Комментарий | 0

Сюцай Гунню Сисы приобщается к Дао Любви (8)

 

(всё или почти всё о сюцае Гунню Сисы и его коте)

 

 

 Глава 36
О том, как сюцай смог уберечь себя от оборотней

 

Сюцай считал себя несуеверным человеком,
Но оборотней-лис всегда старался избегать
И, даже защитив себя надёжным амулетом,
Предпочитал от них спасаться – прячась под кровать.

Обычай этот был весьма полезен Гунню Сисы,
Однажды сослужив ему услугу. Как-то раз
Сюцай остался погостить у господина Цзи-Цзы,
Который был на шутки неэтичные горазд.

Глубокой ночью Гунню Сисы пробудился в страхе,
Почувствовав, что в темноте чернильной – кто-то есть,
И тут же под кровать заполз – как был, в одной рубахе,
А призрак не нашёл его в постели – и исчез.

...Услышав поутру, что познакомиться желают
С ним целых трое Цзи-Цзы незамужних дочерей,
Сюцай сообразил, какая с ним велась игра – и,
Не попрощавшись, в тот же час уехал поскорей.

В дороге, увидав, как три пушистые лисицы23
Глядели на него – весьма призывно – из кустов,
Сюцай имел возможность совершенно убедиться,
Что счастливо избег тройных супружеских оков.
 

  

Глава 37
Сюцай вспоминает отрывки из Оды сове,30 прогуливаясь вдоль реки
 
 
Трипитака и остальные тогда поняли, что преследовало их, и 
 поблагодарили Обезьяну за оказанную им защиту. Когда солнце
 взошло повыше, они перенесли писания на плоское место,
возвышавшееся над берегом, и расстелили их для просушки. До 
сих пор это место зовут "Скалой Где Сушились Писания". Там
же они высушили свою обувь и одежду.

                                                               (Ву Ченг-ен, "Обезьяна", гл. 29)

 

Маленькие обезьяны были страаааашно велики;
оттого сюцай подумал у излучины реки:
“если б этим обезьянам удалось построить мост, то
повторить их подвиг людям Юэ31 вряд ли будет просто.”
Солнце пряталось за лесом, небо вызвездилось справа, –
Гунню обнаружил, слева приближаясь к переправе.
Вдруг припомнилась цитата из придворного Цзя И:

«В год шаньэ32 слетелись совы – на исходе дня гэн-цзы –
к месту, где я обитал, расселись с видом безразличным.
Лето только начиналось. Я достал свои таблички
для гаданий, вынул книгу с указанием числа...
Предсказание гласило: "Если диких птиц послал
случай в дом влететь, – хозяин вскоре этот дом покинет."
Я спросил сову: “Куда мне уходить? Где жить отныне?..”»
К Гунню совы не слетались, но, сойдя тропой на берег,
он отметил, что поэту мог бы с лёгкостью поверить.
«Всё вокруг претерпевает изменения, и нет
ни конца, ни остановки. То, что движется извне,
в виде зримых форм, и ци – сменяются в водовороте.
Глубину и сокровенность, беспредельность дней коротких
человеческая речь не выражает адекватно.»

Гунню вспомнил это место – и пустился в путь обратный.
Он любил читать даосов, становясь всё безмятежней;
в мудрость ложную не верил, и в не-ложную. Поспешно
не судил, освобождаясь, – ставший человеком дэ,
угнездившимся в безбрежном, то есть – в сущности – нигде.
Пусть Великий Круг Гончарный33 всё разбрасывает вещи,
пусть все существа – в заботах об убежище и пище...
Гунню Сисы шёл по лесу – неопознанный, обычный,
не жалеющий себя, не потакающий привычкам,
не имеющий – ни пяди, где бы мог поставить ногу,
не желающий, как лодка в море, ничего иного...
Мир вокруг то распускался, то затягивался туже...

Гунню шёл – читать о совах и коту готовить ужин.


 
 
Глава 38
Необременительные рассуждения сюцая
 
 
Сидит ворона на сосне, – на то она ворона.
Две белки носятся вверх-вниз, – на то они и белки.
А Гунню Сисы – как сюцай, в природу не влюблённый, –
пришёл под вечер в старый бор на лисьи посиделки.

Принёс с собой кувшин вина, немного всякой снеди,
развёл малюсенький костёр из прошлогодней хвои
и повалился нá спину – смотреть как звёзды светят
и размышлять о вечности и о свободе воли.

Он рассудил, что тяготы и краткосрочность жизни
свободе воли не позволят проявиться явно,
а значит – можно почивать среди пригорков мшистых:
ведь если воли нет, то дел серьёзных – и подавно.

Затихли звуки на реке. Взошла луна над лесом.
Сюцай доел свою еду, допил вино – и, сонный,
решил немного приподнять над выбором завесу...
Его услышали – барсук, неясыть и ворона.

...Вот у костра лежит сюцай – с котом, который дома,
и на него из-за кустов глядит лиса лесная;
при этом нос его храпит приятным баритоном...

Сидит ворона на сосне. Свободная? – Кто знает.
 

 
 

Глава 39
Трагическая история о сюцайской диете и любви поэтессы
 
 
Пусть сюцайскому коту худеть не надо,
сам сюцай решил: возьму да похудею!
Так бывает – человек упрётся взглядом
в совершенно непотребную идею.

