Онтологические прогулки

 

 

4

От первого лица

 

Гора, стена и исчезнувшая дорога

            Гора, стена и дорога. Начнем по порядку. С конца.

            Говорить о времени, изменяющемся, текущем, которое отражается в тексте пророчества, почти невозможно, хотя сын человечий временные вехи расставляет очень тщательно, скрупулезно. Их в пророчестве много — четырнадцать. Большинство из них смысловой нагрузки почти не несет, раньше-позже, и всё.

            У пророка две временные экзистенциальные исходные точки: Изгнание — Катастрофа. С изгнанием народа его личное изгнание во времени слегка разминулось, потому все же исправим: Катастрофа — Изгнание.

            Катастрофа поглощает все бывшее ранее, осмысляя его временем накопления преступности и греховности, истощения терпения Господа, к Катастрофе приведшее. То, что будет после того, как народ Израиля будет на родину возвращен и Храм будет отстроен, Иехезкэль не описывает. Недостаточно разве, что живые воды, из-под порога Храма текущие, воды мертвые исцелят, и возвращенный и исцеленный народ землю от загрязняющих трупов армии Гога очистит? Цитируя, скажем: времени больше не будет. Добавим: и не было. Со времен больших пророков накануне, во время и после любой другой Катастрофы еврейство, как в зеркало, в них вглядывается.

            Взрыв, крушение-изгнание, Катастрофа — это воронка, в которую проваливается, исчезая, не только Храм и народ, но и время. Ведь если погиб Израиль, к чему остальной мир, какой смысл в самом времени, ergo Творении?

            Таким образом, о времени применительно к нашему тексту говорить трудно, наверное, невозможно. Что и как о вечности = безвременье скажешь?

            Но минус-время не отменяет пространство, делая его, однако, дискретным. Изначально задана точка  в пространстве: Тель-Авив, селенье изгнанников на вавилонской реке. Эта точка подобна воронке, пожравшей время, в пророчестве отраженном. Из этой точки рождаются пространства видений. Видение живых, видение Господа — всё это здесь, не на небе. В видении Иерушалаима — Святое святых, центр мироздания, из которого вырастают Храм, Город, Страна.

            Израиль пророк именует «на пупе земли обитающим» (38:12), а Иерушалаим — «ворота народов» (26:2); о  нем говорит: «Среди народов его поставил,// вокруг него — страны (5:5).

            Таким образом, лежанка, на которой искупает грехи народа пророк, дом, где находится эта лежанка, поселение, в котором находится это изгнанническое жилье, расширяется от точки — до мира. От скромного поселенья евреев-изгнанников — до всей тогдашней цивилизации, которая видится евреям-современникам Иехезкэля страной Израиля со своими соседями, ближними, дальними.

            Такой большой взрыв.

            В обычном, не пророческом, не провиденном мире, существующем во времени, текущем, как реки, точки пространства соединяет дорога — сакрально значимая часть пространства, с жизненным путем соотносящаяся.

            Дорога — стержень пространственно-временного континуума. Даже не покидавший Иерушалаим Иешаяѓу без нее не обходится, ведь перед ним шагреневой кожей сжимается пространство, отделяющее бич карающий в Господней руке от города и страны, которые тот надвигается поразить. Дорога, таким образом, у Иешаяѓу имеет не только и не столько пространственное измерение, сколь временное. У земного Ирмеяѓу и дорога земная, приводящая его из разрушенного Иерушалаима в еще не пораженный бичом Египет.

            У обоих предшественников Иехезкэля «дорога», «путь» — слова, столь склонные к употреблению в переносном смысле, встречаются часто и в прямом значении и в качестве тропов. Очень часто встречаются. Инерция ожидания, продолжения — того же ждешь и от Иехезкэля: прямое значение, значение переносное, но у него у «дороги» прямого значения нет.

            Казалось бы, у кого, как не у него, прошагавшего в первой «партии» угнанных по дорогам, покрывая огромные по тем временам (да и сегодня пешком путь не легкий) расстояния, в самом прямом смысле этого слова быть дороге, властвующей над пространством?

