Проза

  

 

                                                                                                                               

 

 

Кастрировать кота нельзя. Но надо – нассал на газету, когда я ее читал. Не в прыжке, не хохмите. Она лежала на полу, я читал, свесившись с дивана. С похмелья так взирать на мир терпимее. Но этой проделки кота я не вынес. И вынес его к ветеринару – благо, через двор. Обратно шел, перекинув через руку безжизненную тушку. Жене на воротник – шутил прохожим. Брезгливые взгляды.

 

Кот от наркоза отошел на вторые сутки. Не без потерь – газеты он с тех пор то ли полюбил, то ли возненавидел с особой нежностью. Оставь раскрытой – нападет, изомнет, и уляжется в ней блаженный.

 

Да он и был с рождения такой – лебезный, громобоязненный. С приходом гостей забивался под шкаф (раз пытался и под стиральную машинку) и выходил час спустя. Если кто-то входил в подъезд (я слышал сигнал домофона), и этот кто-то шел к нам, я знал от кота – он по-собачьи принимал стойку, шерсть на загривке дыбилась. И, прорычав недоброе, бросался искать убежища. Через минуту-другую – пятый этаж, лифта нет – в дверь звонили...

А по вечерам кот ловил влетающих в дом духов – ему одному видимых духов. Умел угадывать плохие сны. Не раз я выныривал из глубокого кошмара и видел сидящего на груди кота, пытающегося что-то вырвать у меня изо рта. Такой характерной кошачьей «царапкой».

Сны клубятся во рту? Впрочем, не зря египтяне почитали кошку, а человеческий мозг вытаскивали спицей через ноздрю.

 

Но чаще в снах приходили покойники. Разные – свои и чужие. Про своих я помнил из Триция Апината: если мертвый приходит к живым – он приходит с улыбкой. Мертвый может быть добр – даже добрее живых. Мои мертвые добрые, но никогда не улыбаются. Улыбаются чужие, и это даже страшно.

 

Но в тот ужасный сон кота рядом не было. Я работал несколько дней подряд без сна, на каком-то диком взводе – сказывалось действие лекарств, которыми меня накачали после операции (даже не спрашивайте какой). И в последнюю ночь я понял, что без хотя бы часа сна дальше буду не жилец. И привалился к подушке. И провалился…

 

Выбросило меня обратно минут через пятнадцать. Мир кончился. Все стояло. Часы,  воздух, мысли. Нет, мысль одна осталась – я ли? То есть– он ли? И еще понимал – кричать бесполезно: звуков тоже нет. Ни внутри, ни снаружи. Вплыл, как из сна, в ванную, смотрел в зеркало на резиновую маску ужаса и отчаянно тер руками лицо, не  ощущая воды, не слыша струи. Отчаянно влез под душ, врубил горячую. И пар не шел. Растирался полотенцем до крови. Не чувствовал.

 

В себя пришел, лишь когда в замке загремел ключами сосед. Люди есть!

 

Пересказывать тот сон бесполезно. Я не Йейтс, про которого писали: истинный мистик, как истинный джентльмен, никогда не теряется – ряд перевоплощений так же бодрит, как ряд предков. Хотя хотел бы видеть Йейтса после такого – я бы ему не завидовал точно. Но я хотел бы снять фильм об этом. Мультфильм даже. Надеюсь, это возможно. Дело не в технике и деньгах – настоящий фильм ужасов, говорил Джордж Ромеро, можно снять практически даром – ужас ничего не имеет общего со спецэффектами – не надо путать страх с удивлением. Так-то оно так. Но я пока не готов. Потому что еще не пережил его сам – с этого сна я вдруг стал седеть, и седею пока медленно. Но фильм снять надо. И ни-ко-му не показывать. Не желаю кому-то увидеть подобное. Тем более – пережить. Спрашиваете, зачем? На это я смогу ответить, лишь завершив работу.

 

Кстати, позвольте представиться… Хотя, это уже ни к чему, если вы дочитали до этого места. Скорее, интересен род моих занятий. И теплится надежда знать: о чем мой сон и скоро ль фильм. Не волнуйтесь, я каждое утро бреюсь и вижу степень проникновения кошмара в меня. Нет, наоборот! Это я выдавливаю его из себя по капле. По волоску.

 

И процесс этот неравномерный. Если спал ночь – утром сдвигаешь демаркационную линию в прическе. Нет – то и она движется чуть-чуть. Зато бессонница, как говорил Ник Кейв – лучший наркотик для творчества. Про бессонницу еще что-то писал Стивен Кинг, но с этим мы как-то не в ладах. Пусть уж лучше старина Гриндермен.

 

Интересно, а будь тогда кот рядом, вытащил бы он меня? Думаю, вряд ли. Это сильно. А он уже ослеп на один глаз, давно не ловит ангелов, хотя до сих пор безошибочно распознает приходящих.  Не знаю, что будет со мною, когда и это чувство он утратит. Ведь придти может кто угодно. И – внезапно.

 

Но потрясения нам ни к чему, и мы съехали в тихий район, в небольшой коттедж. Наш дом в тупике, придти можно только по прямой, и вечерами мы сидим с котом на вахте у раскрытого окна. Кот жмурится в лучах заходящего солнца – они в такой час одного цвета: некогда рыжий, с годами он как бы выцвел вот под этим светилом. Я пью чай и вяло пролистываю сайты Интернета – ноутбук на подоконнике.

 

А по утрам нас будят сороки – гнездо на большой березе справа от окна. В сиесту я люблю наблюдать за их озорными поскоками. И слушать стрекот. Как стрекот маленьких мощных вертолетов.

 

Я люблю такие побудки – эти вертолеты… «и запах напалма. Так пахнет победа...» – такое киношное утро. Это если летом. Зимой здесь делать нечего. Даже дорожки от снега чистить лень. Зато по следам можно определить – приходил ли кто в наше отсутствие — кот провожал и ждал меня у поворота. Но кот-то уже не скажет – похоронил его на днях под яблоней. И сам теперь отсюда съеду, не дожидаясь весны. Потому что – она, весна. Затянет – стану сидеть в саду. Над могилой кота?!! То еще кладбище домашних животных…

В последнюю ночь, которую я решил провести в доме, за мной, когда закрывал входную дверь, кто-то проскользнул. Да неудачно. Я это так изрядно прищемил, что отчетливо услышал возглас: «Как?!» Оглянулся. Ну да, глупо...

 

А тот, прищемленный, уже вошел. И вошел в мои сны сразу, принялся двигать мебель в доме. Быстро и непоправимо. Не остановить. Назревал полный тарарам. 

 

Главного виновника бед я видел то там, то сям. И, наконец, изловчившись, поймал. Правда, не лихого домовенка, а нечто кожистое, вроде медузы в панцире. У «медузы» оказалось сломано «крыло». Или вывихнуто. Я тут же его вправил, точнее, поставил на место. На место встало все разом. Мебель, атмосфера. И психическое здоровье. Прощаясь, это материализовалось в человечка и забавно помахало на пороге.

 

Проснулся я бодрый. Потянулся, громко зевнув. Расправил усы, лапы, хвост – теперь я мог спокойно покидать этот дом.