Хвостатый сонет о ёжике
Андрей Голов (13/02/2025)
От редакции
Сегодня, 13 февраля, день рождения переводчика с сербского языка и выдающегося православного поэта Андрея Голова. Его глубоко философская, зачастую ироническая поэзия, насыщенная образами далёкой древности, прошлого и настоящего, стала для нас, православных, мостом, соединяющим времена в единое целое – тем, в чём мы как раз очень нуждаемся. Мудрец, живописец словом, умевший мастерски увести воображение в свой сложный и яркий мир, заинтриговать, заставить думать, он стал подлинными бриллиантом русской словесности.
Андрей Голов и Светлана Герасимова-Голова
Славянский сонет, или соната сонета
Недавно состоялся Вечер памяти Андрея Голова, посвящённый жанру сонета в его поэзии.
Изначально это был классический жанр для выражения чувств любви и дружбы, каким он стал еще во времена Данте, Петрарки, затем – Шекспира.
Но со временем это жанр в стихах Андрея обрусел, стал домашним, игровым.
Появились вариации, типа «хвостатого» сонета, он мог быть бытовым, шуточным.
Появились вариации, типа «хвостатого» сонета, он мог быть бытовым, шуточным.
В книгу «Попытка к бытию» вошел цикл «Сонетина», но особенно много сонетов появилось в 2007 году – это третья подборка. Эти стихи не были опубликованы.
Обилие сонетов связано с языковой игрой, которая была в семье, с шутками, где рифмовались слова «сонет» и «поэт», но и обилие сонетов – это и моя вина.
Перед смертью – в последние годы, когда поэт слабел, говорил, что перестанет писать стихи и душа просила молитвы и молчанья, я просила стихов – и сонеты стали знаком не воплотившейся молитвы. Молитва выше творчества, но это понимаю только сейчас.
Светлана Герасимова-Голова
ХВОСТАТЫЙ СОНЕТ О ЁЖИКЕ
Благослови, «Физиолог»! Носитель
Гностических аллюзий «Шестоднева»
Благоколючно шествует в обитель,
Икономиссой в коей – Приснодева.
Еж – древлей брани тихий тайнозритель,
В долинах угрызающий без гнева
Змей злобы, ибо истый победитель
Ни вправо не уклонится, ни влево
С пути бесстрастия. Афонски тропы,
Ведущи в горний Иерусалим,
Священноцветьем процвели над Понтом,
Зане по сим сакралиям Европы
Еж, аки исихастский пилигрим,
Прошел, готовя путь святым геронтам,
Чтобы они, цепляясь за карниз
Молитвою и палкой суковатой,
Как Иаков в Мицраим, спустились вниз
В мир, что задрался новою заплатой
На ветхих мéхах веры, что любовь
В каливах и парáклесах лелеет.
Но лопнул мех – и не вино, а кровь
Истории струится и густеет.
И мир, простерши лапу на Афон,
В монастыри вперившись, вожделеет
Испить до дна свой долларовый сон –
Но когти «Визы» опустить не смеет
По-на удел Портаитиссы, тлен
Папизма полня кришнаитским смрадом –
И Божий мир пред ним, как Эсфигмен,
Твердеет заключенным вертоградом.
ПАМЯТЬ СВВ. ОТЕЦ ШЕСТИ ВСЕЛЕНСКИХ СОБОРОВ
(хвостатый сонет)
Итак, сегодня празднуем отцов
Шести вселенскиих соборов. Рынок
Изнемогает от севрюжьих спинок
И нежинских засольных огурцов.
Учительный Григорий Богослов
Высокая глаголет, ибо – инок,
А первый взмах отлетных паутинок
До Ильина уже творит свой зов.
Задумчивый китайчатый фарфор
Бывает розовым и золотистым.
ОМОН слегка шмонает черноту.
Русь под гору летит во весь опор,
И стыдно быть удачливым и чистым,
Вслед за голодным уходя по ту
Сторону века. Семинарский дух
Подрясником лужковские асфальты
Смиренно подметает вдоль старух,
Вперяющих очей поблекши смальты
В мертвящий карнавал небытия,
Хранящий хиротонию Содома,
И дразнит гадаринская свинья
Народ, что всем чужой и всюду дома.
2007
КАНТ НА НОВЫЙ ГОД
Благая новогодность бытия.