            Обмануты ожидания. Не шел. Не шагал. Не тащился. В кровь сбитые ноги не волочил. Не изнемогал в ожидании спасительной ночи. Но — чудесным образом перенесся из Иерушалаима в Тель-Авив. Не было дороги, не было покоренного ногами пространства. Не было времени перехода. Дороги не было, значит, не было ни пространства, ни времени.

            О Иехезкэле можно сказать: самый статичный пророк. Неподвижный. Не передвигается, не перемещается. Был в одном месте, оказался в другом? Значит, был переведен, перемещен, перенесен. Господь на долгие дни обрек его — знак, знамение, назидание — на неподвижность.

            Может, это знамение более широкого свойства: не только знак несомого им наказания за грехи Израиля и Иеѓуды, но и знамение статики, парализованности, неподвижности — сколь бы долго оно не продлилось — тель-авивского бытия, выпадения из реального времени?

            Когда почва ушла из-под ног, Иехезкэль утратил четкое виденье реального, до горизонта прозрачного мира, расплывшегося перед глазами.

            Из времени-пространства пророка дорога изъята. Реально, физически она появляется в пророчестве один только раз, но в самом значимом своем проявлении — перепутья, перед которым останавливается Невухаднецар, решающий идти покорять или Иеѓуду или Рабат (21:25).

            Слова «дорога» и «путь» у Иехезкэля встречаются не реже, быть может, и чаще, чем у предшественников. Но всегда — исключительно в переносном смысле. Вероятно, такова природа изгнания: человек выпадает из единственно реального (иерусалимского) времени и пространства.

            При этом погруженность в условность бытия не является врожденным свойством пророка. Напротив. Он, земной Иехезкэль, тщательно фиксирует, отмечая даты чаще других, происходящее с ним. Он скрупулезно конкретен в перечислении стран и товаров, с которыми и которыми торгует довольно далекий и от Иерушалаима и тем более от Тель-Авива Цор. Похоже, что подобно тому, как перед пророком не Иерушалаим (даже воскресающий в памяти), но его карта, которую по Господню приказу, он начертал на глине, мир (близкие и далекие соседи Израиля) для него вовсе не существует. Вместо него — карта, заметим, очень подробная.

            Мир Иехезкэля условен. Дорога условна. Условны будущий Храм, Иерушалаим, Эрец Исраэль, распределенная человечьим сыном между коленами. Условен окружающий мир, физически скукожившийся до точки пространства, которой вовсе не существует, ведь не пометишь на карте лежанку в домике скудном в случайном поселении Тель-Авив на берегу реки с чужим названием.

            Мир условен. Слово условно.

            Но — голос Господа, видения Бога.

            Но  — провожатый по Храму, муж, в льняное одетый.

            Но — живые с колесами, в ободьях которых — великое множество глаз.

           

            Важнейший элемент пространства — стена. Ее основная функция — отделять: дом — от города, от людей — человека, город — от мира, святое отделять от профанного. У Иехезкэля огромное количество стен, которые отделяют будущий Храм от профанного мира, стен внутренних, которые структурируют  в Храме пространство, отделяя части его по степени святости. 

            Стены Храма и Города — важнейшие стены Израиля. Город пророков, Иерушалаим, реальный у Иешаяѓу и Ирмеяѓу, в видении явленный Иехезкэлю, обнесен надежными стенами. Эти стены охраняет Иешаяѓу, разрушенными видит их Ирмеяѓу, у Иехезкэля со стенами более сложные отношения, хотя и у него говорится об обмазывающих стену обмазкой негодной, лжепророках, пророчащих несбыточный мир (13:10-16).

            Но главное отличие Иехезкэля не в стенах, но в дырах в стене. Приведенный в Храм видит сын человечий отверстие в стене и слышит голос Всевышнего, призывающий подкопать эту стену, увидеть жуткие мерзости, которые за нею творят (8:7-8). Предзнаменуя изгнание, пророк по велению Господа на глазах горожан стену подкапывает (12:4-5). Иехезкэль предвещает пролом, падение стен.  

            Осада Иерушалаима длилась два с половиной года. В месяце тамуз 586 г. до н. э. городская стена была пробита. Царь Цидкияѓу бежал, был схвачен, ослеплен и отправлен в цепях в Бавель, где умер.

            Если главная функция стен — отделять, защищать, то функция другого элемента пространства  ворот — границу между своим и чужим, между своим городом и миром чужим отпирать и запирать. Ворота — необходимое, но самое слабое, уязвимое место в стене. Именно у ворот враг ставит тараны. Поэтому в древнем Израиле, как и во всем регионе, обычно ворота представляли собой массивные сооружения с комнатами охраны и сборщиков налогов. В таких воротах обычно было двое дверей, заслоны, преграждавшие путь гостю непрошеному.

            Подобно тому, как мировое пространство, словно из семени дерево, произрастает из ложа в тель-авивском доме пророка, подобно тому, как повествование Иехезкэля развивается, обрастая деталями, словно ветвями, так из точки пространства — Святого Святых — вырастает Храм. Он окружен внутренним двором, за ним — постройки Храмовой горы, с которой соседствуют участки коѓенов, город, владенья правителя. Всё вместе — это возношение народа, получившего в дар от Всевышнего землю Израиля.

            Семь колен к северу от территории, Израилем Господу вознесенной. Пять колен к югу. Таков далекий от сложившегося раздел земли Израиля по Иехезкэлю — раздел теологический. Участок, наделенный большей степенью святости, стенами защищен от соседа и соединен с ним воротами. Примеры. На территорию, куда вход доступен одним только близким к Господу коѓенам, потомкам Цадока, не смеет ступить даже правитель. Если он приносит жертвоприношение, то перед ним открывают ворота, но порог он не переступает. Не смеет коѓен выйти к народу ни с едой, приготовленной из жертвы, положенной есть только ему, ни в жреческих одеждах, которыми он может народ освятить.

            Таково пространство по Иехезкэлю, которое развертывается от лежанки пророка, вопиющего молчаньем своим.

 

            Из пространства Иехезкэля выпадает дорога. Нет дороги — нет у человечьего сына горизонтали пространства. Но в нем произрастает гора — вертикаль, связывающая верх и низ, небо и землю. Выделяясь в пространстве, гора — свойственная практически всем народам и религиям мифологема. Гора — в центре мира, там, где проходит его ось (axis mundi). У греков Олимп и Парнас. У северных буддистов Эверест-Джомолунгма. У евреев горы отмечают движение времени, саму историю: Арарат, Синай, Мориа, Сион.

            В одном из первых обращений пророку велено передать слова Господа: «Горы Израиля, слушайте слово Господа Бога,// так сказал Господь Бог горам и холмам, равнинам, долинам»:  Меч на вас наведу, высоты ваши Я уничтожу» (6:3). Жертвенники уничтожены будут, идолам трупы сынов Израиля брошены будут (там же 4-5).

            Иехезкэлю, жителю Иерушалаима, горы были близки: гора, на которой раскинулся город, горы его окружающие, горы, тянущиеся на запад к приморской долине. Ему были прекрасно знакомы террасы на склонах гор, переплетенные виноградными лозами. С этих невысоких, близких к небу, к Иерушалаиму овцами сбегающих гор в дни, когда виноград давили, крики радости раздавались по всей округе (Ирмеяѓу 25:30). Возгласам в самые радостные дни в году противопоставляет Иехезкэль этот день: «срок приходит, день смятения близок — не возгласы с гор» (7:7).

            Заключая притчу о кедре, пророк, говорит о побеге с вершины высокого кедра, который посадят «на горе высокой-высокой» (17:22). Там, «на горе святой, великой горе Израиля», на этом месте весь дом Израиля Господу будет служить (20:40). В этом стихе Иехезкэль вторит Иешаяѓу: «Будет в конце времен: утвердится гора дома Господня вершиной всех гор, всех выше холмов,// и все народы к ней устремятся» (Иешаяѓу 2:2).          

            Наконец, в видении Господь приводит пророка в землю Израиля и опускает его «на очень высокой горе, на которой — словно строение города» (40:2). Храм расположен на горе, и пророк вместе с провожатым идет по нему, поднимаясь. Иехезкэль в своем повествовании движется от общего к частному, так же действует и в описании Храма. Внутренняя часть Храма располагалась на самой вершине горы, поэтому необходимо было все время, идя внутрь, подниматься. При этом пространство Храма по мере движения постепенно сужалось.

            Храмовая гора — центр земли Израиля, дарованной Господом народу Израиля. Он, прощенный, в Землю обетованную возвращенный, возносит Творцу возношение — «священное от земли» (45:1). Святой участок земли, отделенный-вознесенный Господу, составляет тринадцатую часть всей Эрец Исраэль в границах, определенных пророчеством Иехезкэля. В центре святого участка — Храмовая гора. Она должна быть выделена из территории, отделенной-вознесенной Господу, а вокруг нее — «нейтральное» пространство, отделяющее наиболее святую часть от остальной отделенной земли.

            Обратим внимание: Господь заповедует отделить-вознести, но само действие должно быть совершено Израилем. Так замыкается круг причинно-следственной связи, определяющей отношения Творца с избранным Им народом: будете Мне народом, а Я буду вам Богом.

 

Поступок

            Время, породившее великих пророков, рождало великое множество лжепророков. Предшественники Иехезкэля с не меньшей энергией, чем язычество, обличали пророчивших народу лживый желанный мир. Иехезкэль в гораздо меньшей степени, чем предшественники, человек инвектив, но и он передает Господни слова о «пророках, пустое пророчащих, лживое ворожащих», они «записаны в книгу дома Израиля не будут, в землю Израиля не придут» (13:9).

            Лжепророк прорицает то, что готов народ услышать и рад принять. В иудаизме истинный пророк, изрекающий слово Господа, передает народу неприятные истины, которые Израиль принять не готов, в истинности которых убеждается только по прошествии времени, и слова утешения в горе.

            Это и готовность к поступку отличает истинного пророка. Когда лжепророки обмазывают стену обмазкой негодной — не устоит такая стена — Господь велит Иехезкэлю стенать, не мир, но беду предвещая. «Спросят, о чем ты стенаешь,// скажешь: От вести пришедшей растают сердца, руки ослабнут, дух омрачится, колени водой изойдут, пришла она — сбудется, — слово Господа Бога» (21:12).

            Человек не властен над временем, поэтому единственный раздел между пророком истинным и пророком ложным ни интеллектуально, ни чувственно непостижим. Пророчество предельно абстрактно — вещь в себе, в понимании философии Канта.

            Для современника, услышавшего от пророка «обычное пророческое»: сбудется, сказанное истиной не является, ведь его не проверить. Скажи: сбудется там и тогда, — может быть, и поверю. Поэтому в «диалоге» с не верящим пророкам Господь «уточняет» время свершения. 

            Слова, как известно, для общения необязательны. В простейших случаях можно обойтись мимикой, жестами. Но самый действенный инструмент убеждения — поступок, особенно сопричастный трагедии. Пограничье между жизнью и смертью, тем более гибель, обращает в символ все ей сопричастное.

            Была ли в истории человечества такая эпоха, когда к слову человека не относились скептически? Слово? Слова, слова, слова. Потому не слово — но слово, именем Бога скрепленное. Клятва. Сам Господь не раз слово, обращенное к народу, к пророку, клятвой скрепляет: Жив Я.

            Клятвопреступник нарушает не только данное слово, он совершает преступление перед Господом. Царь Иеѓояхин царем Бавеля пленен и вместе с семьей, придворными, элитой в плен уведен, где проживал, не зная нужды, своим присутствием трон Невухаднецара украшая. Поставленный вавилонянами Матания-Цидкияѓу клятву нарушил, поднял восстание — от клятвопреступника Господь отступился. Судьба клятвопреступника была очень печальной. 

            Если слово — слова, слова, слова, как относиться к слову выдающего себя за пророка? Если сбудется, то когда? А верить, не верить надо сейчас: в грозные дни промедление смерти подобно. В такие дни пророков не счесть, пойми, кто из них Господень посланец.