Гунню Сисы был отнюдь не лилипутом
и, как водится, решил начать с диеты,
исключив сперва все рисовые блюда,
калорийные закуски и десерты.
Не пошёл ещё четвёртый лунный месяц,
как исчезла четверть собственного веса.
Отчего-то Гунню сделался невесел,
по ночам к нему наведывались бесы
или демоны с костлявыми ногами...
Чтоб мечтать не о еде, а чём-то выше,
Гунню занялся искусством оригами
под присмотром местной поэтессы Си Ши.34

Очень скоро Гунню начал делать сносных
крокодилов и журавликов, а кроме
них, он плёл миниатюрные подносы
для провизий, – ибо голод был огромен.
Кот об этом думал с лёгким содроганьем,
нанося ночной визит соседским курам, –
так вскрывались неожиданные грани
Гунню Сисы удивительной натуры.

...Продержавшись на журавликах и виршах
целый месяц, до того возненавидел
Гунню Сисы поэтическую Си Ши,
что предстал ей как-то в натуральном виде,
полагая, что теперь-то, без одежды,
невозможно будет избежать скандала.
Поэтесса, вопреки его надеждам,
не смутилась и стремглав не убежала.
Убежать пришлось застенчивому Гунню –
и до вечера скитаться в огородах,
нагишом спасаясь в зарослях петуний
от глумливого глазастого народа.

Возвратившись в свою хижину, голодный
и замёрзший Гунню плюнул на диеты –
и с тех пор всегда обедал очень плотно.
Ещё больше полюбив его за это,
кот вернулся к жизни – сытой и ледащей.
А сюцай забросил вирши с оригами,
отчего решилась удалиться в чащу,
видя Гунню, непреклонного, как камень,
безнадёжно-романтическая Си Ши,
написав на дщицах35 три стиха прощальных
и поведав миру, что – луанем36 с крыши –
улетает коротать свой век печальный...

Как сказал поэт, "дальнейшее – молчанье",37
потому что нам с сюцаем неизвестны
все подробности истории скитаний
повредившейся на Гунню поэтессы.
 

 
  
 
Глава 40
Сюцай размышляет в лесу об аккомодирующей природе совершенства
 
 
если трупы не сбрасывать в реку, то скоро начнётся
эпидемия: здесь их весной поразительно много.
Гунню Сисы шагал по тропе, комариного носа
не просторней, но вскоре нашёл грунтовую дорогу.
было пасмурно. предположительно-северный ветер,
отыскать ускользающий юг потерявший надежду,
то раскачивал голые, с пухлыми почками, ветки,
то, коварно, стремился к сюцаю пролезть под одежду.
если долго идти вдоль заросшего тёрном оврага,
то придёшь к небольшому обрыву, за самой опушкой,
а затем, повернув у трёхглавого дуба направо,
обнаружишь поляну, где часто кукуют кукушки.
Гунню Сисы любил, приземлившись на этой поляне,
посвящать своё время раздумьям о разных предметах,
например, о причинах небесных полярных сияний
и о том, почему недобрó предвещают кометы.
 
удивительно в мире лишь то, чего мы не способны
ни заметить, ни даже понять: человеческий логос
не приветствует скрытых пружин, механизмов особых.
лже-концепт "совершенное тело не знает поломок"
устоялся в умах, не знакомых с теорией дао,
и любая структура считает себя совершенной, –
наподобие внутренних циклов великой мандалы.
в соответствии с этим, любой, самый мелкий, мошенник
полагает себя не причиной дисторсий, а жертвой,
и надеется, разбогатев, отойти к медиане
человеческой вечной натуры, – мужской или женской,
идеально вмещающей сумму страстей и страданий.
Гунню видел, как солнце садится за краешком леса,
неожиданно вынырнув сквозь коматозные тучи,
вспоминая о друге, который решил разболеться
и прислал ему утром письмо, – преподобном Сян Туе.
тон письма был, согласно канону, достаточно бодрым,
но тактичный сюцай разобрал, что Сян Тую не сладко.
так, бывает, заметишь крапивы ростки под забором, –
а забор не сплошной, и за ним расположены грядки...
 
вот тогда и подумал сюцай о мерцании судеб,
о стечении неконтролируемых обстоятельств,
регулирующих, например, поедание супа
в келье монастыря, где болеет твой друг-настоятель.
и ещё он почувствовал, что безмятежное сердце,
постигая любовь, не обязано быть безучастным.
так, строитель, сложив идеальную сферу из секций,
понимает, что полюс тождествен любой её части.
если б Гунню пришлось выбирать, самому, из животных –
совершенную форму для будущих реинкарнаций,
он бы выбрал яйцо – птиц, рептилий, – пустынных ли, водных, –
но с такой скорлупой, чтобы в ней почивать лет пятнадцать,
принимая легко – и невнятность зачаточной мысли,
и фрустрацию эмбриональной, естественной, позы,
в двух шагах от Создателя, – там, где встречаемся мы с Ним
и, вдвоём, наблюдаем за внутренней метаморфозой.
 
 
 
Примечания
 
30   "Ода сове" (Фу няо фу), занимающая видное место среди литературных памятников эпохи Хань, была написана Цзя И (Цзя Шэн, 201-169 гг. BC). Цзя И был молодым учёным, оратором и литератором, получившим звание "боши" при дворе императора Вэнь-ди.
 31   Юэ – одно из царств Южного Китая.
 32   Шаньэ – год, когда Суйсин (Юпитер) находился в созвездии Мао (четвёртом из двенадцати зодиакальных созвездий), 173 г. BC.
 33   Великий Гончарный Круг – в метафорике даосской традиции – Дао, Путь.
 34   Си Ши – известная в древности красавица.
 35   Дщицы – бамбуковые дощечки, использовавшиеся для письма.
 36   Луань – в соответствии с древнекитайской мифологией, птица из рода фениксов.
 37   Гамлет: “...Скажи ему, как все произошло / И кончилось. Дальнейшее – молчанье.” (Умирает.) Уильям Шекспир. Гамлет, принц датский. пер. Б. Пастернака. Акт 5, сцена 2.
 

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка