Поэзия

 

 

 

 

 

 

 

 

О ленивых итальянках,
О голландках светлобровых,
О мордовочках с косою,
В узел скрученной прилежно,
О британках прямогрудых
Шест как будто проглотивших,

О цыганках угловатых,

О француженках развязных,

О стремительных испанках –

Я писал почти полвека,

Наслаждаясь красотою
В разных формах и обличьях…

Но среди и фей прекрасных
Никогда я не был счастлив
Так, как счастлив был с тобою
В строчках беглых, то тягучих...

Вот по лестнице спустилась
Гладко-каменной, взглянула
Мне в глаза как бы случайно.

Мне мгновения довольно:
Взгляда, полного любовью,
Глаз чуть грустных светло-карих,
Век припухших розоватых.

 

 

 

 

 

Розы осени прекрасны…
Ты выходишь в сад осенний,
В бежевом плаще-болонье;
Руку к розе протянула,
А тебе всего тринадцать…

Что ты веки опустила,
Лепестки лелея взглядом,

Не по возрасту серьёзна,
Не по возрасту развита,
Не по возрасту печальна?

Так же юная Джульетта,
В сад, быть может, выходила,
Розу гладила рукою,
На неё сердилась детски,
Уколов, в колечке, пальчик.
Было ей всего тринадцать…

 

 

 

 

 

Вот сидим мы за столом,
За бутылкой, вспоминаем
Школы общий шумный дом:
И курилку за углом,
И нашествия Мамая
С той – не нашей стороны…
Вспоминаем дни весны,
Ослепительные льдины,
Ранней молодости сон:
Лену, Люду и Марину…
Кто же не был в них влюблён?
Кто о них не грезил тайно,
Прикоснуться не мечтал
К ножке шёлковой случайно,
К пухлым губкам, как коралл?..

Утекли года, как воды
Архий-рейского пруда.
Поглупели анекдоты,
Постарели господа.

Дамы в гольфах белоснежных,
Что бросали взгляд свой нежный
На растерянных ребят,
Стали бабушками: внуки
Им теперь целуют руки
И тихонечко шалят…

Ну а мы сидим с тобою,
Друг мой Игорь, ендовою
Мы звеним заздравной тут,
Вспоминаем ради бога
Про железную дорогу,
Что немецкою зовут…

Тут мы вспомним и помянем
В даль ушедших, как в тумане,
И подружек, и друзей
В нарисованных погонах,
В ГДР-овских вагонах
Электрических путей.

 

 

 

 

 

Как же связано всё в мире:
И Земля, и чёрно небо,
Что исчерчено огнями
Звёзд – истыкано подзорной
Трубкой с линзой любопытной,
Взглядом отрока проткнутой.

Очарован мальчик Ночью,
Чернокудрой, синеглазой
Нюктой, дочерью Хаоса.
От неё, из чрева выпав,
День злачёный заструился;
В нём возникли звери, люди,
В шкурах, с бурными сердцами,
Боги со своим бессмертьем,
Повергающем в унынье
Греков смертных и гречанок…

Мальчик смотрит в чёрно небо,
Звёзды трубка приближает,
И фантазия рисует
В небе яркие фигуры…
Вот летят они – и складки
Шевелит незримый ветер.

Вон любимая – как будто
В кучке звёзд в дали бескрайней,
Улыбается глазами…
Не добраться, не добраться,
Хоть всю жизнь лети, как ветер…

Но ведь есть же в секретере,
На покрытой лаком полке
Книга Куна, чудодейна.
В ней разгадка тайны дремлет
За тяжёлым переплётом.
За обложкой тёмно-синей.
Всё там сказано, что было,
Всё в ней сказано, что будет.
Только нет минуты этой,
Пролетевшей безвозвратно...

 

 

 

 

 

Одиночка мать и бабка –
Вот моя семья отныне.
В класс четвёртый по аллее
Я иду, портфель под мышкой.
В коридорную систему
В замешательстве вхожу я
Половинной сиротою.

На паркетах отсырелых,
Влагой пахнущих и тряпкой,
Я встречаю это утро
Половинкою сердечка.
Вместо чёрных парт уклонных,
Со скамейками совместных, –
Стулья громкие, подвижны,
Угловатые столы…

Ни учительницы старой,
Собирающей гребёнкой
Ровно стриженную роскошь
Мягкосердой седины,
Ни – смягчённого ей чудно
Звука «же»: жужжанья пчёлки
На цветке медовом липы…

Ново всё… и всё чужое:
Лица, запахи, движенья…
Стук указки, словно дроби
Ретивого барабана.
Строгость, что уже жестокость
Для сердечной половинки
Полноватого подростка:
Он отдал бы и вторую –
За учительницы новой
Похвалу – всего два слова…
Если б только, пусть случайно,
Назвала его: Володя…

 

 

 

 

 

Всем известно: динозавры
Миллионы лет назад
Землю лапами топтали,
Рыли на бегу когтями;
В шеи жёсткие впивались –
В чешую собратьев меньших,
Что щипали мирно травку…
На безлюдной, дикоцветной,
Воем пуганной, планете
Поднимались в рост, ходили
На громадных задних лапах,
Скрючив слабые ручонки…

Но где видано такое! –
На планетах отдалённых,
Что как звёздочки синеют,
Жили-были динозавры,
И в лилово-алом небе
Птеродактили парили,
Разостлав крыла костисты…

Это было, это – правда:
Правда высшая, поскольку
Две фантазии, сплетаясь,
Как соседственные лозы,
Сладко терпкий сок рождали
В кожуре прозрачно-нежной:
Соки жизни, бесконечной,
Как Вселенная чужая,
Как родимое сердечко
Милой девочки, в рейтузах…

Это было, это правда:
На немыслимых планетах,
В миллионах лет от горки,
Деревянной, где в отсеках
Мы с тобой, мой друг, сидели
В идиллических скафандрах,
Затворившись от чудовищ…

Мы с тобою и теперь
Затворившись в мутных кельях,
Всё сидим поодиночке
И глядим в иллюминатор.

Мимо нас проходят важно
Диплодоки с длинной шеей,
Стегозавры – колыхая
Островерхими шипами…

А над горкой деревянной,
Меж созвездий – образ дальний
Милой девочки, в рейтузах.

 

 

 

 

 

Пригорюнились хореи,
Стали медленней, докучней,
Надоели тем, что любят
Строчки беглые, младые.
У хореев боль в суставах,
Поджелудочная: сахар.
Катаракта, дистрофия
Истончившейся сетчатки.
Зубы крошатся у слабых,
Даже не за что протезы
Зацепить. Жевать им нечем.
Денег нет у них, у бедных,
От получки до получки
Тянут тягло, дни считают,
Хоть на пенсии давно уж
Подобает отдыхать им…

Но скрепившись – и давленье
Смерив, медленно плетутся
На работу, поспешая…

Едут в варварских вагонах,
Едут в кабельных туннелях,
Едут в сцепленных столетьях…

Жили-были, жили-были
В равнодушный век хореи:
Дед да бабка, дед да бабка,
Может быть, у синя моря.
Может, в городе, далёком
От читателей случайных…
Может, на краю Вселенной,
На какой-нибудь планете,

Полной звуков незнакомых,
Полной призраков опасных,
И немножечко печальной…

 

 

 

 

 

«Вы закончили хореи?», –

Николай меня спросил.

Это я, сказал, старею,

У стихов избыток сил.

 

Ещё радуют-печалят,

Лебедь-девицей плывут,

Так прекрасны, как в начале

Нескончаемых минут.

 

 

 

 

 

На огромном стадионе,
На печальном стадионе,
Где теперь стоит при входе
Паровой локомотив
На колёсах красных: кузов,
Как открытая шкатулка, –
Там когда-то мы с тобою,
Дети, взглядами встречались.
Ты была в колготках в рубчик,
Из-под курточки короткой
Платье школьное виднелось.

Как в свисток свистели громко
Антонина, дочь Ивана,
По фамилии же – Львова,
И Георгий свет-Георгич,
По фамилии же – Гиря!

Не шучу я, не шучу я:
Мне ль над прошлым зубоскалить?
Мне ль над милым потешаться?

Над любителем «зубровки»,
В тренировочном костюме? –

Над суровой Антониной,
Что любила нас, быть может,
Как детей внебрачных любят?..

 

 

 

 

 

Так. Напялил я доспехи,
Шлем надел я – суповую
Миску с гнутыми полями.
В руку взял копьё: наместо
Наконечника – от ручки
Перьевой – перо стальное.
Росинант мой бил копытом
В стойле – швабра для уборки
Коридорного паркета.

Так застало меня время;
Так застала меня дама.
Дама сердца, Дульсинея,
В школьном фартуке прелестном,
Распустивши шёлк тяжёлый,
Занавесивший лопатки…
Не по возрасту развита,
Не по возрасту печальна, –
На короткой перемене,
Меж уроков безвозвратных.

 

 

 

 

 

Слёзка вспыхнула, погасла
У любимой на щеке.
Благовонной розы масло
У меня на языке…

Годы минули в пустыне,
Жизнь исчезла вдалеке.
Горечь горькая полыни
У меня на языке.

 

 

 

 

 

 

Думал я, что так и будет,
Недвижимо, неизменно:
Парты школьные и люди,
Сини звёзды во Вселенной.

Думал я, что так и надо:
В гольфах девочка, с портфелем:
Тополиные прохлады,
Тихошумные метели…

Думал: так оно и будет
Всю аллею, всю дорогу…
Но сердечные орудья
Бьют недолго… слава Богу!

 

 

 

 

 

 

По Арбату мы бродили,
Вьюги зимние мели.
В магазинчик заходили,
Где пластинки не в пыли.

Во чехлах они картонных,
Диски наших юных дней.
И со мной моя мадонна,
Рафаэлевой юней.

Новой улицей, старинной
Мы гуляем до сих пор,
Форнарина, Форнарина,
Вьюг-метелей перебор.

 

 

 

 

 

Даже странно мне теперь
Вспоминать, такое было:
Белым крашенная дверь
В школу нас впускать любила.

Обувь сменную в мешке
Мы с собою приносили…
Растворились вдалеке
Кого помнили-любили…

Много времени прошло:
Уже больше полувека.
Наморщинилось чело,
Раскрывает дверь аптека.

У дороги я стою,
Где меня печаль встречала:
В бантах, школьницы поют
Песню юную сначала.

 

 

 

 

 

Нитка тянется оттуда,
Где я школьник несмышлёный,
Где, мечтательный подросток,
В трубку звёзды наблюдая,
О тебе мечтал ночами.

Нитку тянешь ты оттуда,
Где, наивностью жестокий,
Голубей гонял камнями –
Из рогатки смертоносной.

Тянешь ты оттуда нитку,
Где на бранной перемене
В кровь носы мы разбивали
И зализывали губы…

Ткань растягивай на пяльцах,
Вышивай узор свой снова.
Нить тяни свою оттуда,
Пурпур с совести иглою.

 

 

 

 

 

Раньше первые вагоны

Лица добрые имели,

Грудь сосущего младенца

Выражение; глаза

Удивленье выражали,

Округлённые; торчала

Соской сцепка лицевая…

 

И кричали, словно дети

Из кроватки, за жердями.

В ползунках, ползли навстречу

Гладко-мраморной платформе,

Где меня за ручку мама

Пухленькой взяла рукою,

В тесной «крабовой» браслетке.

 

 

 

 

 

Всё куда-то запропало,

Всё прошло, запропастилось:

Сам я, в шёлковом пурпурном

Галстуке, с узлом широким,

Что завязан по-ковбойски;

Школа красная: над крышей

Герб, а по бокам лепные

Белокаменны знамёна;

Сад, где яблочек пунцовых,

С терпкой жёлтою начинкой,

Россыпь райская по веткам.

 

Мы ушли с тобой из сада:

Ты – а я поплёлся следом…

Твой – смущённый, свой – печальный,

Нёс в руках я два портфеля.

 

2023