            Всевышний через человечьего сына говорит с народом, от слов уставшим, слову не верящим. Потому Он обращается к самой действенной коммуникации. Коль скоро Иехезкэль пророк нового времени, иной меры ответственности человека за поступки свои, то и Господь все реже нуждается в слове: не поймут, не поверят — слова, слова, только слова. Господу ведома жестоковыйность народа, к которому Он посылает пророка:

 

 

            Господь посылает пророка со словом, которое народ заведомо слушать не станет, которому заведомо не поверит. Зачем? Затем, что и Моше Он посылает к Паро, который народ Израиля не отпустит. Потому, вероятно, что Иехезкэль послан не только к ним (которые слушать не станут) и сейчас, но и к тем и тогда, когда Его слово услышат. К тому же, Святой благословен. Он неуслышанным словом убеждает человечьего сына в необходимости, неизбежности тяжкого, мучительного знака-поступка — неподвижности, немоты. Страдающий пророк — необходимость, неотвратимая неизбежность.

 

 

            И далее Всевышний велит Иехезкэлю, взяв кирпич (вариант перевода: глиняная табличка), вырезать осажденный Иерушалаим: вокруг города вал, тараны у стен, дозорная башня, чтобы осаждающие видели, что внутри городских стен происходит (глава 4). Как обычно: общее, детали потом.

            Пророк будет лежать на левом боку триста девяносто дней, день за год неся вину Израиля, и сорок дней на правом боку, день за год за вину дома Иеѓуды. Для обитателей Эрец Исраэль традиционно левая сторона — это север, а правая — это юг. Стоящий лицом к востоку обращается налево — к северу, к царству Израиль, вправо — к югу, к царству Иеѓуда.

            В узах, с боку на бок не поворачиваясь, будет лежать Иехезкэль все дни осады. Есть будет хлеб, испеченный из разных видов растений, в том числе и таких, из которых обычно хлеб не пекут, — знамение голода. Вес еды — «двадцать шекелей в день,// в сутки» (один шекель — 9.6 грамм, т.е. 192 грамма в сутки; 4:10). Господь добавляет, чтобы развеять сомнения: в сутки. Воду назначено пить мерой, всего около 1.2 литра в день. Иехезкэль молча принимает испытание-наказание, знак, знамение, предупреждение о крушении, в которое из всего народа верит один только он.

            Если на «виртуальную» осаду успокоенные лжепророками жители города могут внимания не обращать, то человечий сын ее ощущает физически. Испытание-наказание наглядно, явственно, очевидно. Но это не все. «Лепешку ячменную будешь есть,// в человеческом кале на их глазах испеченную» (4:12), — в знак того, что «сыны Израиля есть будут нечистый свой хлеб// среди народов», там, куда Господь их изгонит (там же 13). В ответ на мольбу человечьего сына Бог наказание облегчает, позволив навоз «вместо человечьего кала,// на нем хлеб будешь готовить» (там же 15). И все это в знак того что, когда «оскудеют у них хлеб и вода», они «сгниют пораженные своим преступлением» (там же 17).

            Волосы — средоточие жизненных сил человека — символизируют множество, богатство, изобилие. В магии отрезанные волосы замещают самого человека. С волосами можно отнять у человека здоровье и силу. Согласно Учению, назир (назорей) все дни обета не смеет брить голову (В пустыне, Бемидбар 6:5). Далила отрезала волосы назиру Шимшону. Их потеряв, он силу утратил.

            Город Храма Иерушалаим освящен присутствием Господа. В будущем Храме, описанном Иехезкэлем, у Иерушалаима будет видимо обозначенный статус, его территория будет примыкать к территории Храма. Иерушалаим — город Всевышнего, и, уничтожая осквернившийся языческой мерзостью город, Святой благословен Он велит пророку совершить поступок-знамение: «взяв острый меч, как бритвою брадобреев», обрить им голову, бороду (5:1). И сжечь треть волос в городе (имеется в виду рисунок, начертанный на кирпиче), треть вокруг города мечом изрубить, по ветру треть развеять (там же 2), малую часть взять и бросить в огонь, «от них выйдет огонь на весь дом Израиля» (там же 4).

            Так от огня и меча погибнет осквернившийся город-назир, а, погибнув, зажжет весь Израиль. Оставшееся, уцелевшее, подобно изрубленным волосам, будет рассеяно по ветру.

