Проза

 

(Окончание)

 

 

 

 

- Дядя Тоша, ну спой ещё песенку, - канючила Полиночка, сидя на коленях у Антона. Он смотрел на племянницу глазами, полными отеческой, самой нежной любви. Он умилялся её детским ужимкам и широкой искренней улыбке. Какая бы красивая выросла девочка, если бы не бледность и худоба. Вырастет! Обязательно вырастет и будет здорова! Антон уже был в этом уверен. Полина любила танцевать, всегда смеялась и хлопала в ладоши, но, как правило, танцы продолжались недолго. У девочки быстро начиналось головокружение, и в эти моменты Антону было больно смотреть на племянницу.

- Полина, дяде Антону нужно пообщаться с бабушкой. А мы с тобой пока пойдём и почитаем сказку, - Антонина взяла на руки дочь и подмигнула брату. Антон благодарно улыбнулся в ответ.

- А ты придёшь ко мне? – заволновалась девочка.

- Конечно, приду моя принцесса. И может даже спою тебе песенку на ночь, - поспешил убедить её Антон.

- Я жду! - её худенькое личико сделалось серьёзным.

- Ну всё, пошли, - Антонина унесла дочь. Антон с матерью остались на кухне вдвоём.

- Ну как твои дежурства? – осторожно начала Вера Ивановна.

- Да всё нормально, мам, ты уже спрашивала.

- Вот ты всё время говоришь «нормально, нормально», а я как подумаю, что ты там, с ними, один… Так и сердце кровью обливается.

 - Мама, ты напрасно переживаешь и сама себя накручиваешь. Живых нужно бояться, не мёртвых. – Антон не стал рассказывать матери о том, как в одно из дежурств к нему приехали лица кавказской национальности с оружием и, угрожая, требовали, чтобы он отдал им тело своего родственника. Антон объяснял, что без документов не имеет права этого сделать, но их это мало волновало. Тогда он уже сам почти простился с жизнью. Однако маме об этом знать было необязательно.

- Ну а там… не страшно тебе? Читаешь что-нибудь?.. – с осторожностью поинтересовалась Вера Ивановна, имея в виду, молится ли Антон. Она боялась произносить эти слова, чтобы не вызвать волну негатива, которая неминуемо следовала раньше, стоило им заговорить на подобную тему.

- Читаю.

Глаза Валентины Ивановны просияли. Но она сдержалась, чтобы не спугнуть чего, мало ли.

- Ты мне лучше расскажи, как проходит лечение, - сменил тему Антон.

- Да что лечение? Мы лишь залечиваем симптомы, а проблема решается только операцией. Те деньги, которые ты даёшь, мы копим, никуда не тратим, разве что в этом месяце немного на лекарства взяли.

- Мама, ну что ты такое говоришь? Куда нужно, туда и взяли. Пока с работой у меня всё нормально, живите спокойно и покупайте то, что нужно.

- Ой, сынок… - в глазах матери начали появляться слёзы.

- Так, всё, я пошёл. Говорил же, терпеть не могу, когда ты плачешь.

- Всё, всё, не буду. Видишь, уже не плачу, - Вера Ивановна поспешно вытерла нос.

- Всё равно пойду, поздно уже. Завтра я работаю, а потом дежурю.

   - С богом, сынок! – тихо сказала мать и перекрестила уходящего сына.

 

У Антона появилась тайна. В ней тесно переплелись рабочее и личное. Весь диссонанс внутренних разногласий она привела к общему знаменателю, разрешила все сомнения и соединила в единой точке. Главный вопрос, мучивший Антона, был решён. Был найдена суть, делавшая его работу и его жизнь намного осмысленней.

Каждое ночное дежурство Антон читал молитвы. Это было верное средство, спасающее от чертовщины, которая водилась в морге. Больше ничего не тревожило Антона, теперь он чувствовал себя защищённым. Он перестал запирать дверь на щеколду, потом просто оставлял её открытой, словно доказывая самому себе, что и бояться нечего, а вскоре так расхрабрился, что безо всякого страха и вовсе прогуливался по коридору. Лишь западное крыло, куда вела металлическая дверь, он обходил стороной. Он говорил себе, что все страхи в голове и что сила молитвы способна защитить от любого зла. Но западное крыло всё равно обходил стороной.

Однажды ему в голову пришла интересная мысль. Что если… Покойникам читать Псалтирь? Антон воскресил в памяти смутные воспоминания детства. Отец рассказывал, что, отрываясь от тела, душа испытывает тяжёлый стресс, а чтобы её не напугали подстерегающие бесы, за неё необходимо горячо молиться.  Отец умер, а мама с сестрой по очереди читали какие-то бесконечные молитвы. Маленький Антон хорошо это запомнил.

А теперь что? Он один под одной крышей с десятками покойников, за которых в большинстве случаев, даже некому помолиться. Некоторые из них обречены на общее захоронение или уничтожение, другие – во благо науки направятся в медицинские вузы. Кому нужны бомжи и неопознанные тела, месяцами разлагающиеся в хранилищах? Кто позаботится об их душах? Антон решил, что теперь есть кому.

Он увидел в этом особый смысл, то, ради чего привела его сюда судьба. Пусть он ничего не добился в жизни, единственное, чем он мог гордиться – тем, что взял на себя заботу о матери и сестре с дочерью, пусть. Но он будет вести духовную борьбу, борьбу за эти души, свой поединок с бесовскими силами, подстерегающими несчастные души.

Антон поставил толстую церковную свечу в гранёный стакан. Руки тряслись при мысли, что придётся ночью открывать ту самую дверь, и он долго не мог зажечь фитиль. Наконец, пламя загорелось и осветило небольшой кружок на столе. Антон взял в руки свечу, молитвослов и, на всякий случай, спички. Он медленным, но уверенным шагом двинулся по коридору, хоть внутри сердце билось в учащённом ритме, а колени немного дрожали. 

Дверь. Металлическая дверь прямо перед глазами. Осталось лишь протянуть руку. Антон глубоко вздохнул и потянул её на себя. В нос сразу ударил резкий запах. Щёлкнул выключатель, и яркий холодный свет, мигая, постепенно заполнил пространство. Антон осмотрел помещение. Всего несколько часов назад он вышел отсюда в качестве медрегистратора. Теперь он стоит здесь среди ночи, бледный и трясущийся, со свечой в руке. В качестве кого?

Он старался не смотреть на лежащие под простынями тела. Поставил на подоконник свечу, положил спички и открыл молитвослов. Запинаясь, как в первый раз, Антон зашептал первые строчки Псалтири. Поднял глаза. Ничего не произошло. Ровным счётом ничего. Не произошло. Антон продолжил читать. Постепенно слова становились всё громче и уверенней. Антону нравилось, как звучал его собственный голос в этих стенах, и ему показалось, что голос будто бы читает сам по себе, отдельно от него.

Сколько времени прошло, он не знал. Свеча догорела, за заклеенным бумагой окном светлело. Антон взял стакан, молитвослов, спички, выключил свет и покинул помещение. Он устал, но на душе было легко-легко, а в сердце разливалось тёплое приятное чувство, которое люди называют благодатью.

 

После той ночи подобным образом проходило каждое дежурство Антона. Он читал Псалтирь над усопшими, стоя среди перед ними при холодном свете больничных ламп. Это занятие, так неожиданно найденное, глубоко захватило его, и со странным трепетом Антон ждал очередную ночь в морге. В детстве ему снились необычные сны. Папа-покойник приходил и грустил о том, что скучает по маме и по сестре, молчаливый сосед рассыпал хлебные крошки, а давно умершая бабушка всё время прятала от Антона какие-то ключи. И вот они, усопшие, снова начали ему сниться. Сниться и благодарить Антона за то, что от его чтения их душам становится гораздо легче. Это были те люди, имена которых днём он выводил в документации, а ночью по несколько часов стоял над ними и читал Псалтирь.  

Антон чувствовал, что идёт по твёрдому и праведному пути. Он жил. Он вёл невидимую борьбу за души незнакомых людей. Начиная читать, Антон представлял, как лежащие перед ним ждут его заступничества и защиты, а он сражается за каждого из них и впоследствии побеждает. Теперь у него была жизнь, наполненная особым смыслом.

Вместе с тем как Антон начал читать, начало меняться что-то внутри него самого. Постепенно угасла тяга к табаку, косяку и пиву, пропал интерес к кровавым фильмам ужасов и боевикам, он полюбил тишину и большую часть своего свободного времени посвящал прогулкам на природе или чтению книг, в числе которых затесалась пара-тройка богословских.

Прежняя жизнь словно накрывалась мутной пеленой и с каждым днём казалась всё более неправдоподобной. То, что раньше он считал проявлением свободы, теперь казалось ему банальным бездельем и разнузданностью, прежние заумные рассуждения теперь он считал не иначе как бестолковостью и недалёкостью, чем раньше восхищался, теперь вызывало недоумение или омерзение. Всё переворачивалось, прежние истины обесценивались, а в будней жизни обнаруживались сияющие крупицы совершенно полярной мудрости.

У Антона был выходной – редкое явление в последнее время. Как правило, в такие дни он отсыпался до обеда. Но этим холодным утром ему не спалось. Сознание проснулось с рассветом и больше не позволило глазам сомкнуться. Антон, ссутулившись, сел на диване.

Его часто мучило свербящее чувство, что что-то неправильное было в его жизни, чего-то не хватало, но в это утро оно стало невыносимым. Что-то словно цеплялось за спину и тянуло вниз.

 Как во сне, Антон встал, передёргивая плечами, норовя сбросить эту непонятную тяжесть, но спине легче не становилось. Подавленный Антон наскоро перекусил холодной пиццей, быстро оделся и вышел из дома. Ночью ударил сильный мороз, снег скрипел под ногами, и прерывистые облака пара  шлейфом тянулись за редкими прохожими.

Антон и не заметил, как ноги принесли его к старенькой церквушке, в двадцати минутах ходьбы от дома.  Она стояла, выглядывая из-за окруживших её, тронутых белоснежной изморозью деревьев. В высоких витражных окнах кучно искрились мелкие огоньки. Ко входу стекались женщины в пуховиках, платках и юбках. Антон, стуча зубами от холода, приблизился к калитке. Зачем он здесь? Для чего пришёл? Разве не отказался он от этой религии рабов и господ после смерти отца и не поставил ли окончательную точку в горах Краснодара?  Застыл у калитки. Как может он переступать порог этого места, когда столько лет высмеивал и упивался его недостатками? Столько лет искоренял в себе остатки религиозности, чтобы в одно неприятное утро сдать все свои бастионы? Снова признать свою неправоту?

- Молодой человек, не толпимся в пороге, проходим, проходим, - кто-то мягко подтолкнул его вперёд. Что ж, получается, да.

Антон вошёл. Церковь сразу окутала его теплом, густым запахом ладана и восковых свечей. Люди прикладывались к иконам, писали записки и тихо переговаривались между собой.

- Сегодня должен быть отец Александр, - услышал Антон шепот двух женщин.

- Ох, слава богу, слава богу! Три месяца его не было, видно, лечение пошло на пользу. Он же, говорят, и ходить не мог, так суставы болели.

- Семёновна, да о чём ты говоришь? Человеку восемьдесят пятый год! А он и живёт, и служит, и правнуков растит и приходу помогает, на всё сил хватает. В то время, как некоторые и в шестьдесят лет уже помирать собираются.

- Всё же недаром говорят про отца Александра, что он один из самых сильных священников нашего города.

- Да что там города, области, – с жаром добавила собеседница. – К нему за благословлением и за советом люди из других городов, я слышала, приезжают.

Кто-то шикнул на говорящих женщин, и среди прихожан воцарилась тишина. Началась служба. Антон встал ближе к окну, за которым уже окончательно рассвело. Он понял, что это вышел отец Александр по одобрительному шёпоту соседей, но и без него спутать с кем-то старого священника было сложно. Несмотря на свой почтенный возраст, отец Александр не был дряхлым, напротив, Антон удивился как высокому росту и широким плечам священника, так и его твёрдой походке. В движениях старика ещё угадывались последствия перенесённого недуга, но в то же время они были преисполнены основательностью и некоторым изяществом. На лице священника, изрезанном сетью морщин, резкой голубизной выделялись глаза. Эти глаза были настолько необыкновенными, такая из них исходила сила духа и твёрдость, что поймав этот взгляд на себе, Антон так и врос в пол, больше не помышляя о том, чтобы уйти.

Служба близилась к концу. Антон, хоть никогда и не любил эти затяжные богослужения с малопонятной тарабарщиной, но ему было на удивление приятно здесь находиться. Это утро напоминало ему детство, когда он с родителями и сестрой ходили в храм каждое воскресенье, а бабушка, папина мама, пела на клиросе. Теперь уж её и нет в живых…

Молитвы стихли. Антон очнулся от своих мыслей. Люди бродили по храму в хаотичном порядке, но вскоре стало понятно, что прихожане выстраивались в колонну, некоторые мяли в руках бумажки. Время исповеди, догадался Антон. И вдруг ему захотелось рассказать отцу Александру о своих исканиях, отрицаниях, поделиться своей болью и своей находкой. Он пристроился в конец колонны. Священник долго беседовал с каждым прихожанином, с серьёзным лицом выслушивал исповедь, задавал вопросы, вздыхал и в конце крестил. Когда в очереди осталось два человека, Антону отчего-то стало боязно. Снова мелькнула мысль: «Зачем я здесь?» и тут же исчезла.

Настала его очередь. Отец Александр спросил имя, велел поцеловать крест и Евангелие, что несколько покоробило Антона, однако он подчинился, после чего священник накрыл ему голову плотной тканью.

- Рассказывай, в чём каешься.

- А ни в чём, - сам не ожидая от себя такого ответа брякнул Антон.

- Стало быть, безгрешный, - не растерялся священник – Зачем пришёл тогда на исповедь?

- Я вот тоже задавал себе этот вопрос, когда у церкви стоял, и здесь потом, в очереди.

- Стало быть, ответа на него не нашёл?

- Стало быть, да. Потянуло что-то, хотя ещё вчера даже не думал, что и рядом окажусь.

- Ну, если потянуло, как ты говоришь, значит точно есть, в чём покаяться. Знаешь ли, ум нас часто путает и с пути истинного сбивает, а вот душа лучше знает, что ей надобно. Она же тебя сюда и привела. Наверное, просто шёл и сам не заметил, как сюда пришёл?

- Ну да, так и было, - протянул Антон, удивлённый этой новой мыслью, которая могла оказаться правдой.

- Вот видишь. Подумай над этим хорошенько. А в гордыне каешься?

- В гордыне да, наверное, каюсь.

- Наверное?

- Каюсь в гордыне.

- Ещё в чём? Прислушайся к своей душе, она тебе подскажет.

Антон прислушался, но душа упорно молчала. Он чувствовал себя крайне глупо – безверный пришёл на исповедь, дал надеть себе на голову какое-то полотно и ещё должен что-то теперь услышать. Но ему не хотелось спорить с участливым священником, поэтому начал вспоминать. В чём там ещё люди каются?

- В неблагодарности каюсь, в зависти, гневе, унынии, лени… - перечислял Антон, и как-то неожиданно вошёл в раж, слова сами полились откуда-то изнутри, – в суевериях, в воровстве, богохульстве, в блуде, в неверии в Бога, отчаянии, страхе, курении наркоты, участии в шаманских ритуалах…

Священник сдернул полотно и резанул Антона холодными голубыми глазами.

- И ты считал, что тебе не в чем каяться? Шаманские ритуалы, как и колдовство – это страшный грех! Это предательство себя, своей души. Христос был распят на кресте, чтобы нас спасти, тебя спасти, взять на себя твои грехи. А что ты ему взамен? Участие в шаманских ритуалах? Тебе, Антон, нужно основательно каяться, читать покаянный канон, посещать святые места, дела добрые делать.

- Я буду, - пролепетал Антон, – всё буду.

 Слова и энергетика отца Александра сильно на него действовали. Казалось, что пространство между ними вибрировало, и на Антона накатили неведомые доселе сверхъестественные переживания, от которых глаза неконтролируемо заволакивало слезами.

- Есть ещё в чём хочешь покаяться? – продолжал священник.

- Я…я… раскрещенный, - еле слышно произнёс Антон. Отец Александр нахмурил густые брови, но лишь спросил.

- Как это произошло?

- В одном горном посёлке, где я некоторое время подрабатывал. Местная жительница, что-то вроде ворожеи, тётя Лена, раскрещивала за яйца, чай и сигареты.

- И она назвала тебе второе имя? – настороженно осведомился священник.

- Она сказала, что я могу выбрать себе любое имя, и оно будет моим.

- И что же ты? Выбрал себе новое имя?

- Ну, мне не обязательно новое, моё мне тоже нравится. Нет.

Отец Александр вздохнул, набросил вновь на голову Антона епитрахиль, перекрестил и высвободил мужчину.

- Вот что, Антон, ты порядком наделал дел. Нужно тебе каяться, по-настоящему, от чистого сердца. А сейчас ты просто плюёшь на себя, на душу свою плюёшь, не иначе. Читай канон, узнавай про паломничество по святым местам, делай как можно больше добрых дел. И вот ещё, - добавил отец Александр после паузы, - мой адрес, – он протянул Антону маленький, сложенный вдвое листок, - я живу здесь, неподалеку. Приходи, чаю попьём, побеседуем. Просто приходи, ничего не нужно. Только лучше позвони заранее.

Антон сжал в руке бумажку, поблагодарил отца Александра и быстро покинул Церковь. На улице вовсю слепило отражавшееся от снега солнце, на душе стало легче. Он не рассказал священнику о чтении Псалтири, не открыл свою тайну, хотя уже был в полушаге от этого. Ему просто стало стыдно перед этой этими выразительными сияющими глазами, стало стыдно, словно попавшемуся на хулиганстве мальчишке. Он боялся, что священник осудит, скажет, что это неправильно – такому, как он, заигрывать со столь сложными материями. Боялся, что после его неодобрения, чтение может потерять для него свой смысл. А этого он допустить не мог.

 

Наступила весна, ранняя, робкая, словно, не до конца созревшая молодая девица. По-прежнему лежал снег, по ночам лютовали морозы, но солнце постепенно брало своё, с каждым днём пригревая всё теплее и ласковее. Полиночке, благодаря его стараниям, становилось чуть легче, занятия по лечебной физкультуре, лекарства, массаж – в семье появились деньги на полноценное поддержание здоровья ребёнка. Пару-тройку раз Антон бывал в церкви, один раз он не решился подойти к отцу Александру, хотя понял, что тот его заметил и ждал, в другие разы службу вёл другой священник, и Антон чувствовал себя спокойней. Листком с адресом он не пользовался, хоть и бережно хранил, объясняя себе это тем, что, во-первых, Антону физически некогда ходить по гостям, даже к матери не всегда получается зайти, а если и получается, то самое большее на час, во-вторых, неужели у отца Александра и без него, Антона, мало забот? Так или иначе, он по непонятной причине избегал встречи со священником.

На работе в скором времени ожидали выхода с больничного сотрудника, сломавшего осенью ногу. Ночные смены Антона подходили к завершению. Он по-прежнему читал покойникам Псалтирь, только вот внутри что-то изменилось. Больше он не чувствовал себя поборником добра, рыцарем, спасающим души незнакомых людей, куда-то исчезла былая самоуверенность. Теперь Антон чувствовал, что делает это не для них, а для себя. Чтение Псалтири стало для него необходимостью, душевной пищей, без которой душа начинала голодать и терзаться. Он стал задумчивым, долго мог молчать, словно собирал и копил что-то внутри себя.

Осознавая, что дежурства подходят к концу, Антон ждал этого времени со страхом и волнением. Он слишком долго искал и теперь боялся потерять ту нить, которая наполняла смыслом его существование. Он не знал, что будет делать, потеряв её, и где искать новый духовный смысл, ради которого стоит жить.

Слякотным мартовским вечером, когда уставшие коллеги разбрелись по домам, Антон, по обыкновению, готовился к своему ритуалу. Выдался на редкость напряженный день. Трупы поступали один за другим, санитары еле успевали их принимать, он еле успевал регистрировать, врачи не успевали вскрывать, и много работы оставалось на следующий день. Пулевые ранения, автокатастрофа, отравление газом, удушение – в этот день царило редкостное разнообразие. Хочешь, не хочешь, а поверишь в какие-нибудь магнитные бури или в солнечное затмение, о чём сегодня сообщила одна из коллег, на что Константин Григорьевич рассердился, обозвав говорящих базарными бабами и велел не плести суеверий, а идти работать. Что и говорить, непростой выдался денёк.

Антон допил кофе, взял уже подготовленные свечу, молитвослов, спички и вышел в коридор. Усталость сковывала затекающие ноги, липкая тяжесть давила на веки, но Антон даже и не помышлял о том, чтобы пропустить эту ночь.

  Резкий щелчок выключателя, и яркий свет, мерцая, осветил помещение. Сегодня оно было переполнено. Антон почувствовал себя словно на сцене перед переполненным залом, только зрители глядели на него закрытыми глазами.

Он открыл первую страницу и произнёс строки, которые уже знал наизусть. Как же тяжело шло чтение Псалтири этой ночью… За окнами зловеще завывал ветер, длинные ветви стоящих рядом деревьев неприятно, точно когтями, царапали стёкла. Антон запинался, зевал, валился с ног, в голову лезли, сколько бы он не отмахивался, посторонние мысли. Тяжело было сосредоточиться и очень хотелось спать.

Вдруг у Антона появилось неприятное ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Сперва оно слабо мелькнуло на периферии сознания, Антон списал это на усталость, но вскоре это чувство становилось всё более явным, склизким страхом облепляло, точно рой голодных мясных мух. Он старался дышать медленнее, хотя слышал, что собственное сердце взволнованно наращивало ритм. В помещении послышался шорох, заставив Антона снова похолодеть. Он поднял глаза. Ах, вот оно что! У одного из покойников упала и свесилась рука. Что ж, и такое бывает, наверное. Бывает. В какой-то момент свеча, стоявшая рядом с молитвословом, треснув и криво изогнув пламя, погасла, словно кто-то её задул. От неожиданности Антон подскочил и, как дикий зверь, стал озираться по сторонам. «Сквозняк», - успокоил он себя, хотя понимал, что никакого сквозняка здесь нет и в помине. Он достал спички, дрожащими руками зажёг свечу повторно и продолжил читать. Ветки царапали стекло, в окно брызнул дождь. Антон покосился на часы, второй час ночи. Он уже читал машинально, параллельно подумывая бросить это всё и хорошенько проспаться. Но получится ли уснуть? Да и первая ночь показала, что если и творится здесь какая-то чертовщина, то она везде, двери для неё не помеха. Убежать? Покинуть место дежурства? Административно наказуемое деяние, а на входе камеры. Но всего больше его останавливала мысль, что он сдастся, проиграет свою духовную борьбу, предаст свою идею и обесценит весь смысл своих действий.

- Антон! – раздался крик из коридора – Антон, где ты?

- Здесь, - отозвался тот, удивившись, кто бы это мог быть. Впрочем, долго гадать ему не пришлось, так как металлическая дверь тяжело отворилась и в пороге показался сторож. Антон с облегчением выдохнул.

- Фёдор? Что ты здесь делаешь? Почему не на посту? – спросил Антон, хотя в душе обрадовался, что остаток ночи проведёт не один.

- Так и ты ведь не в комнате отдыха, что ты здесь делаешь, а? Или у тебя особый… специфический отдых? – гоготнул Фёдор, очевидно подразумевая какой-то непристойный подтекст. – Я могу пройти?

- Да, конечно, заходи, - ответил Антон, заслоняя собой свечку и молитвослов. – Только сперва накинь халат и надень бахилы.

- Да я так! – махнул рукой сторож и шагнул в материальную. Он подошёл почти вплотную к сбитому с толку парню и посмотрел ему в глаза. Что-то бегало, металось в его зрачках, и это не понравилось Антону.

- А что это у тебя за спиной? – поинтересовался Фёдор. Антон понял, что скрывать уже бессмысленно.

- Так, свечка, и читаю кое-что.

Фёдор бросил взгляд на молитвослов и поморщился.

- Ну что, братуха, - он достал из кармана мутную чакушку – давай помянем одного парня.

- Фёдор, у тебя кто-то умер, твой знакомый? – участливо спросил Антон, этим могло объясниться странное поведение Фёдора. Сторож хмыкнул.

- Ну, можно сказать и так.

- Соболезную. А как зовут усопшего?

- Антон.

- Что?

- Да зовут его Антон. Вернее, звали. Почти. – и сторож неприятно улыбнулся, вперившись в Антону прямо в зрачки.

- У нас же нет стаканов, - чувствовал, что со сторожем что-то не так, и нужно срочно отсюда валить, плевать на административку, заплатит если что, – я сейчас сбегаю за ними и вернусь!

Но сторож его опередил. С несвойственной немолодому, вдобавок пьющему человеку легкостью, Фёдор в один прыжок опередил Антона и захлопнул дверь.

- Ты что делаешь, дурак? – взвился Антон – Её же клинит! Мы отсюда не выйдем!

- Так а тебе и не надо, я же говорю, пришло время помянуть Антона – пробасил сторож и расхохотался, обнажив жёлтые, полусгнившие, заострённые зубы, на которых повисла мутная слюна.

Антона обуял настоящий ужас. Как назло, под рукой ничего не оказалось, кроме молитвослова, он схватил его, и не поворачиваясь спиной к сторожу, нащупал рукой ручку двери. Заперта наглухо. На окнах решётки и бежать некуда. Проклятье! Фёдор, лицо которого исказилось до неузнаваемости, медленно приближался к Антону, сверля его страшными глазами. Антон вдруг вспомнил свою первую ночь в морге, и что его тогда спасло. «Да воскреснет Бог», - начал бормотать он слова молитвы. И Фёдор остановился, он не мог подойти ближе, просто не мог, словно вокруг Антона кто-то очертил круг. Сторож стоял на расстоянии нескольких шагов, как вросший в землю, и испепелял нечеловеческим взглядом, полным ненависти. Антон зажмурил глаза и повторял молитву по кругу, надеясь на своё единственное спасение.

Вдруг из глубины помещения послышалось хихиканье. Антон запнулся и поднял глаза. Фёдор всё так и стоял перед ним истуканом.

- Иди, Федя, отдохни, -  проскрежетал голос, от которого у Антона резануло по ушам, словно кто-то пилил металл. Сторож безжизненно повернулся и исчез в комнате для хранения, из которой через полминуты послышался характерный хруст. Антон даже не хотел представлять причину этого звука.

- Что ты, Тоша, думаешь, всех перехитрил? –  ласково продолжал голос, который постоянно менялся, в этот момент говорил ребёнок.

Антон зажал уши руками, чтобы только не слышать его, несмотря на мягкие интонации, в голосе притаилось что-то животное, ужасное. Но этот нехитрый приём не помог, голос проникал сквозь зажатые пальцы и звенел прямо в мозгу.  

- Ай, ай, ай, такой большой мальчик, а ведёшь себя как дитя. – теперь слышалась женщина – Неужели ты не задумывался, что всё, что ты делаешь, неправильно и неестественно? Не думал о том, что твои игры могут кое-кому мешать?

Антон открыл глаза и увидел, что с ним говорит женщина с пробитой головой, она сидела с закрытыми глазами на каталке и болталась, похожая на куклу-марионетку. «Черепно-мозговая, удар был нанесён тяжёлым тупым предметом», - всплыла в голове Антона абсолютно ненужная фраза.

- Зачем читал Псалтирь? Кому ты сделал лучше? – продолжал мужчина с перерезанным горлом, который так же, скинув простынь, осел на каталке и совершал, казалось бы, безвольные и противоестественные движения. – Души эти ты не спас, да, мой мальчик, ты их не спас, они всё равно отправились туда, куда заслужили, но ты мне мешал, понимаешь?

Антон стоял, вжавшись спиной в дверь и прижимая к груди молитвослов. Нервы были натянуты до предела, адреналин уже циркулировал в крови, но куда бежать? Куда деваться?

- Что ж, поиграл в святошу, и будет. Теперь ты пойдёшь со мной и узнаешь всю тщетность собственных потуг, увидишь, как это смешно.

- Нет! Не пойду!

- Не пойдёшь? – удивился старушечий голос – А я не спрашиваю, я предупреждаю. Даже интересно, как ты попробуешь сопротивляться.

«Живый в помощи, живый в помощи…» - бормотал Антон, но хорошо заученные слова расползались, как тараканы, и он, схватившись за следующую строчку, тут же её забывал.

Мерзкий хохот прогремел по материальной, отразился от стен и эхом отозвался от всех углов.

- Что, Тоша, не помогают твои песенки? Бог про тебя забыл?

«Живый в помощи, живый в помощи», - лепетал Антон, хоть он и не помнил слов дальше, он будет повторять хотя бы эту строчку. Повторять её и не слышать этого…

- Забыл! Он забыл про тебя, Антон! Ты ему не нужен! – гремело по всей комнате и отдавалось в голове - У Бога есть дела поважнее, чем какой-то безверный и отчаявшийся, никому не нужный растаман. Да ты даже растаманом толком-то и не стал. А знаешь кто ты? Ты никто!!! – скрежетал металл.

- Ничего за всю жизнь так и не сделавший, не достигший, предавший свою любовь, да ещё и раскрещенный, зато с безмерным самомнением! – издевался страшный голос. - И нужен ты такой своему Богу? Нет! Никому ты не нужен. Бедный Антошка! Некому за тебя заступиться, некому тебя спасти...

Антон больше не мог держаться на ногах, силы его покидали. Он всё больше сползал вниз по двери и сквозь полуоткрытые веки видел, как в тумане, что в мутном облаке, к нему приближается что-то чёрное, страшное, режет глаза. Больше сопротивляться он не мог…

 

Отец Александр проснулся среди ночи, и дело было не только в ноющих суставах. Он очнулся от смутного чувства надвигающейся беды. Священник провёл рукой по пустой половине кровати – супруга отправилась в мир иной уже как семь лет назад, но он снова и снова повторял этот жест, словно отказываясь смириться, что её нет рядом. Отец Александр зажёг светильник, накинул толстый махровый халат, подошёл к окну. На улице ошалелый ветер трепал верхушки деревьев и оторвавшийся рекламный щит. Жёсткими порывами в стекло лупили брызги дождя. Погода, что называется, когда плохой хозяин собаку из дома не выгонит.

Мысли отца Александра постоянно возвращались к тому молодому человеку, Антону. Хороший парень, хоть и заплутавший в собственных мудрствованиях, как раз тот случай, когда «горе от ума». Так и не пришёл он на чай, хоть и знал отец Александр, что скоро придёт. Священник в этом отношении никогда не ошибался. Он чувствовал, как мечется молодая душа, чем-то тяготится, и мало просто исповедать, надо выслушать, понять по-дружески, направить по-отцовски…

Необъяснимая тревога нарастала в душе отца Александра. Он с беспокойством мерил комнату большими шагами. Не разбудить бы сына с невесткой. В мыслях стучало лишь одно «Антон! Антон! Антон!» Священник не чувствовал, он знал, что молодой человек в беде и нуждается в помощи. Куда идти? Где он живёт? Да кто ж знает? Отец Александр покрепче запахнул халат, и прошёл в соседнюю комнату, в которой служил литургию, когда не бывал в храме.

В неистовом порыве старик упал на покалеченные артритом колени и застыл в горячей молитве, еле слышно повторяя: «Господи, спаси Антона».

 

Яркий свет пробивался сквозь веки. По телу разливалась свинцовая тяжесть. «Где я? - подумал Антон - Умер? Уже?» Кто-то мягко тормошил его за плечо, а затем брызнул в лицо водой.

- Вставай, лунатик! – Антон разлепил веки и увидел склонившееся над собой озабоченное лицо Юльки, из-за её плеча выглядывал Константин Григорьевич с парой санитаров.

Антон не без труда осмотрелся. Он лежал на диване в комнате отдыха.

- Очнулся наконец! Ну рассказывай, как ты там оказался? – требовательным, но не строгим голосом спросил Константин Григорьевич.

- Тебе стало скучно, и ты решил устроить свечную вечеринку? – хихикнула Юлька, обрадовавшись его пробуждению.

- Ох, уж этот твой юмор…

- Не пойму, какой черт понёс тебя в материальную посреди ночи? Захотелось острых ощущений? Мы приходим утром, тебя нет. Где Антон? И давай все тебя искать. А уж где нашли! На полу, скорченным в три погибели, без сознания, со странными, посторонними предметами в руках. Ничего не хочешь нам рассказать? – допытывался Константин Григорьевич, видя, что Антон приходил в себя.

- Фёдор! Где Фёдор???

- По всей видимости, нализался с вечера и вырубился, как обычно. Маловато толку от такого работничка, наверное, будем открывать вакансию.

Антон резко встал.

- Мне надо идти!

- Как? Уже?

- Да, извините, мне нужно торопиться, - бросил Антон на прощание и исчез в дверях.

 

Бумажка с адресом, сложенная вдвое бумажка с адресом. Вот она! Антон вытянул листок из кучи хлама на пыльном комоде и, не теряя ни секунды, поспешил по указанному адресу.

Скорее к отцу Александру! Рассказать ему! Всё рассказать! Пусть побранит, отчитает, изрежет стальным взглядом. Пусть! Но рассказать, поделиться, излить душу. Антону это было жизненно необходимо.

Он спешил, бежал по скользким улицам, ловко обгоняя неуклюжих пешеходов, словно боялся чего-то не успеть. А вот и нужный дом, двухэтажный, очень старой постройки. Под облупившейся краской виднелась добротная кирпичная кладка. Антон взлетел на второй этаж по деревянным ступеням. Он разжал запотевшую ладонь с зажатым листком и проверил ещё раз. Всё верно. Нажал на кнопку дверного звонка.

После минутного ожидания дверь открылась, и в пороге возник бледный седой мужчина с красными глазами.

- Здравствуйте. Этот адрес мне дал отец Александр. Он здесь живёт?

- Жил.

- Жил? Переехал? Но ведь адрес он мне дал сравнительно недавно, месяца полтора…

- Преставился отец, отец Александр сегодня ночью. – всхлипнул мужчина, – можете зайти к нему.

Антон, с трудом веря услышанному, прошёл в квартиру. Уже в комнате, сидя рядом с телом священника, до него стал доходить смысл того, что произошло. К Антону подступало душераздирающее чувство брошенности, одиночества и … завершенности. Антон смотрел на мудрое, спокойное лицо старика. Точно спящий, отец Александр лежал умиротворённый, помолодевший и как будто немного улыбающийся, словно знал что-то такое, чего не дано знать другим или, быть может, видел прекрасные сны о рождающихся галактиках вселенной.

Антон дал волю напиравшему изнутри потоку, плотина прорвалась, и по щекам его потекли слёзы.

 

Спустя четыре месяца квартира Антона была продана, а на вырученные средства Полиночке успешно сделали операцию на сердце. Теперь она проходила реабилитацию в оздоровительном центре, а летом впервые должна увидеть море.

Антон ушёл с работы, хоть и коллеги уговаривали остаться, однако он был неумолим в своём решении, чем довёл до слёз Юльку. В тот же вечер, оставив ключи соседке, чтобы она передала их новым хозяевам, Антон собрал в старый поношенный рюкзак оставшуюся после вывоза вещей мелочь и, оглядев знакомые стены в последний раз, вышел из дома. Нет больше Антона, есть теперь монах Евстафий (твёрдо стоящий). И путь его только начался.

…В Бюро СМЭ открыта вакансия на должность медрегистратора. Требования: внимательность, аккуратность, коммуникабельность, стрессоустойчивость. График работы с девяти утра до шестнадцати часов дня. Оплачиваемые отпуска и больничные. Полный соцпакет. Соискателям звонить по телефону…