: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (От Луки 6:31) — прямая перекличка с Ѓилелем (см. главу «Любовь» книги: David Flusser «Jesus», Jerusalem, 1997, pp. 81-92).

            По сравнению с идеалом христианской любви к человеку, любовь к ближнему в иудаизме выглядит слишком уж прагматичной. А может быть, так: человек не может жить без великого идеала — братской любви; человек не способен жить только с идеалом великим. В отличие от христианства, провозглашающего требование любви каждого ко всем, даже к врагам, Тора заповедует любить ближнего, как самого себя, а Традиция иерархию определяет: семья, город, народ. И лишь праведники, подобные Авраѓаму, наделены любовью ко всем. В Талмуде читаем толкование стихов:

 

 

Двое шли по дороге, и у одного из них сосуд с водой. Если выпьют оба — оба умрут, а если выпьет один из них — доберётся до населённого места. Толковал бен Птора: «Следует, чтобы выпили оба и умерли и один из них смерти ближнего не увидел». Но пришёл рабби Акива и научил.  «Будет твой брат с тобою жить»: твоя жизнь важней жизни ближнего твоего (Бава мециа 62а; провозглашённое рабби Акивой принято в качестве принципа).  

 

            Несмотря на то что за рабби Акивой утвердилась слава противника чистой философии, он был, вероятно, единственным в своём поколении, создавшим религиозную философию, краеугольным камнем которой был жёсткий бескомпромиссный  монотеизм. Согласно рабби Акиве, Бог есть соединение меры справедливости и меры милосердия, но мера справедливости  преобладает. Если человек создан по образу и подобию Бога, то неотъемлемое свойство человека — стремление подражать Господу во всех проявлениях, в любви в первую очередь. Рабби Акива:

 

Любим [Богом] человек, созданный по образу Его; особая любовь [в том], что известно ему: создан по образу Его, как сказано [Вначале 9:6]: «По образу Бога создал Он человека». Любим Израиль, сынами Божьими названы; особая любовь [в том], что им известно: сынами Божьими названы, как сказано [Слова 14:1]: «Вы сыновья Господу Богу». Любим Израиль, сосуд прекрасный [Тора] им дан; особая любовь [в том], что им известно: сосуд прекрасный, которым мир сотворён, дан им, как сказано [Притчи 4:2]: «Познание доброе вам даю,// Моё учение не оставляйте»  (Авот 3:14).

 

            Если Бог любит человека, если Бог любит Израиль, то сущность по Его образу созданного творения и Им избранного народа — любовь к Творцу. Если Он любит их особой любовью, то и они должны отвечать особой любовью. А что такое особая любовь к Богу, как не готовность отдать жизнь во имя этой любви, как рабби Акива?

            Через века скажет Паскаль, что единственным выражением веры должна быть «любовь к Богу, и Бог осуждает всё остальное». 

            Что есть Господь, как не  ожидание свободной любви человека?

 

 

Символ веры

 

            Во времена фараонов египтяне в ранней юности  начинали дом строить себе — посмертное обиталище. Богатые возводили над ним пирамиды, бедные — скромные гробницы. Но и те и другие строили, веруя: «дом жизни» — на несколько десятилетий, «дом смерти» — навечно. Преодолевая страх смерти, пишет оды Гораций, веруя: «Non omnis moriar» — умру я не весь. Словом vivam — буду жить всегда, завершает он «Памятник».

            Нашего современника, прошедшего школу экзистенциализма, не может не поразить в рассказе о смерти — отсутствие смерти.

            Как любому человеку, рабби Акиве наверняка был свойствен страх смерти, отступающий, когда обостряются более важные чувства. В нашем рассказе ни слова о страхе, но не сказано, что его не было. Сказано об ином — воплощённости устремлений, истинности жизни, которая вот-вот оборвётся. Это рассказ не о смерти — о жизни благословившего и освятившего. Один из путей одоления страха перед небытием, перед загадкой жизни — зачем началась и как завершится — в рассказе об Освящении Имени рабби Акивы, для которого как завершится — ответ на зачем началась.  

            Метушалах (Мафусаил) из псевдоэпиграфической книги — славянского Ханоха (Енох, дошедший текст на старославянском, 22:29), дух испускает в молитве. Последнее слово, произнесённое рабби Акивой, — «один», к Творцу обращённое. Оно — символ веры. Впоследствии все еврейские рассказы о мученической смерти во имя веры будут написаны в том же ключе. Провозглашённый рабби Акивой и его поколением в исторический миг крушения символ веры поможет одолеть трагедии и другим.   

            В 1654 г. Паскаль записал, что Бог праотцев — «не Бог философов и ученых». С тех пор до самой смерти он носил эту записку зашитой в подкладку одежды. М. Бубер: «Паскаль сделал свой выбор в те все ниспровергающие часы, когда для него свершилось то, о чём он, вероятно, просил незадолго до этого во время болезни: почувствовать себя как бы в миг смерти…» И далее: «...Философ должен был бы узнать и признать, что его идея абсолютно снимается там, где абсолютное живёт; что она снимается там, где абсолютное любят; ибо там абсолютное больше не является «абсолютным», о котором можно философствовать, но Богом» (М. Бубер, «Затмение Бога», — «Два образа веры», М., 1995,  с.368-369). Эти слова не только о миге Паскаля, но и о мгновении предстояния каждого одинокого верующего человека перед Создателем, человека, обращающего последнее слово к Нему.

            Описание казни в Евангелиях — развёрнутая картина с чётко обозначенным местом (Голгофа), временем (умирает распятый около девятого часа), описанием насмехающейся и оскорбляющей толпы и палачей, подающих уксус с жёлчью и делящих одежды казнённого. Это — написанная «с натуры» картина казни человека, который бы не родился, если бы его не распяли, человека, в котором тогда лишь немногие признали Мессию и никто ещё — Бога. Он умирает один — оставленный учениками. Ему не к кому обратить последнее слово земное, и оно обращено к Богу-отцу: «Или, Или! лама савахфани?» (От Матфея 27:46)

            Знак вопроса ограничивает последнее слово распятого на кресте, знак восклицания — последнее слово того, чьё тело раздирали железными гребнями.

            Идеал иудаизма (смею думать, не только его) — непосредственность веры, что М. Бубер предпочитает переводить не вера — доверие, любовь к Богу, заповеданная и выражающая «притязание на всецелого человека» и обращённая «к несломленной человеческой спонтанности», любовь к Творцу, сказавшему Им избранному народу: «Вечной любовью Я тебя возлюбил» (Ирмеяѓу, Иеремия 31:2). Сказали мудрецы: «Люби Его, даже когда Он берёт  душу твою» (Сифрей Дварим Ваэтханан 6:5). Любовь к Богу — любовь не через одоление страдания, но и в страдании. «'Страданием любви' назвал фарисейский иудаизм страдание, понимаемое как страдание, проистекающее из любви к Богу, переносимое в глубине спонтанной любви к Нему, страдание, которое просветляет душу» (М. Бубер. Указ. соч. с.317). 

Человек познаётся мерой жертвенности своей.

Mors immortalis! Бессмертная смерть!

            Перефразируя Канта («Человек может быть для другого человека только целью — не средством»), скажу: для рабби Акивы служение Творцу может быть только целью — не средством.

Потому — обретённое им в мгновении смерти вечное существование, слиянность ограниченного «я» с безграничным «не-я» сделало ненужно вторичными рассуждения о своей жизни, ибо отныне вся она разворачивалась sub specie aeternitatis, под знаком вечности, отныне в ней были только две абсолютные вехи:

Рождение — Смерть.

(Продолжение следует)