            Начертанная на глине осада, усиленная немотой, неподвижностью, голодом, — это знак. Но сбритые, изрубленные, сожженные волосы — акт магический. Точнее сказать, магический рудимент. Магические действия, совершаемые с волосами, — момент удивительный, ведь «пророческая религия иудеев была освобождением от магии, вещной трансценденции, освобождением столь радикальным, как нигде в мире»¹. Что это, знамение людям с определенным уровнем понимания? Коль такое творится, значит, несомненно, случится?

            Пророк-страж, не остерегший народ, несет вину за его преступления. Но Иехезкэль пророческий долг ведь исполнил?

            Пророк наказан страданием? Наказан страданием — избран?

            Избран быть жертвой? Избран быть наказуемым, и — наказующим?

            Быть покаранным избран? Избран — карать? 

            С кем, он, пророк? С кем он, сын человечий? В отличие от предшественников почти никогда не обращающийся с молением к Господу?   Потому что свободы лишен? Потому что уверен: этот народ на этой земле существовать больше не может? 

            Пророк во все времена — между молотом гнева Господня и наковальней сопричастности народной судьбе. Похоже, что последний великий пророк, сын человечий ближе других к молоту гнева.

            Нет сил народ защищать. От ноши он изнемог. Чаша жалости опустела.

            Господь возлагает на человечьего сына не только ответственность за грехи и преступления его народа Израиля, но и обязанность выбора. Невухаднецар — бич в руке Господа — стоит на перекрестке: одна дорога ведет к сынам Амона в Рабат, другая — в Иеѓуду, Иерушалаим. «Куда мечу царя Бавеля идти»? (21:24)

            Впервые пророк должен исполнить подобную миссию. Впервые Господь на человека подобное возлагает. Не защищать, не молить о прощении, но — карать, бич карающий направлять.

            Перед мечом = царем Бавеля — дорога (физическая, реальная, единственная такая в пророчестве). По воле Всевышнего Невухаднецар должен покарать народы, переполнившие чашу терпения Господа.

            Стоя на распутье, царь-язычник «в начале двух дорог жребии ворожит:// трясет стрелами», «печень разглядывает» (там же 26). Все, что было начертано на кирпиче, теперь перед глазами пророка — грубо, зримо, неотвратимо. В правой руке карающего бича, над душами занесенного, — Иерушалаим, который начертавший его сын человечий, волосы изрубивший и сжегший, должен волей Господней пощадить или же уничтожить.

            Иехезкэль видит и слышит: осуществляя выбор, его собственный выбор осуществляя, ставят тараны к воротам, вал насыпают, возводят дозорную башню, возносят трубление (там же 27).

            А они, соотечественники, сограждане, соплеменники, они за защитной стеной, от чужих ограждающих, успокоенные лжепророками, они внутри стен беспечны, уповая на клятву, которой скрепили царь Бавеля и царь Иеѓуды союз. Забыли беспамятные и беспечные, что их царь «клятву клятв» (там же 28), скрепленную именем Господа, нарушил, презрел.

            Слово — знак, иногда знак слишком явный и грубый. Иногда — слишком вялый, невнятный. Часто такой, который нетрудно проигнорировать, не услышать. Не увидеть поступок-знамение гораздо трудней.

            Господь предваряет веление человечьему сыну совершить поступок-знамение словом двойного удара: «Глаза у них видеть — не видят, уши слышать — не слышат: дом мятежный они» (12:2). О ком это сказано? О жителях Иерушалаима, разумеется. Только ведь точно так не раз говорилось о языческих истуканах: «Есть у них рот — безмолвны,// глаза есть — не видят. Есть у них уши — не слышат,// есть нос — не обоняют» (Теѓилим, Псалмы 115:5-6).

            Пророк на глазах соотечественников подкапывает стену и выносит вещи, с которыми уходят в изгнание, укладывает их на плечо, и на вопрос, что он делает, отвечает, как велел ему Бог, «это пророчество о правителе в Иерушалаиме и всем доме Израиля» (12:10). Так и случилось с царем Цидкияѓу, который бежал из города, когда в проломленные стены ворвались воины Невухаднецара. Обратился явью поступок-знамение. Сбылись слова Господа: «Сеть на него накину, будет пойман в силки,// в Бавель его приведу, Землю касдим не увидит — там он умрет» (там же 13).

