Онтологические прогулки

Русский философ не может быть похож ни на Канта, ни на Будду.

Если бы он должен был походить на Будду или Канта, стали бы правы те, кто утверждает о недоразвитости русской философии или даже об её отсутствии как значимого культурного феномена.

Попробуем рассмотреть обратное утверждение: русская философия есть, и она представляет собой культурный феномен, по значимости не уступающий ни западной, ни восточной философии. Кстати, для этого ей, русской философии, как раз необходимо не быть на них похожей.

Чтобы стать настоящими философами своей и, соответственно, мировой культуры, Кант и Будда должны были не просто создать новые теоретические концепции или йогические практики, а такие концепции и практики, которые стали матрицами мышления и поведения многих других людей, их современников и потомков. Поэтому их и называли, и справедливо относили к философам, в отличие от многих других, тоже предложивших некие концепции и практики, которые, однако, не получили сколько-нибудь заметного влияния и распространения.

Несомненно, существовало раньше и существует сейчас некоторое количество настоящих философов, художников, писателей, музыкантов, о которых мы практически ничего не знаем или знаем слишком мало, произведения которых для нас совершенно утеряны. Об этом всегда необходимо помнить. Исследовать мы можем только то, что хоть в какой-то мере стало значимым, то есть известным нам как влияющим на нас, культурным опытом.

Русский философ – тот, кто заставил нас или помог нам стать – культурно другими, кто предложил нам новые формы мировоззрения, мышления и поведения, наследующие матрицам русской культуры (напоминаю, что термин "культура" берётся здесь в самом широком и глубоком своём значении, как форма жизни или жизнеформа, а не в значении некоторой сферы общественной жизни). На западе такое влияние философа обязательно проходит через характерные для запада общественные структуры – движения информации, социального взаимодействия, образования и т.д. Соответственно, на востоке – через традиционные способы организации духовной практики, прежде всего – отшельничество.

В прямой связи с особенностями русского общественного устройства культурно новое проявляется в нашем обществе совершенно другими путями, чем на западе или востоке. В отличие от запада на Руси отсутствует прямое взаимодействие между людьми, а также заблокировано горизонтальное движение информации; и, в отличие от востока, у нас нет отшельничества и вообще свободной от господствующих – церкви, науки или образования, сферы духовной практики.

Традиционные для востока и запада способы накопления и реализации мыслительного (в широком смысле) опыта в русской культуре отсутствуют или крайне ограничены и при этом обязательно подконтрольны неким государственным структурам, что лишает их мало-мальской эффективности. Более того, эти способы становятся защитниками старого и охраняют его границы от каких бы то ни было посягательств со стороны нового и свежего.

Где же живёт русская философия, как она накапливает свой опыт и каким образом делится этим опытом со всем обществом?

На востоке опыт мудрости накапливается в форме йогической практики и распространяется посредством религии (в широком смысле), например, как буддизм. На западе такой опыт накапливается в форме знания и распространяется как теория и представление, например, наука.

В русской жизни ни религия (духовная практика), ни наука (теоретическое знание) не обладали раньше и не обладают сейчас потенциалом сохранения и производства формообразующего культурного опыта, поскольку ни в каком своём модусе не являлись и не являются "социальными локомотивами", "драйверами роста". А вот охранителями наличного, стагнатами – вполне. То есть закрепить накопленный каким-то иным образом опыт они могут, а вот произвести его – нет. У них нет для этого свободного места, пространства свободы, воздуха; такого, какой есть в этих социальных институтах на востоке и западе.

То есть русский философ, как минимум, не должен иметь какой-то определённой социальной принадлежности – не должен обязательно быть учителем, профессором или, на худой конец, библиотекарем, а также брахманом, графом, князем, сыном или советником султана и т.д.

Русский философ может быть кем угодно.

Соответственно, то, что он сделает и что сделает его философом, может быть в чём угодно. Так что же превращает это сделанное в философию? И как эта философия распространяется в культуре? Ведь она по определению а-социальна и а-государственна (не путать с анти-социальностью и анти-государственностью).

Если вы думаете, что я знаю ответ, вы ошибаетесь. Я, как и вы, наблюдаю за последовательностью размышления: отличие между нами заключается только в том, что это я рассказываю вам и себе о том, что показывает то направление внимания, которое удерживается мною.

Никаких тайн, всё очень просто и последовательно: настройте своё внимание на предметность и, в итоге, вы увидите философию как теоретическое знание, а русская философия станет для вас философией Соловьёва, Бердяева или Секацкого, то есть ответвлением западной культуры. Направьте внимание на бессубъектность или элементность, и вы увидите философию как аскетическую практику, а русская философия станет для вас каким-нибудь вариантом казачества, русского боя или учением Порфирия Иванова.

Если же вы сможете отвлечь своё внимание от предметности и бессубъектности на стихию становления (творение), то вам остаётся только следить за тем, как такое направление внимания скоординирует все остальные ваши способности и элементы материала в размышлении, близком тому, которое разворачивается сейчас перед вами.

Продолжим.

Посмотрим на запад и попробуем определить место философии в западной культуре. Если мы будем внимательны, то увидим, что философы – это не те, кто двигал западную культуру вперёд, а те, кто удерживал её от слишком быстрого движения вперёд, то есть удерживал культуру от того, чтобы она становилась слишком предметной и хоть в какой-то мере сохраняла свой не-предметный характер. Предметности западной культуре не занимать, это не для неё проблема, проблема в том, что слишком сильная фиксация на предметности обедняет культуру, делает её однобокой и в результате лишает её перспективы развития, стагнирует. Это хорошо видно в истории европейского христианства, когда папство подмяло под себя духовную жизнь и лишило западную культуру так необходимых ей перспектив роста; то же самое произошло с промышленной революцией, результатом которой стало хищническое потребление природных и человеческих ресурсов, демократией, приведшей в двум мировым войнам, многочисленным геноцидам и пр.

Сократа казнили не за то, что насаждал новое, а за то, что он удерживал сам и показывал другим все измерения культуры, без которых она лишается жизни, превращается в бег выживания. Сократ, как и впоследствии Декарт, Витгенштейн и другие, удерживал современников от того, чтобы быть слишком вовлечёнными в доминирующие тренды, сохраняя разнообразие и многослойность культуры.

То есть западные философы удерживали бегущую впереди паровоза культуру от "безумия успеха", тем самым превращая инерционное движение в динамическое, однонаправленное в многовекторное, неуправляемое в скоординированное. В некотором смысле философия – это тормоза западной культуры, дающие её возможность не разгоняться так быстро, чтобы превратиться в неуправляемый болид или, как говорят в Америке, "беглеца".

На востоке мы видим то же самое, только в отличие от запада, где доминирует предметность внимания, на востоке правит бал бессубъектность (созерцательность), стагнирующая культурное движение и, соответственно, жизнь в слишком узких рамках наличной традиции. Поэтому задачей философов становится динамизация инерции, преодоление слишком сильной заточенности восточной культуры на уничтожение уже существующих фиксаций, а тем более появления новых. Так Будда преодолел представление о непосредственной передаче духовного опыта по наследственно-социальным линиям и о необходимости жесткой аскезы для достижения просветления; в то же время, развивая именно восточную традицию, он поставил и выполнил задачу преодоления фиксации на свете как высшем элементе вселенной.

То есть восточные философы, как и западные, удерживали целостность культуры в ситуации, когда культура эту целостность теряла. Русские философы, для того чтобы быть философами, должны делать то же самое – сохранять целостность русской культуры в ситуации, когда этой целостности что-то угрожает.

К этому и обратимся в следующем эссе.