Сфинкс мнит брататься с кельтским Альбионом
И стройным кабальеро под балконом,
Где мечется севильская змея,
То бишь куница. Снежность в три ручья
Ползет по долам сонным и зеленым,
И воспрещает всем иноплемённым
Мощами и былинами Илья,
Его же память ныне. Вонифатий
Освобождает православных братий
От змия, что зовет их на погост.
И мир, как на рождественской иконе,
Где реют ангелы и вьются кони,
Смиренно кроток и блаженно прост.
НЕ УБОИМСЯ ВЕЧНОСТИ
Не убоимся вечности: она
Со всей своей тревогой и морокой
Нам Господом Распятым суждена
И потому не может быть жестокой.
Смотри, как пламенеют письмена
На корешках суровых книжиц рока
И память повторяет имена
Пришедших от заката и востока,
Чтоб послужить Воскресшему. Афон
Вливает масло в скудные лампады
И – с пиргов воспевает тирирем.
И капают с конца копья времен
Руины драматической Эллады,
Чей эйдос дионисиевски нем.
МЕТАФОРА ЛАМПАДЫ
О чем же нам печаловаться? Мать
Пречистая простерла свой мафорий
Над перепадами афонских взгорий
И тьмой пещер, вместивших благодать
Пустынников и праведников, рать
Бесóв поправших, чин святых викторий
Творя под шелест благостных меморий,
То бишь житий. Четвертая печать
Отъята с хартии небес. Пера
И книг не ищет постнический быт,
Трезвенье бы в нем только не угасло!
А над обрывом Симонопетра
В метафоре светильника горит
Метафора оливкового масла.
ЛИШЬ В ПУДИНГОВОЙ АНГЛИИ
Лишь в пудинговой Англии и воз-
ле кельтского воинственного сна
Возможны Гластонбери и война
Алой и Белой роз.
Лишь то, что совершится не всерьез,
Достойно затереться в письмена.
Эстетика аскетики смешна,
Как сочетанье благочинных поз
И танца у шеста. Про Шестоднев
Приятнее читать в томах для дев,
Где вычищен натурализм и зверства.
Но как быть с теми, кто бегут аптеки
И почитают парус паче пэрства,
Предпочитая жизнь библиотеке?
ПЯТЫЙ ДЕНЬ ПО РОЖДЕСТВЕ
И даже в пятый день по Рождестве,
Завязшем в пошлых протестантских сказках,
Снежок не прокатился по Москве
В своих метафизических салазках.
Хрустящей сменой климатов траве
Так сладко отражать в лосиных глазках
Свою готовность к росту пяди в две
И у зайчонка числиться в подпасках.
Когда мороз в Крещенье ни при чем,
Придется только лазерным лучом
Обозначать на озере купели
И в оных освящаться в три погру-
женья и обтираться на ветру,
Преследуя аскетственные цели.
СВЯТОЙ
Люблю хрусткоклюквенность державинской фразы
И предрождественский испоконно-постовый дух,
И покупаю иконы лотами, как алмазы –
Четыре восемнашки на десять маслух.
Не втуне радели деревенские богомазы
И бисер из кучи выцапывал прыткий петух:
Некий святитель, хватопосохий и строгоглазый,
Предстоит перед благоговеньем старух.
Надписание стерлось. Суровый лик кракелюры
Испещрили толико, что даже страшно дохнуть,
Аки на ватные одуванчиковые поляны.
Но это – святой, сиречь – преоборенье натуры,
Святой, коему истово маливался какой-нибудь
Майор, уезжая за смертью в Ляодунские гаоляны.
В КРЕЩЕНСКИЙ ВЕЧЕРОК
В крещенский вечерок грешно гадать
И светской мисс, и девке из народа:
Днесь самоосвященья благодать
Нисходит на мятущиеся воды
Или китайские пруды, чья гладь
Есть сопряженье мистики природы
С ея смиреньем. Горняя печать,
Смеживши эстетически эподы
Последних эллинов с судьбой изго-
ев с Храмовой горы, в даосском го
Прообразует камень, что поставлен,
Как глыба аскетического льда,
Изъятая из центра иорда-
ни в мире, что не сотворен, а явлен.
ЦВЕТ БЛАГОУВЕТЬЯ
Лишь вычитав акафист Серафи-
му, батюшке Саровскому, поймешь,
Что таинство тропарныя строфы
Есть цвет благоуветья, а не ложь
Многоглаголанья. Поток графи-
ческих лубков гуляет Русью сплошь,
И век, тяжелый, как полет дрофы,
Пред каменем его склоняет рожь.
Сподобясь зреть воочию Христа,
Он предстоял здесь тысячу ночей,
Молитвуя по византийской хрии.
Но царство обуяла суета:
Лишь тот и прав, чье слово горячей,
Не мня ни о Творце, ни о России.
БОГОЯВЛЕНЬЕ
Се – Богоявленье явилось, а
Горсть снега на Москве и за десятку
Хрустящих евро не купить. Трава
Исламскую выстреливает прядку
Из русских сухоглинков. Естества
Слепой конфуз не призовешь к порядку:
Русь только усмехнется, но сперва
Потянет потаенную закладку
Из ветхой летописи. ...В оно лето
Зимой вольготно бяше враньим стаям:
Тела не изочтет и вруцелет.
Архангел протрубил. Прошла комета
Русь вновь виляет пред Ниппон с Китаем...
Вот и гадай. А снега нет как нет.
ПРЯМОЙ ПРОБОР
Прямой пробор. К.Р, воспев сирень,
Грустит, по клавикордам приударя,
И голубые очи Государя
Из-под пробора зрят расстрельный день.
Терпеть уставши женину мигрень,
Уездный лекарь ждет партесных арий
И, редковласье нафиксатуаря,
Мсье Северянин длит поэзой лень.
Прямой пробор – струенье бытия
По волосам, из коих ни один
Без Божьей воли не уйдет седин.
Но большевистский щелкает затвор
И падают великие князья,
Расчесанные на прямой пробор.
ЭБРЕ
Пока еще духовному гербу
Приличествуют линии и блики,
Пока Орфей, пеняя на судьбу,
Шлет терции за тенью Эвридики –
Напрасно сетовать на ворожбу
Всея пантеистическия клики,
И бесполезноклювый марабу
Вещает, что прекрасны и велики
Не пирамиды и не мастаба,
Не царства, отступившие, как зной,
Не хладный лазурит и царский локоть,
А лишь картуш смеющегося лба
Эбре, что встала к западу спиной
И уронила в Нил свой влажный локон.
ВОРОБЕЙ
Воробышек, усевшийся на иву,
Ли Бо воспоминает наяву
И, подражая ханьскому наиву,
Косит на васнецовскую Москву,
Где древлебáшенье стоит учтиво,
Купая отраженье стен во рву,
И пара тощих коз неторопливо
В протале под Крутицей мнет траву.
Гонец, худую шапку изломив,
Спешит домчать письмишко Шуйских до
Хорóм Голицыных или Хованских.
А воробей, порхая под обрыв,
В пристройке патриаршей вьет гнездо
И не робеет прав своих цыганских.
ДУШУ И КРЫЛО
...и оседлав конец карандаша,
И распластавшись в звуковом полете,
Молись, покуда теплится душа
В блаженном гипсе и лохмотьях плоти!
Погрязший мир, к дню Судному спеша,
Лампады робко держит на отлете
И все равно не стоит ни гроша
При окончательном – за все – расчете.
И ты, касаясь кранов, кандий, клавиш,
И расправляя душу и крыло,
Перед судьбой разъятой не слукавишь,
Когда, подъемля руку тяжело,
Сам тем карандашом на ней проставишь –
Христов ли крест, звериное ль число?
А ЕСЛИ
...а если нас с тобой приговорят
К изгнанию, как древле – афинян,
Жалеть не станем плохоньких палат
И ареала языка, что дан
Скорей как калькулятор славных дат,
Чем как посредник на торгу славян,
Поскольку мехи старые заплат
Не выдержат, как говорит Еван-
гелие. Полно, братья ль нам они –
Болгары, македонцы, ляхи, чехи –
Сплошь приниматели лакейских поз,
Что спасены Россией в прежни дни,
Но меч на нас подняли – для потехи
Или с британским Трайдентом – всерьез?
ТАТЬЯНИН ДЕНЬ
А Университету чтить не лень
Среди академической нирваны
Шувало-ломоносовский сей день
Святыя мученицы Татианы.
