Проза

 

 

 

Вспомнилась мне эта история в лёгкий летний денёк, когда я оказался в магазинчике «Императорский фарфор» на Пятницкой. В центральной витрине напротив входа, среди изящных образцов высокого искусства выставлялось несколько тарелок, которые, как будто нарочно, отличались от общей изысканности грубоватым письмом и серым, а то и зеленоватым и пыльно-землистым оттенком; тарелкам сопутствовали именные надписи: «МАРШАЛ Г.К. ЖУКОВ», «МАРШАЛ К.К. РОКОССОВСКИЙ», «ГЕНЕРАЛИССИМУС И.В. СТАЛИН». Наверное, от такого состава должна была тянуться связь к былинным богатырям, или придумщикам этой затеи просто нравилась цифра три; возможно, была другая причина. Я купил чашку с фирменным императорским узором кобальтовой сетки и, выходя на солнечный свет, подумал: а может, тарелочная троица застоялась, и готовили её ко Дню Победы?

 

Три космических парусника бежали прочь от Земли, и резвый бег их не был слышен, и ветер не трепал паруса, только Солнца остывшие лучи догоняли их и гнали всё дальше и дальше. Огромные, огромные паруса, огромные, как стадионы, и тонкие, как паутина, и даже тоньше, и даже легче, чем паутина, были не чем иным, как портретами с именными надписями на них.

 

Боже праведный! Когда в 1924 году Фридрих Цандер подал заявку на изобретение, он даже не мог представить, что паруса таких размеров можно изготовить и забросить в космос. И, конечно, заявку отклонили: разве можно поверить тому, что предлагает изобретатель.

Но один поверил. Быть может, хотел отправить в далёкое путешествие портрет любимой, ведь масштаб его любви был такой космический – сравнимый лишь с народной любовью, которая тоже может отправить в космос изображение любимца.

 

Улица была полна народу. Летняя эйфория самым благоприятным образом сказывалась на людском одеянии, которого в округе становилось всё меньше, а также на настроении, которого в той же окрестности становилось всё больше. И бегали дети, будто летали, и девушки на высоких каблуках выглядели необычайно лёгкими, и в воздухе, как в нирване, плавали улетевшие шарики, и даже фонарные столбы поддались безмятежной лёгкости и тоже готовились покинуть что-то, но ещё не знали куда и зачем. И мысли мои тоже поднимались и тянулись как птичья стая, и тайный зов открывался им с лёгкостью восхитительной.

 

 Ах, этот Императорский фарфор, что он наделал, что он сотворил!

 

Она ждала его всю жизнь, она писала ему. Потом умерла. Он пришёл и влюбился: сначала в её портрет, потом, прочитав письма, в её душу. Их души соединились. Он стал отвечать ей. Она писала ему до конца жизни, и он отвечал ей тоже до конца жизни. Потому что, когда был написан последний ответ, жизнь лишилась смысла.

 

Я знал, что эта легенда – для общего употребления. На самом деле последнее письмо пришло в 1929 году из северного пересыльного лагеря.