Проза

Указ был напечатан крупными буквами на первой полосе утренней газеты. Анна прочитала его дважды: один раз про себя и второй раз вслух. Муж молча сидел на диване и курил трубку.

- И как ты можешь это объяснить?

- Все понятно, - сказал он, выпуская изо рта кольца дыма. – Мэр хочет остаться еще на один срок.

- А какое мне до этого дело? – пожала плечами Анна. – Я хочу оплакивать своих умерших. Я хочу, чтобы мои дети плакали, когда я умру.

- Ты будешь портить статистику, - ответил муж. – Да еще и требуешь этого от детей. Неужели ты не понимаешь, что слезам здесь не место?

- Я посоветуюсь со священником, - сказала Анна.

В городе заканчивали приготовления к очередному празднику. На улицах протягивали гирлянды из бумажных цветов, в витринах выкладывали смеющиеся маски, в киоски завозили новые порции сладостей, а к деревьям привязывали воздушные шары. Бригада рабочих проверяла громкоговорители, из которых должна была звучать веселая музыка. На городской стадион привезли пушки и снаряды, чтобы вечером выстрелить в небо салютом.

Церковь тоже была украшена бумажными цветами. Впрочем, они были там всегда, невзирая на пост или дни святых.

Анна открыла калитку и вошла на церковный двор. Навстречу ей шел отец Иона. Он улыбался. Он улыбался даже тогда, когда еще можно было оплакивать умерших.

- Вы читали новый указ, отче? – спросила Анна.

- Да, - ответил он.

Морщинки смеющимися лучиками разбегались от его глаз.

- И что вы думаете?

- Думаю, что мэр прав. Зачем вам лишние слезы, Анна? Тем более, что покойнику они не помогут. Ему в любом случае будет лучше, чем нам с вами.

- Но что же мне делать на похоронах?

- Радуйтесь. Это не намного сложнее, чем плакать. Если постараетесь, то вскоре сможете делать это без труда.

Анна ушла, а священник поправил бумажные цветы на калитке и протер мягкой тряпкой стекла на окнах, чтобы ярче блестели. С заднего двора вышел человек в сером пиджаке и почтительно склонился перед ним.

- Вы очень мудры, отче, - сказал он. – Если Анна благоразумна, то она прислушается к вашему совету.

Человек в сером пиджаке вытащил из кармана мешочек с деньгами и протянул служителю Церкви.

- Я говорил с ней совершенно искренне, - возразил священник. – Душа должна уметь радоваться.

Человек усмехнулся.

- Что ж, искренность дорогого стоит, - он добавил в мешочек еще несколько монет.

- Разве что обновить бумажные цветы, - сказал отец Иона.

***

Марта закрыла окно плотной шторой и легла на диван.

- Ты пойдешь сегодня на праздник? – спросила ее сестра.

- Нет. Я устала.

- Это глупо – уставать от праздников, - сказала Роза, закалывая волосы. – Здесь хотят жить тысячи людей именно потому, что в нашем городе всегда праздник.

Роза ушла в магазин за разноцветными флажками и букетом гвоздик. Марта осталась одна. Зазвонил телефон.

- Привет, Марта! – трубка отозвалась знакомым голосом. – Ты пойдешь на праздник?

- Я не хочу, - ответила Марта.

- Я бы хотел, чтобы ты сегодня была. У нас все готово. Мы повяжем на локоть белые ленты.

- Послушай…

- Не беспокойся. Все будет хорошо. Скоро наш город станет другим.

Марта положила трубку и выбежала из дома за разноцветными флажками и букетом гвоздик.

***

- Ваша мать умерла, - сказал доктор Анне, удерживая на лице натянутую улыбку. – Я не думаю, что это для вас неожиданность.

- Да, - ответила Анна. – Я знала, что этим все закончится. Правда, не знала, когда именно.

Анна пошла домой, чтобы успеть дать распоряжения для похорон до того, как начнется праздник. Если все сделать быстро, то можно успеть даже до вечерней демонстрации. По пути она купила белый саван и много гвоздик. Они сегодня продавались на каждом углу.

Отец Иона согласился прочитать заупокойные молитвы, если мать привезут прямо к нему.

Когда Анна зашла в церковь, то увидела, что мать лежит посередине, а священник стоит рядом и читает из старой книжки. Анна закрыла мать саваном до подбородка, а сверху положила гвоздики.

Священник читал монотонным голосом, а Анна смотрела на мать и видела, что она была очень красивая, даже счастливая оттого, что она теперь может делать, что хочет. У нее исчезло озабоченное и вечно виноватое выражение, которое бывает на лицах людей давно болеющих и чувствующих, что стали обузой для окружающих. Казалось, что она улыбается, хотя, конечно, она не могла этого делать застывшими неподвижными губами. Анна смотрела на нее и чувствовала, что радуется. Она представляла, как мать встретит отца и других родственников, которых они похоронили за последнее время. Анна улыбнулась. Отец Иона заметил это.

- Я хотел бы успеть на праздник, Анна, - сказал он.

- Мы можем подвезти вас, - ответила она. – Все равно мы едем на кладбище, и вы можете сойти на полдороги.

***

Ровно в шесть в городе ударили барабаны и затрубили трубы. Мэр стоял в машине с откидным верхом, которая ехала по главной улице. Он широко улыбался и махал всем рукой.

- Дорогие жители города! Поздравляем вас с праздником Алой и Белой гвоздики! Именно эти цветы теперь станут нашим символом мира и процветания!

Из громкоговорителей полилась музыка, кто-то выстрелили из хлопушки. Вверх полетели воздушные шары. Марта шла по тротуару и вглядывалась в толпу, но не находила того, кого искала.

Людей становилось все больше, и многие были в смеющихся масках, которые накануне привезли в магазинчики. В киосках продавали сладкую вату, мороженое и газированную воду с сиропом. Мужчины продевали стебли гвоздик в петли для пуговиц, а женщины кокетливо засовывали бутоны в вырезы платья. Асфальт был покрыт слоем серпантина и конфетти.

Посередине площади стоял отец Иона и плакал. Он плакал молча, без рыданий и всхлипываний, но всем сразу стало ясно, что на площади плачет человек. Слезы заполняли смеющиеся морщинки, стекали по подбородку, и священник не вытирал их. Он плакал так, как плачут о том, что не сбылось и чему уже никогда не суждено сбыться. К нему подошли мужчины в серых пиджаках, надели ему на голову смеющуюся маску, взяли под руки и отвели к людям, у которых на локте была повязана белая лента.

Музыка грянула с новой силой, а на стадионе выстрелила пушка, разукрасив небо салютом.