            Ждет пророка и новый поступок-знамение, а перед ним и вовсе безмерное:

 

 

            Жена пророка вечером умерла. Сыны Иерушалаима перешли последний предел, и — знамение — Господь велит Иехезкэлю после смерти жены не соблюдать обычаи траура. Не соблюдающий траур, он — знак: некому будет ни хоронить, ни оплакивать. Утром в ответ на вопрос удивленных его поступком (о предыдущем поступке-знамении не сказано, что народ странным поведением пророка интересовался) пророк передает слова Бога: «Будет вам знаком Иехезкэль» (там же 24).

            В этот день, предрекает Иехезкэль, Господь отберет у непокорных евреев «мощь, радость великолепия,// отраду их глаз, души вознесение — сыновей и дочерей» (там же 25). В этот же день Господь снимет наложенный Им в самом начале пророчества запрет говорить. В этот день из Иерушалаима пришедший беглец сыну человечьему возвестит:

 

_____________

^1. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991, с. 95.

 

Сторож брату своему

            Сказал Господь Каину: Где Ѓевель, твой брат? Сказал он:  «Не знаю, сторож я брату?» (Вначале, Брешит 4:9)

 

            В отличие от предшественников, Иехезкэль не политик, не общественный деятель. Его не преследуют ни царь, ни народ. От людей не страдает. И, тем не менее, своей судьбой подтверждает: великие тексты рождает великое страдание.

            Пророк — знак, символ, знамение. Он замещает народ, ставший мякиной, как было предсказано, по странам (в бывшей могучей державе Египет и нынешней — в Бавеле) рассеянный, по землям развеянный. Пророк, наделенный сердцем из плоти, наказан за прегрешенья народа с каменным сердцем. Пророк эпохи, наступившей после крушения, за грехи народа наказан неподвижностью, голодом, немотой, демонстрируя жестокосердным, что их ждет, если они не раскаются.

            Пророки Израиля не предсказатели. Господь перед ними приоткрывает завесу грядущего, но главное все же не в этом. Еврейским пророкам открывается идеал, не столько то, что обязательно будет, сколько то, каким быть должно. Идеал-аллегория Иешаяѓу вряд ли доступен разуму-скепсису. Но исчезновение такого грядущего, его выпадение из настоящего сделает действительность до последнего предела разумно невыносимой.

           Действительность, которую на подошвах сандалий уносит пророк в Тель-Авив, включает и земной идеал Ирмеяѓу и идеал небесный Иешаяѓу. Если попытаться «исчислить» в пророчестве Иехезкэля составляющие, доставшиеся ему от предшественников, то придется признать, что едва ли не в равной степени он обязан обоим.

            Иешаяѓу — пророк до крушения, которое он пытается предотвратить. Ирмеяѓу — пророк Катастрофы, которую он пытается пережить. Иехезкэль — пророк народа, из-под ног которого выбили почву, он учится жить в новом мире, на новой земле, в новом времени, с новым, не каменным сердцем.

            В новом времени не будет пророков. Царь-Господь, правитель, коѓены и народ — на своей земле, в своем Городе, в своем Храме. Это — будет. А ныне сын человечий, подобно предшественникам, — Господни уста, передающий Слово народу. Но главное, в отличие от них, пророк — страж, Богом поставленный дому Израиля. А миссия стража: «Из уст Моих слово услышав, их от Меня остережешь» (3:17).

            Остережешь? Защитишь? От Бога народ? Прощение для грешника вымолишь? Но, за редким исключением о прощении грешника Иехезкэль Бога не молит, ведь Всевышний его уста затворил.

И дальше — необходимое объяснение. Задача пророка-стража не в том, чтобы человека остерегать от Всевышнего, но остерегать злодея от пути нечестивого (там же 18), а праведника от того, чтобы не согрешил. Действия Господа лишь ответ на деяния человека: за свои грехи грешник умрет, раскается — будет жить. Праведник будет жить, а согрешит — умрет, былая праведность не спасет. Роль пророка? Предупредить, предостеречь, человека от себя самого греховного уберечь.

            Об этом подробно рассказали предшественники Иехезкэля. Но они не были стражами. Он — первый сторож-пророк, не предостереженный пророком злодей смертью умрет, а — внимание! — кровь его Господь взыщет с пророка.

Справедливо по отношению к согрешившему? Справедливо по отношению к стражу-пророку?

            У пророка в новое время иная мера ответственности и иная, самостоятельная и опасная, роль в эпоху возросшей ответственности человека. В том, что отцы виноград ели неспелый, сыновья невиновны. Но и то, что отцы-праведники виноград ели созревший, индульгенцией не является.

            Время после крушения напоминает о реальности после Потопа, ведь библейский рассказ не только о гибели, но и, прежде всего, возрождении человечества. Потоп — средство, не суть Трагедии. Ее суть в несоответствии человека образу и подобию Бога, потому-то животворящая вода обращается в умерщвляющую. Рассказ о Ноахе, о потопе близок к аналогичным вавилонскому и греческому. Но в отличие от них, в Учении акцент сделан на переломном историческом событии: прошлое (развращенное человечество) осознано причиной Трагедии, а будущее — ее последствием. Потому — какие уроки может извлечь человечество? Именно этот вопрос (а не сам Потоп) — суть библейского повествования.

            После Потопа Господь принимает на Себя обязательство никогда не уничтожать все живое, даруя жизнь всему на земле, каким бы греховным не стало в дальнейшем. Парадоксальное решение! Человека, уже совершившего преступление, мы вправе в гораздо большей степени подозревать в возможности совершить новое, по крайней мере, аналогичное. Но пути Господа — не пути человеческие. Тотальная развращенность, повлекшая тотальное уничтожение, — то, что никогда не должно и не сможет еще повториться.

            Перед Господом — два пути: ограничить свободу человека, и тем самым его ответственность, или увеличить ее. Человек наверняка выбрал бы первый путь. Господь выбирает второй, увеличивая меру свободы человека, неотъемлемой частью исторического опыта которого становится и память о страшном наказании-преступлении.

            В рассказе о Потопе впервые на страницах Учения появляется слово «союз». Господь считает, что Его прежние отношения с человеком более не соответствуют историческому опыту, сущность которого — тотальная трагедия. Союз даже между неравноправными сторонами — это все равно отношения, характер которых можно определить как партнерство. Отныне человек не только творение, пусть даже наделенное свободой выбора, он — партнер Господа.

            На страницах Учения запечатлены союзы, заключенные Господом с праотцами Авраѓамом, Ицхаком, Яаковом и их потомками, союз с народом Израиля, заключенный на горе Синай, знаком которого становится дарование Торы. Чему это учит? Тому, что союз есть вечно обновляющаяся форма отношения Бога  со всем живым миром, человеком, народом. 

            После Крушения Господь увеличивает степень свободы человека и его независимости от прошлого. Заключает Всевышний и новый союз — союз мира: «Союз мира с ними Я заключу, злого зверя в стране истреблю,// спокойно жить будут в пустыне, в лесах спать они будут» (34:25).

            Повтор — излюбленное средство Иехезкэля. Прозвучавшее в начале текста о страже-пророке повторяется (33:7-9) в главе, завершающейся сообщением о беглеце, принесшем весть о гибели Города (там же 21). Словно умирающий город был причиной его немоты, запрет молчания снят. Теперь Господь уста его отворяет (там же 22).

            Стихи об ответственности стража-пророка Иехезкэлю чрезвычайно важны. Он не просто их повторяет. Повторяющимся стихам предшествует «увертюра», после них следует развитие темы личной ответственности человека, в которой Господь вступает с народом-заложником предубеждений в ранее немыслимый диалог.

            В «увертюре» — прозрачнейшей аллегории — говорится об избранном народом дозорном, задача которого при приближении надвигающегося на страну меча предупредить об опасности звуком шофара.

            Текст о дозорном завершается знакомым: страж-дозорный, увидев надвигающийся меч, «в шофар не протрубил — народ не остережен, меч придет, возьмет его душу,// она за прегрешенье взята, с дозорного кровь Я взыщу» (там же 6). И — диалог с пророком, выступающим представителем народа: