Комментарий | 0

К СЕБЕ И ОТ СЕБЯ. Немножечко иронией приправь

 
                                                                                                           Марк Шагал. LaVie. 1965
 

 

 
8
 
НЕМНОЖЕЧКО ИРОНИЕЙ ПРИПРАВЬ
 
 
ПО УЗКОМУ СКРИПЯЩЕМУ МОСТУ
 
По узкому скрипящему мосту
Пройти, паря, по краю дней над бездной
К звенящему незримостью кусту
С мыслью о чуде разуму нелестной.
 
Чудо немыслимо, чудесно зрима мысль,
Дрожащая, как жертва в горнем зове,
Узко и шатко дыбящая высь,
Летящая подранком оземь в слове.
 
Чтоб тверди волю робко ощутить,
Весь ужас хляби, зимний запах ели,
Тропу изнемогая проторить.
Немногие построить мост посмели.
 
 
НЕСЧАСТНЫЙ ФАУСТ, БЕДНЫЙ ФРАНКЕНШТЕЙН
 
Несчастный Фауст, бедный Франкенштейн,
Зачем вы, прометействуя нещадно,
Теченье обращали душ и дней?
Попытка — пытка, взятки с вас не гладки.
 
Жажду порочную не обуздав,
Себя отдав в заложники познанью,
Кого создав, против чего восстав,
Творили вы безумное зиянье.
 
Во зле вершили дерзостный обряд,
На голые карабкались вершины.
И юношей обманутых отряд —
За вами вслед. Великое вершили.
 
 
ОДЕНУСЬ ДЮЖИМ ДОЖЕМ
 
Оденусь дюжим дожем. Карнавал.
Обман отметят, но вменят в заслугу.
И понесёт толпы девятый вал
От будней дале и навстречу другу.
 
Мы оба в масках, в мире не своём,
Мы порознь, каждый в собственной эпохе.
Как сыщемся, о чём вдвоём споём?
На что дуэт решится наш не строгий?
 
Гитара, лютня? Аккомпанемент
Музыки из судьбы давно прошедшей.
И, дождь вспугнув, сорвём аплодисмент
Невиданный, ну просто сумасшедший.
 
 
ЖИРЕЕТ СТАЯ, ВРЕМЯ ПОЖИРАЯ
 
Все птицы, приносящие несчастье,
Крылатые, несущие беду,
Слетаются, в их непомерной власти
Начертанное жертве на роду.
 
Смыкаются, гундося и пророча,
Глотая раскрошившиеся дни,
Сметая дочиста не наступившей ночи
Ещё не зазвучавшие огни.
 
Клюют друг друга, со свету сживая.
Нагнало тучи птиц со всех сторон.
Жиреет стая, время пожирая.
И мёртв монарх, стреляющий ворон.
 
 
СЛЕПОЙ ПОЭТ СТЫДИЛСЯ СЛЕПОТЫ
 
…Мне стыдно жить, не видя красоты
Твоей земли, Господь… А вот — не вижу
(Наум Коржавин).
 
Слепой поэт стыдился слепоты,
Стыдился он, что красоты не видит,
И, оставляя смутные следы,
Он уходил в венце былых наитий.
 
Заложник, узник совестной судьбы,
Нестойких строф и недругов невзрачных,
Рек не молочных, старческой мольбы,
Судьбы невольничьей, обманчивой, барачной,
 
Пиров разгульных жизни на краю,
Бессонных игр и с женщиной, и с властью.
Не размышлял, в аду или раю
Очутится, когда иссякнут страсти.
 
 
ДРУЖИЩЕ СТРАХ, ЗА ЧТО МЕНЯ ПОКИНУЛ?
 
Дружище страх, за что меня покинул?
Застыв в чужих глазах, ты предал, друг, меня,
О том поведал всему свету Плиний.
Какой? Не он? Ну это, брат, фигня!
 
И в горький год, и в ветхий век скитаясь,
Эпохи, страны — всё исколесил,
Страха не знал, от звёзд и до скита я
Живал открыто, набираясь сил.
 
Чтобы, восстав под своры ор вороний,
Не дав ни искусить, ни оболгать,
Бесстрашно бесконечную погоню
За страхом длить. Чтоб только не догнать.
 
 
НЕ ЗАТИХАЕТ ГУЛ, РАЗРУШЕНЫ ПОДМОСТКИ
 
Не затихает гул, разрушены подмостки,
Ни перед кем не надо выходить,
Ведь развлекает публику бескостный
Глумливый шут, и город городить
 
Не для кого, останемся в пустыне,
Где холоду свирельно свирепеть,
Где то, что опостылело, застынет,
Чтоб выходящим неповадно впредь
 
Юродствовать на публике кромешной,
Жонглируя вопросами, смешить,
В то время как бухой прохожий леший
Будет в подъезд Офелию тащить.
 
 
СВОБОДА СТРОФ, ПРОСТОРЫ ЯЗЫКА
 
Свобода строф, просторы языка,
Восторженна язычества раздольность.
И — волчья сыть, и острый блеск клыка,
Крута, неукротима своевольность.
 
Во весь опор лететь наперекор!
В распутицу подъёмы неподъёмны!
Всё — заговор, всё — наглый наговор.
Нестись? Ни зги. Фортиссимо и стрёмно.
 
Стремительность тугим узлом связать
Мозолистой рукою узловатой,
И, пальцем тыча в небо, указать:
Во всём, бля, тучи с ливнем виноваты.
 
 
ВОТ И ПЬЮ ИЗ СОКРАТОВА КУБКА
 
Вот и пью из сократова кубка
Яд познанья, цикуту вины,
Нанося на бумагу зарубки —
Тварность мира и мнимость войны.
 
Расставания и сретения.
Было? Выкипело, ушло.
Лекарь слепо корпит над кореньем,
Будто женщина — над душой.
 
По глотку сладкий яд допиваю,
Вызнать тщась и стараясь прознать.
Я Сократа о жизни пытаю,
Чтоб Платона на пир не позвать. 
 
 
КОГДА СИРЕНЕВЫЙ СГУЩАЕТСЯ ОБМАН
 
Когда сиреневый сгущается обман,
Дурманя душу, горизонт туманя,
Я забываю городов и стран
Мне ни к чему не нужные названья.
 
Насмешничая, даже имена
И нарицательные дорогие,
Едва лишь пробудившись ото сна,
Слегка кивнув мне, лыжи навострили.
 
И весело, словно лишившись пут,
Словно чуток сиреневость курнули,
Кивают мне: «А как тебя зовут?»
И с глаз долой, и вон из сердца пулей.
 
 
ТАКОЙ КУРЬЁЗ, ТАКОЙ НЕЛЕПЫЙ СБОЙ
 
Увы, мне надоело быть собой,
Увы, иным приспичило казаться,
Такой курьёз, такой нелепый сбой,
В такой мне узел довелось связаться.
 
Хоть разрубить, чтоб развязаться с ним,
Хоть в лоб, хоть по лбу, но освободиться
Мне от него, мной ставшего таким,
Каким, казалось, быть мне не годится.
 
Что сущностность, что кажимость, узнать,
Съев с древа плод добра и зла познанья.
Жену и змея вовремя б изгнать,
Оставшись без десерта в наказанье.
 
 
НЕМНОЖЕЧКО ИРОНИЕЙ ПРИПРАВЬ
 
Немножечко иронией приправь
Салат, чтоб не был слишком он полезен.
Как прав сказавший: «Волнами ты правь!»
Как прав сказавший: «Буду я любезен!»
 
И правит волнами! И мне любезен он!
Всё, что поэт не скажет, всё по делу!
Вот, брат любезный мой Анакреон,
Поэта нет, кого бы ни задели
 
Меткий упрёк твой: сухо в чаше дно,
Призывный клич: «Скорее, мальчик резвый,
Смешай быстрее пьяное вино
С водой — не утаю я правды — трезвой!»
 
 
А ЙОРИКУ — ПРИВЕТ!
 
Нечестно радоваться жизни,
Когда весенний первый гром
Разносит весть о близкой тризне
В беспечном небе голубом.
 
Нечестно пить и веселиться,
Вместо того чтоб громко петь,
Должно скорбеть: вот-вот вселится
В нас жуткий ужас. Мы ведь снедь
 
Червей, в чем убедил нас датский
Принц. Потому сгори омлет!
И поскорей на милость сдаться
Врага. А Йорику — привет!
 
 
ВОТ ТАК-ТО, МУДРЫЙ БРАТ АНАКРЕОН!
 
Давай сначала. Заново прожить
Любую малость — это жутко круто.
По-новому: тебе обворожить,
Мне клинья подбивать не очень грубо.
 
Однако! Получилося у нас!
Давай сотрём и сызнова запишем.
Где секундант? Куда исчез Данзас?
Морошки нет. Во сне он ровно дышит.
 
Вот так-то, мудрый брат Анакреон!
А ты смешать с водой велел парнишке.
Но, слава Богу, не резов был он.
По новой начали, и — бурно, даже слишком!
 
2010-ые — 2021
Иерусалим

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка