(всё или почти всё о сюцае Гунню Сисы и его коте)
Глава 52
Сюцаю передали, что его собирается посетить советник Цюй
Советник Цюй к сюцаю не пришёл, –
и верно: нахрена ему советник?
Возможно, с Цюем солнце ярче светит,
но и без Цюя светит хорошо.
Поэтому – сюцай уже просёк
зависимость: допустим, что советник
решил, что солнце без него не светит,
а даже если светит, то не всё.
А это означало бы, что ночь
наступит вскоре там, где Цюй не виден, –
в амбарах, погребах, хлевах, овинах...
И темнота бы падала, как нож,
оттяпывая ломтики – от мест,
где не было советника и солнца.
Сюцай, далёкий идолопоклонству,
решился бы на маленькую месть:
совсем не ждать советника; – и пусть
он светит там, где без него зачахнут!
Сюцай себя не чувствовал несчастным,
поскольку знал лишь пустоту и путь.
Неужто шелкопряду нужен шёлк?
Ужели мы поверим, что сюцаю
не хорошо – с котом и чашкой чая –
в тот день, как Цюй к сюцаю не пришёл?
Глава 53
О том, как сюцай встретил китайский Новый год
Пришёл китайский Новый год, а с ним – петарды, фейерверк,
Танцующие – лев, дракон, и красные фонарики.
Сюцай, проведший ночь в гостях, заметил, как взмывают вверх
Воздушных змеев стаи у излучины Хуай реки.
Один из змеев был похож на полосатого ежа,
Его предлинные хвосты напоминали мёртвых змей.
Сюцай споткнулся и упал, оставшись радостно лежать –
Рассматривая облака, пока не начало темнеть.
Там и нашёл его Кун-цзы – в прекрасном настроении.
Сюцай улавливал шум вод и армиллярной сферы звон...
Кун-цзы тотчас же разъяснил опасности гипотермий,
И убедил сюцая – встать ногами на небесный свод.
Сюцай при этом уверял, что слышит песни птицы фэн,
А рассудительный Кун-цзы следил за направлением,
И вскорости они вдвоём, не потеряв себя совсем,
Пришли к жилищу Гунню, где инь-янский кот свой ужин ел.
Интуитивно рассудив, что лучше – удалиться спать,
Кот благостно взмахнул хвостом, т а к п р и х о д я щ и м38 шля привет.
Кун-цзы попятился слегка, а Гунню (главный адресат)
Свалился нá пол, попросив не зажигать в покоях свет.
...Стоял китайский Новый год. Кун-цзы сидел перед окном
И, уплетая лайчи, пел, когда сюцай сказал впотьмах:
“Кто благ и совершенномудр, тот, подкрепив себя вином,
Продолжит безмятежно спать, – пусть целый мир сойдёт с ума”.
Глава 54
В преддверии весны сюцай снимает маску
Отслоившимся от тучи света корочкам
предстояло осыпáться в лес – снежинками.
Гунню Сисы встретил двух болотных курочек
и крестьян, несущих к берегу пожитки.
Предвесенний луг топорщился травинками.
Воды речки изобиловали карпами,
чьим глазам – тремя кургузыми болванками
представлялись лодки, грýженные скарбом.
Гунню Сисы поражался – скоротечности
холодов, и залюбовывался инеем.
Между тем, вблизи божественных источников
облака паслись на небе, словно свиньи.
В синих сумерках сюцай бродил по берегу,
замечая рядом – массу интересного,
как крестьянин, восторгающийся городом,
либо житель степи, встретившийся с лесом.
Лес казался первобытным, диким, девственным,
полным сучьев и лишайника косматого.
Тонкий месяц вырисовывался явственно –
в виде жёлтой перевёрнутой ферматы.
Безнадёжно потерявшийся во времени
и охваченный внезапными любовями,
Гунню Сисы сбросил маску постороннего.
С кем сравнить его?.. –
Ну, разве что, с собою...
Глава 55
эпилог
сюцай не проснулся, когда на подушке
расцвёл абрикосовый свет.
он видел себя – оторвавшейся грушей,
стремительно падая вверх.
внизу расстилались поля и деревни,
чернел обезлиственный лес,
а небо казалось остывшим и древним
и тихо звенело вослед.
сюцай смутно чувствовал, что, оставаясь
оборванной грушей, он мог
тянуть бесконечную нить узнаваний
в себе – бесконечном – самом.
он больше не делал попыток – вернуться
назад, к опустелым садам;
своей плодоножкой помахивал, куцей,
летел – и, сквозь сон, наблюдал,
как мир, где уже не осталось вопросов,
– не снегом, но чем-то иным –
заносит...
заносит...
заносит...
заносит...
до самого края весны
Глава 56
на другой стороне Ничего
я сидел и наблюдал полёты чаек,
и смеялся, наблюдая их полёты.
небо плавно рассыпалось на запчасти,
облетало триллионами заклёпок...
я глядел на то, как две большие птицы
мерно кружат, невзирая на заклёпки,
и, по случаю, припомнил Гунню Сисы
и его кота. беспечно дверь захлопнув,
молодой сюцай, стремительной походкой
рассекая луг, исполненный ромашек,
представлял собой, одновременно, лодку
и гребца, который вёслами не машет.
Гунню был похож (бессмысленно и спорить,
как сказал монтёр, сравнивший штепсель с грушей)
не на тех гребцов, что правят лодку в море,
а на тех, что машут вёслами на суше.
был ли Гунню, в самом деле, так уж молод?..
облака полировали тонкий месяц,
рассыпая звёзды мелкого помола...
а сюцай и кот, который жил с ним вместе,
собирались поглощать свой скромный ужин
из яиц, каких-то овощей и риса.
эта тихая картина мне послужит
образцом непритязательности. крысам
человечество обязано не только
фармацевтикой, чумой и дружбой кошек,
но и строгой социальностью истоков,
регулирующих всё... но как роскошен
мир сюцайский!.. так он свеж, асоциален
и естествен; оттого ли – не печально
мне сидеть и вспоминать кота с сюцаем,
наблюдающих полёт бескрылых чаек?..