Масонам новиковским сладко всклень
Тисненью предавать свои романы
И в православный свет вперять ту тень,
Что на плетень хлысты и басурманы
Любили наводить. Как ни крути,
Литературу чтит лишь профессура,
Какой не актуален адюльтер.
Но вытоптаны прежние пути –
И мечется студенческа натура,
И вспоминает фетовский пример.
СПАС
Уральский Спас с латунной кроткой врезкой
Страстныя Богоматери – глядит
На мир, что обметен исламской феской
И втоптан в скудный пенсионный быт.
Размытость яви вожделеет резкой
Стать – и, как статный жеребец, летит
Вслед за кобылкой смысла. Но железкой
Подков отнюдь не он один подбит.
Урал добыл и руд, и самоцветов,
И выплавил латунь, и лик Христа
На липовой дощечке написал –
Но вскорости отрекся от обетов
И императорской семье в уста
Стволом Иудино лобзанье дал.
ДИАКОНИСЫ
Се – сан диаконис. Кувшин вина
И стройный лад в девичьем скромном хоре,
И Свете тихий, выпитый до дна
В Христовом аскетическом просторе.
Се – мощи приютившая стена
Средь катакомб в языческом узоре:
Блюди их, как блюдет цветы весна,
Прозревшая новозаветны зори.
Ну, что ж, что муж твой – сотник – убиен
В парфянском, в македонском ли походе,
Иль от кавказских варваров распят?
Ты ж пред Христом не распрямляй колен –
Ни при каких гоненьях и невзгоде
Не покидай свой хрупкий вертоград.
НУМИЗМАТИЗМ АПОСТОЛЬСКИХ ВРЕМЕН
Куда вы затерялись и иссякли,
Аки елей в лампаде средь икон,
Ассарии, динарии и сикли –
Нумизматизм апостольских времен?
Священное вино, прокисший сок ли
Пролит на ваш серебряно-червон-
ный аверс? Се – пук византийской пакли
От пыла блика вашего зажжен.
И вот горят, как факел, города,
Где вы ходили, капали в карманы,
Потея у блудницы за щекой.
А днесь, перечеканясь в никуда,
Звените в галилейские туманы
Или летите на пол в храм чужой.
ЛАПИДАРНОСТЬ
Учись быть лапидарным. Скромный грек,
Не варварствуя роскошью словесной,
Зиянием лакун украсил век,
В котором обитал в лачуге тесной.
Култышки растоптыжистых калек,
Спешащих к храму за лепешкой пресной,
Не меньше выразительны, чем бег
Нимфетки, досягаемо-прелестной,
А потому нетронутой. Сей щит
Пред океаном и перед людьми
Не всуе славу Спарте возгремит.
Ты ж ляг на нем иль вознеси на нем
Дориносима ангельски чинми –
И честь не обойдет твой род и дом.
АЛАВАСТРОВЫЙ СОСУД
Се – радея о злате и о блуде,
Мiр сквернил свои души и тела.
Но – жена в алавастровом сосуде
Драгоценное миро принесла
И, служа Воплощенному о чуде,
На главу Иисуса возлила,
И сребро, вожделенное Иуде,
Претворила в небесные крыла,
И власами отерла Ему ноги,
Робко встав на спасительном пороге,
На который апостолы взойдут
Через крест и кровавый пыл металла –
А она как к ногам Христа припала,
Так и ждет с упованьем Страшный Суд.
ПОСЛЕ ПАДЕНИЯ ЦАРЕГРАДА
Скольженье косопарусной фелюки
По золоту Босфора. Тишина
Богооставленности. Мамелюки,
Развесившие Божьи имена
По смальтам Агиа Софии. Звуки
Архангельского тирирема на
Слепотском фоне папския науки,
Что на протестантизм обречена,
А потому подыгрывает туркам
В их споре с православием креста
И, как пахан недосидевшим уркам,
Желает скорой встречи. Но уста
Аскетов шепчут тайну по конуркам
И – провещают днесь возврат Христа.
ВРУБЕЛЮ
Откуда ваш фасеточный мазок,
Похожий на мятущиеся очи
То ли Ильи из Мурома, то ль Пана,
Засевшего в ракитовый кусток?
Пока ваш взор майоликой потек,
Холопка с грустью на пороге ночи
Врубала врубель в груду домотканой
Холстины, и, молясь на образок,
Пугалась шороха в сенях. Как страш-
ен ваш в штрихи вперенный карандаш,
Слепой обломок мирозданной глыбы!
И Демон, воспрезревший Божий пир,
Поверженно глядит на дольний мiр
Раздутыми глазами тухлой рыбы.
НИКОЛАИ
...а все же русскому царю нельзя
Быть Николаем, ибо это имя –
Прерогатива батюшки Николы
Или хрестьян за плугом, чья стезя,
Вдоль по Святой Земле Руси скользя
И перемолвливаясь со святыми,
Воспроизводит Божии глаголы,
Молясь о всех и ратуя за вся.
Нарекся Николаем – побеждай
Британцев, нигилистов и Сарай,
Понеже ойкумена и плерома
Державою Российской стать хотят,
А нет – ответ твой примут тайный яд
Или подвал Ипатьевского дома.
АФОН
Афон, не испивающий воды,
Нижé ракии вплоть до литургии,
Свершает аскетически труды,
От коих мнози иноки в России
В смущение приходят. Се – плоды
Плакучия маслины наливные
И таинство Давидовой звезды
На смальтовых ступенях Византии.
…Дослушать службу, снесть святую снедь
И благодарственный псалом воспеть,
И – унести стопы под сень развалин,
Где бывый скит не погрузился в быт,
И нецый старец, присно достохвален,
Встав на молитву, над скалой парит.
СОНЕТ НА СТРАСТНОЙ ВТОРНИК
Слуха Твоего мним досягнуть мольбою
И о Твоем имени скрещиваем пути.
Господи, се предстоим пред Тобою,
Уповаем на Тя и веруем Ти.
Вся, елико исхищрено лукавой судьбою
И забылось в соблазнах – не вмени и прости,
И душу омытую птицею голубою –
Горлинкой чистой в дольний мир отпусти.
Скоро Ты хлеб и вино соделаешь Кровью и Телом,
И праху в преторию позволишь Тебя отвести,
Аггелов легион не испросив у Отца.
А души наши останутся в мире осиротелом,
И от Креста незримо не восхотят отойти,
И – аще позволишь – при Гробе пребудут с Тобой до конца. (2007)
ИМЕНА АЛЛАХА
О, имена Аллаха! Паруса
Святой Софии горбятся под вами –
А вы в веках змеитесь письменами,
Преиспещряющими небеса.
Миров и царств померкшая краса
И Византии гордостное знамя –
Все кротко в прах поверглось перед вами,
Не высыхающими, как роса
На минаретах, ятаганах, пушках,
Взметнувшихся неверным на погибель,
Доколь не грянет очищенья срок:
И дремлет в мусульманских завитушках
Бог, созданный раввинами в Йатрибе,
Куда свою хиджрý свершил пророк.
ТАТАРСКОЕ ОБСТОЯНИЕ
Конь, искры высекающий копытом,
Промежду княжеств ноги метит врозь.
В татарском обстоянье московитам
Совсем не худо, надо быть, жилось.
Лампады жечь и утешаться бытом
И смазывать грядущей славы ось –
Куда изрядней, чем возлечь убитым
В доспехе, иссеченном вкривь и вкось.
Плати ясак и чти баскакску гнусь:
Держава предстояща оправдает
Просчитанную низость суеты.
Но чудотворцы молятся за Русь
И дляордынский выход оседает
В раздутых мехах внуков Калиты.
КОТЯТА
Котятушки в продольную полоску,
Само собою, серые, как сон,
Привыкнувшие к ладану и воску
И созерцательным очам икон,
Взлетающие мигом на березку,
Чтоб замереть над рубежом времен
И доказать соседскому подпёску,
Колико бесполезно злится он –
Те самые котята, из Египта
Принесшие дохристиански были
И прыткие, как греческий огонь,
Уселись на обрезе манускрипта,
Парное молоко почти допили
И – подставляют лобик под ладонь.
ВОЗВРАТ БОГОВ
Вам поднося на блюдечке сонет
О ежиках, о кошках, о бельчатах,
В тени мифологических побед
На всяческие храмы тороватых,
Я вам скажу, что в Божьем мире нет
Их – мстительных, рогатых и хвостатых,
И зря пророков вдохновенный бред
Их обличает в книгах и аятах.
Но наступают голод и чума
Или реформа веры и письма,
И крокодилы пучатся на Ниле –
И боги с песье-птичьей головой
Спешат воспеть атлантовские были
И заглушают человечий вой.
ЧАСЫ-ВЕСЫ
Ах, вам сонет угодно? Но о чем?
О даме в изумрудном платье – или
Волынщиках, которым нипочем
Шотландские кельтические были?
Мерцает мох, добро ведет со злом
Священный спор, воздев атлас воскрылий,
И в стены древних замков напролом
Въезжают модные автомобили.
Не правда ль, время – странные весы –
Устало взвешивает все подряд:
Гербы, гетер, горгульи и гербарий.
Но бьют на башне ржавые часы,
Остановившиеся век назад,
И оживает рой забытых арий.
«АЛЕКСИЙ ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ, ПИШУЩИЙ
НАПИСАНИЕ ЖИТИЯ СВОЕГО»
Помолимся: лампада ведь горит,
Молитвенник раскрыт на возглашенье,
И пахнущий грибом и редькой быт
Глаголет о посте и о смиренье.
Мой Бог, как Божий человек стоит
Перед скамьей – и в покаянном бденье
Суд на собой творит ненарочит,
И у Благого Господа спасенье
Вымаливает. Веруй, яко он,
Молись Пречистой ради – не для вида.
И будешь несумнительно спасен,
И сбудется реченная планида!
Не сей ли верою стоит Афон
И русска Северная Фиваида?
СОКОЛИНАЯ ОХОТА
Пусть с куполов облезет позолота,
Пусть мужичье сидит на лебеде:
Царева соколиная охота
Урона не должна понесть нигде.
О, древляя мистерия полета,
Купание в небесныя воде!
Се – на вабило севши с разворота,
Злой кречет клюв свой точит по звезде.
Аскетам не сносить своих вериг,
Соблазны плоти не стереть о дни
И трудно есть войти в желанный рай,
Понеже любовались и они,
Как режет лебедей царев чилиг
И дмит крыла над Яузой Ширяй.
2008
«РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО»
Икона XV в.
На царственной иконе Рождества
Так величав и мрачен скал прищур.
Иосиф внемлет тщетные слова
От старца в облачении из шкур.
Три знатока созвездий – три волхва –
Проведать о Родившемся спешат.
Над пастухами шелестит листва,
И Ирод до поры не виноват
Во избиении младенцев. Льва,
Тельца, Орла и Ангела смежив,
Младенец спит, и вечности плева,
Им пронзена, дрожит, как сень олив.
В пещере благодатно и тепло
Исполнившему вся благоприятно,
Как следствие неявленной причины –
Но золото ассиста обтекло
Древес и скал изысканные пятна
На талесе простертом Палестины:
Сие – вне воли солнца и планет –
Сияет и горит Нетварный свет,
Что осияет Спаса на Фаворе,
И мир, в гресех своих неутолим,
Торопится простерться перед Ним,
Как перед золотом – хитон лазорев.
А Он почиет кротко, как роса,
Не смеющая отразить и тени –
Но срок придет: Он разомкнет глаза
И содрогнется мир, склонив колени.
9.I.
АЛЛЕЯ СФИНКСОВ
В бутылке минеральныя воды
Клубятся и клокочут пузырьки,
Вещая, словно некие планиды,
Что в мистику мерцания звезды
С земли вперяться взором не с руки,
А посему – потребны пирамиды,
Просчитанные с точностью богов,
Которую, как очи ни слепи,
Не превзойдешь, не выверишь вернее,
Чем сладили поклонники скотов
И птиц, постигнувшие тайну π
Или ориентацию аллеи
Крылатых сфинксов, что, сомкнув свой ряд
С мистерий созвездий и орбит,
Чин эзотерики творя не всуе,
У неба на пороге предлежат,
Четверотварствием, вперенным в быт,
Евангельский симвóл прообразуя.
Кто их учил иную благодать
Вбирать над нильской желтою волной,
В папирусовом дремлющей тумане,
И голову по-жречески держать,
Протягивая лапы в мир иной,
И – ждать, егда приидут христиане?
Те явятся чрез дюжину веков,
Нарежут лоз и, помолясь, сплетут
Конфессии, монастыри, корзины,
Затеплив свои нимбы средь песков –
И, как Герасим, не сочтут за труд
Льва возвести до друга от скотины,
И осликов работою занять,
Чтоб не болтались попусту, вослед
Блудливому примеру Апулея.
А дабы мученик не сосчитать,
И улеглась на склон античных лет
Оббитых сфинксов гордая аллея.
11.I.
СОНЕТ
ПРИСКОРБНОКУЛИНАРСТВЕННЫЙ
Сонет про то, как скумбрия и сельдь
В кастрюле вновь октоиху радеют
И сходят за изысканную снедь
Для чтущих православную идею
И русские посты. Ни встать, ни сесть:
Сего не поднесли бы Берендею:
И как ни пересчитывай, их шесть –
Недель, что скорбным стомахом владеют
И усмиряют оный, яко Корм-
чая по-византийски указует,
Аскетски выделяя скудный корм
И питие, достаточные на
Афоне, где монашили не всуе...
О век, о батюшки, о ни хрена
До первыя звезды! У мусульман
Уставщики нашли бы пониманье,
Но им иной талан пощенья дан,
А нам – иной: смиряйся и терпи,
Доколе эзотерику молчанья
Не оборвет голодный вой в степи.
Ну, что же... На обочинах Руси
Житейское отложим попеченье –
Но, Господи, не мимо пронеси
Торт, кекс, конфеты, пряники, печенье!
23.I.
БОЖЬЯ КОРОВКА
О божия коровка! Парафраз
Изысканной чернофигурной чаши
С краснофигурный пиалой, как раз
Такою, как любили кызылбаши.
Се – крапинки, подобье многих глаз,
О коих провещал пророк горчайший,
То бишь Иезекииль. Его рассказ
Перемежим с рассыпчатою кашей –
Само собою – пшенной, не совсем
Просеянной и потому пятнистой,
Как черные вкрапленья светлых тем –
Лети ж и добрый хлеб нам принеси –
Живой, вся окормляющий, душистый,
От века сый на матушке Руси!
23.I.
À MOLIERE
Когда волна друзей отхлынет прочь
И слава затрещит камзольным швом,
Месье Мольер, любите вашу дочь –
Не как отец, а как супруг. Ни в ком
Так не продлится сладостная ночь,
Как в ее плоти коконе родном,
А мемуарны сплетни превозмочь
Помогут шпага верная с костром.
А коль случится непотребный сон –
Воспомните о Лоте, что вином
Упившись, потрудился любострастно.
Утешьтесь сим примером. Правда, он
Захаживал в библейский град Содом
И надо полагать, что не напрасно.
24.I.
СОНЕЧКА МАРМЕЛАДОВА
Пока отец изволит вздор молоть
И, все пропив, лезть под колеса спьяна,
А мачехе угодно уколоть
Страдалицу за пошлые румяна –
Она уходит в ночь и ветер, хоть
Зонт не спасет от знобкого тумана,
И горько повергает в жертву плоть
На алтаре протертого дивана.
И пусть ей вслед свистят городовые
И похотливствует офицерье:
Она несет молитву Богу-Сыну.
О Сонечка, премудрая София!
Господь, прости и сохрани ее,
Как спас и взвел на небо Магдалину...
29.I.
МАРМЕЛАДОВ
белый сонет
Смиренный титулярный Мармеладов –
Презренный раб в очах второй супруги –
Мгновенной смерти даже не сподобясь,
Свой бренный полутруп привез домой –
Бесценной дочке на поминовенье,
Смятенной вдовушке – на поруганье,
Надменной Людвиговне – в озлобленье
И тленной плоти – в горестный покой.
Лечь в гроб на чистый четвертной убийцы,
Речь вечно обвивать вокруг бутылки,
С плеч образ человеческий спустив,
Течь вниз по жизни, каясь и греша...
Меч, а не мир принесший нам Господь
Сечь таковых велит ли в Судный день?
29.I.
Последние публикации:
Цикл «Сонетина» из «Попытки к бытию» –
(10/02/2025)
Свет –
(06/02/2025)
Святой Серафим! Моли Бога о нас! –
(16/01/2025)
Три лика Греции –
(31/12/2024)
Стихиры об испрошении архипастырской благодати –
(13/12/2024)
ФОТИАНДР МЕТАНОИК. Сказание о коне, иже не нем –
(25/11/2024)
Последний в жизни февраль –
(14/11/2024)
Последний в жизни январь –
(14/10/2024)
Ибо поэзия –
(12/03/2024)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
