Онтологические прогулки

Интернет как общедоступное пространство появился в 1991 году. До этого проходили испытания, сложная подготовка, создавались небольшие сети, домены, протоколы, браузеры. Не удивительно, что через некоторое время он стал частью массовой культуры, в том числе литературы, появился определенный язык общения, субкультуры.

За небольшой промежуток своего существования Интернет довольно ощутимо повлиял на литературу и сознание человека, его отношение к реальности и иллюзорности, взаимодействие с другими. Все эти трансформации нашли место и в литературе, где воплотились как в форме произведений, так и в отношении людей друг к другу.

Этап первый: заимствование формы

Интернет стал общедоступным в начале 90-х. Именно это время стало расцветом для такого понятия, как гипертекст, которое поначалу пугало даже Умберто Эко. Одновременно оно вызвало радость со стороны многих писателей, попытавшихся создать свою Вавилонскую башню при помощи этого нововведения.

Пространство сети в это время превратилось в макюэновскую «электронную деревню, в которой есть доступ к самым различным уголкам», но при этом человек все равно остается наедине с монитором.

Гипертекст стал открытием своего времени – способом восприятия нелинейного повествования, по сути, дискретности сознания, выраженной на письме. Стоит, пожалуй,  напомнить, что изначально он появился именно как понятие, выражающее «нелинейную структуру идей» в любом документе[1].

Наибольшую популярность гиперстекст получил в литературе постмодерна и понимался он как совокупность приемов и формальное построение текста. То есть, произведение такого рода строится как система переходов между отрезками, где разное сочетание этих отрезков порождает новые смыслы в его понимании и новые сюжетные линии.

Самым ярким примером подобного текста в русской литературе стал «Бесконечный тупик» Д. Галковского, после гипертекст стал характерной особенностью многих романов, написанных в 90-е-2000-е.

Подобный эксперимент по расширению пространства повествования оказался не просто формальным. В идеологическом смысле гипертекст стал одним из ключевых явлений постмодерна. Такие, казалось бы, внешние свойства текста, как нелинейность, незаконченность, открытость, фрагментарность, дали возможность говорить о диалогизме, мультимедийности, интерактивности литературного произведения.

Во многом, этому способствовал новый тип восприятия, который сформировался под воздействием не только интернета, но и медиа (телевидения, рекламы). Умберто Эко называет его гиперцепцией, или глобальным восприятием, которое ориентировано преимущественно на визуальность, а текст оказывается вторичен. 

С появлением гипертекста изменяются как формальные способы построения литературного произведения: оно формируется по принципу монтажа, может быть неоднороден по стилю; так и характер взаимодействия автора и читателя, а также их функции. Большое значение придается иронии, которая становится одной из ключевых категорий постмодерна.

С течением времени определение гипертекста размывается максимально широко и становится синонимично интертекстуальности (вариант интерпретации - как пародирование одним текстом другого в классификации Женетта).

В таком контексте понятие «гипертекст» охватывает всю культуру, где произведения, написанные в более ранние годы, воспринимаются как пре-тексты по отношению к более поздним, и все они, вне зависимости от времени создания, взаимодействуют между собой.

Наиболее атрибутивным в этом отношении становится текст Библии, к которому обращались авторы в 20 веке и который стал едва ли не самым актуальным пре-текстом в литературе модерна и постмодерна.

Этап второй: изучение психологии

Если в 90-е литература пыталась обогатить свой арсенал новой формой повествования, то в начале 2000-х особое значение приобрел сам человек, те психологические изменения, что происходят с ним от ощущения открытости мира, которые дает ему интернет. Как самостоятельная тема новый тип общения людей в сети стал особенно актуален в массовой литературе, она быстрее всего подхватывает и популяризирует все новое.

Практически во всех странах вышло какое-то невероятное количество произведений об общении людей в сети: «Не верю. Надеюсь. Люблю» Сесилия Анхерн, «Любить с открытыми глазами» Хорхе Букай, Сильвия Салинас, «Миллионы женщин ждут встречи с тобой» Шон Томас, «Мальчик с голубыми глазами» Джоанн Харрис, «Моя девушка живет в сети» Дейв Робертс, «E-mail. Белая@одинокая» Джессики Адамс, «В блаженном угаре» Анна и Джейн Кэмпион и т.п., подобных книг вышло очень много, я фиксирую лишь наиболее известные. Из российских авторов, обращающих в той или иной мере внимание на эту тему, стоит отметить, пожалуй, В.Пелевина, Б.Акунина, С.Лукьяненко, А.Житинского и Д.Донцову.

В контексте этой темы, мне хотелось бы остановиться на двух наиболее резонансных книгах в массовой культуре - романе «Одиночество в сети» Януша Леона Вишневского и его экранизации, а также дилогии Даниэля Глаттауэра «Лучшее средство от северного ветра» и «Все семь волн».

Показатель читательского отклика кажется мне наиболее значительным в этой связи: «Одиночество в сети» несколько раз переиздавалось, тиражи насчитывают сотни тысяч экземпляров, у Глаттауэра книг вышло еще больше, к тому же после выхода в свет «Лучшего средства от северного ветра» в 2006 году его номинировали на Немецкую книжную премию, присуждаемую за лучший роман на немецком языке.

Единственная ценность этих произведений – то, как авторы уловили и зафиксировали изменение в сознании человека с появлением интернета, как это сказалось на людях и их взаимоотношениях.

Что характерно, в обоих случаях жанрово произведения очень легко определяются как любовные романы, написаны они при этом мужчинами. Популярность оба автора приобрели после публикации этих книг.

Коммуникативная функция стала одной из ключевых в открытии человеком свободы, которую предоставляет интернет. Об этой особенности писал Сепир задолго до появления интернета «Общество только кажется статичной суммой социальных институтов: в действительности оно изо дня в день возрождается или творчески воссоздается с помощью определенных актов коммуникативного характера, имеющих место между его членами»[2].

По словам Вишневского, идея романа возникла у него в 1987 году, но написал он его только в 2001-м. Сюжетная основа текста – случайное знакомство через ICQ двух людей, история их знакомства в сети, встречи и расставания.

Как художественное произведение роман представляет собой напластование случайных общеизвестных научных фактов, встроенных в диалоги героев, некоторое количество вставных сюжетов, связанных с биографией главного героя, а также переписку и основной любовный сюжет между ученым-программистом и женщиной, которая как-то волей случая «постучала» к нему в список контактов.

Антропологическая ценность этого произведения заключается в том, как автор передал изменение психологии человека при общении в сети, коммуникации, «как нельзя более подходящей средой для актуализации многих психических процессов бессознательного, можно даже сказать, архетипического характера»[3].

Герои в романе оказываются дистанцированы географически и одновременно максимально близки по отношению друг к другу: Дистанцию обеспечивает расстояние, психологически ее разрушает то, что человек не видит адресата своих слов, и может быть с ним абсолютно открыт, к тому же его собеседник никаким образом не связан с его жизнью, и в каком-то смысле, можно даже представить, что его не существует.  

Общение через электронную почту на работе, ICQ не давали возможности людям видеть друг друга, тогда еще не использовались скайп или видеосвязь. Какое-то время связь героев оставалась анонимной, и поэтому особенно ценной для них была пересылка фотографий, вещей, а позже и встреча: буквальное воплощение иллюзорного существования собеседника в реальность.

Главным достоинством романа стало то, что Вишневецкий показал, насколько интенсивным может быть общение людей в сети, а также насколько быстрее и эмоциональнее человек взаимодействует с другими, несопоставимо с реальной жизнью. За небольшое количество времени его герои успели узнать друг друга, полюбить, встретиться и разойтись. Плотность и насыщенность поступков и эмоций, на которую у многих не хватит всей жизни. Ту же особенность фиксирует и Глаттауэр в своей дилогии.

Вишневский отказывает своим героям в счастливом конце, а вот Глаттауэр – нет, возможно, поэтому его роман вышел едва ли не миллионным тиражом и был переведен на 32 языка.

Его дилогия «Лучшее средство от северного ветра» и «Все семь волн» - это, по сути, эпистолярный любовный роман. Оба автора очень точно передают новые для большинства людей на тот момент ощущения от общения в сети: призрачной интимности, доверительности, которой сложно так быстро добиться в реальной беседе незнакомых людей, и которая  легко возникает в интернете, правда, ее так же легко разрушить.

Сама форма литературного текста повторяет такой тип взаимодействия. Если во время виртуального общения человек, по сути, оказывается наедине с монитором, то книга в какой-то мере дублирует это же действие, человек оказывается наедине с книгой и взаимодействует с ней.

Виртуальность становится важнее реальности для героев, более реальной, чем мир за окном. Они не осознают иллюзорности этой конструкции, не видят различий, хотя, конечно, они есть. По словам Славоя Жижека: «Специфика статуса ВР <виртуальной реальности> определяется различием между имитацией и симуляцией: ВР не имитирует реальность, но симулирует ее с помощью сходства. Иначе говоря, имитация имитирует пред-существующую реальную модель, а симуляция порождает сходство несуществующей реальности - симулирует нечто, что не существует»[4].

Восприятие мира в сознании героев также меняется: пространство имеет способность как сокращаться на протяжении дистанцированного общения, создавая иллюзию присутствия, так и увеличиваться в те моменты, когда герои находятся вне сети.

Все эмоции переживаются сильнее, чем в реальной жизни, так как каждый из тех, кто ведет диалог, фактически достраивает пустоты и все необходимое в своем воображении. И все то, что каждый из нас получает в реальном общении, здесь компенсируется благодаря фантазии собеседников. В какой-то мере подобное общение становится одним из видов сотворчества, где в сознании каждого уже существует определенный воображаемый образ.

Оба писателя фиксируют первоначальную легкость взаимодействия, которая потом начинает  тяготить героев. Она возникает от ощущения свободы, и уверенности героев в том, что они в любой момент могут начать и закончить диалог. Например, финал первой книги Глаттауэра продиктован именно этим желанием одного из героев.

После также отчетливо отмечается зависимость от подобного рода общения, которое становится их единственным интересом в жизни: герои обоих произведений переписываются во время работы, при помощи услуг интернет-кафе, т.е. используют любую подходящую возможность.

Недостатки онлайн-общения становятся основой конфликта в обоих произведениях, - зависимость от собеседника, когда под угрозу ставится реальная жизнь героев, их семья. Особенно сильно это сказывается в романе Глаттауэра, где в диалог вмешивается муж главной героини, не способный терпеть трансформацию своей жены.

Выходит, что виртуальное фактически побеждает реальное. И здесь буквально реализуется страх Жижека о том, что в «сфере сексуальности исключение реального порождает свойственную New Age новую компьютеризованную сексуальность, где тела, освобожденные от своей материальной оболочки, соединяются в эфирном виртуальном пространстве», ситуация, которую он называл «идеологической фантазией», «поскольку здесь совмещается несоединимое: сексуальность (неотъемлемая от реальности тела) и "дух", разъединенный с телом»[5].  

Этап третий: интеграция

2000-е стали переходным этапом в осознании людей роли интернета. Диалог утрачивает свою ценность, ведь потребность в коммуникации, по большому счету, исчезает, и диалог чаще всего превращается в монолог.

Из способа общения интернет превратился в разновидность интеракции с присущими ей свойствами, сближающими интернет с телевидением: гиперфестивности, визуальности, скандальности, иронии, дискретности и нетерпимости.

Задача человека сводится здесь лишь к потреблению, он отказывается от ответственности за свои слова и действия в сети: «пользователи интернета считают его свободным пространством, существование в котором не сопряжено с представлением об ответственности. Здесь можно делать все что угодно и абсолютно безнаказанно. Во-вторых, в интернете те типы общения, которые приняты в обществе, становятся интенсивнее, эмоциональнее. Мы видим само общество очень разобщенным и агрессивным, в сети эта особенность становится более заметной»[6].

Взаимодействие людей в сети становится одной из услуг, атрибутом общества потребления, которое, согласно Бодрийару, одновременно является «обществом производства благ и обществом ускоренного производства отношений»[7].

В такой системе координат действует новая мораль: «где индивидуалистские или идеологические ценности уступают место общей относительности, восприимчивости и связи, озабоченной коммуникации, — нужно, чтобы другие с вами «говорили» (в двойном смысле глагола «говорить», непереходном: чтобы они адресовались к вам, и переходном: чтобы они на вас реагировали и говорили, кем вы являетесь), вас любили, вас окружали»[8].

Интернет к этому времени перестал быть доверительной зоной комфорта и коммуникации, он превратился в услугу, наподобие чайника или телефона, пространством споров и дискуссий, пространством, где каждый стремится доказать свою правоту. Вполне возможно, что именно поэтому он практически полностью ушел из литературы как объект и стал скорее способом продвижения, поиском аудитории.

Литература откликается на смену идеологии, и уходит в соцсети – живой журнал, фейсбук, те сегменты интернета, которые еще приспособлены к подобному взаимодействию. Писатели, критики, журналисты, все, чья работа так или иначе связана с письмом, выкладывают там свои заметки, которые зачастую становятся книгами.

Части своих книг в разном объеме выкладывали в живом журнале и фейсбуке такие писатели и литературные деятели, как Дмитрий Глуховский, Татьяна Толстая, Борис Акунин, Павел Вадимов, Сергей Чупринин, священник Константин Пархоменко и многие другие, чья профессиональная деятельность не всегда связана с писательством, но есть необходимость собрать личный опыт и опубликовать его в виде книги (путешественники, врачи, дизайнеры, фотографы, общественные деятели).

Подобного рода взаимодействие с аудиторией, которая задолго до выхода книг становится их читателем, исключает необходимость в книге как таковой, что, например, происходит в случае с заметками Сергея Чупринина в фейсбуке. Они не нуждаются в публикации – вся аудитория потенциальной книги, которая выходит главами-заметками на странице Чупринина, знакомится с ними моментально, она собрана среди подписчиков.

Этот пример является, пожалуй, самым ярким проявлением отсутствия  необходимости в публикации книг, того, что этот этап для литературы частично пройден[9]. Ведь зачастую необходимость в них возникает только по какой-то атавистической потребности легитимации труда, чтобы физически ощутить результат своей работы. Тираж в две-три тысячи экземпляров через пару лет делает любую книгу библиографической редкостью, и только пространство интернета сегодня спасает ее от забвения.

Специфика подобного взаимодействия автора и читателя предполагает сотворчество:  в некоторой мере читатели способны повлиять на окончательный вариант произведения, если автор планирует его опубликовать.

Таким образом, сам процесс писательства становится в некотором роде интеракцией, где автор – не просто одиноко сидящий за компьютером человек, но скорее тот, кто готов взаимодействовать со своей аудиторией. В этой связи особенно ценен авторитет автора, по словам Сергея Чупринина: «Фейсбучная публика, и одна ли она, всё равно не столько прочитывает текст, сколько пробегает его глазами, выхватывая лишь то, что ее в данный момент задевает. Здесь всё на доверии – к автору поста»[10].

Формат подобного рода записей установлен количеством знаков, максимально допустимых для сообщения или заметки в пределах тех соцсетей, где выкладываются тексты. Так что, можно сказать, что не только дискретность современного сознания, но и формат соцсетей оказывает прямое влияние на форму произведения.

Это заметнее всего проявляется в книге «Легкие миры» Т.Толстой, где как раз объединены записи из живого журнала и фейбсука. Их легко различить не только по объему, но и по характеру атрибуции – в записях, выложенных в фейсбуке и вышедших в книге, так и остаются обращения к друзьям автора, а также известным публичным персонам.

Форма заметок, которую выбирают авторы, определяет прежде всего их цели. В случае, например, с книгой Толстой – желание понять самые мельчайшие основы, из которых складывается представление человека о мире: «По сути дела, что меня интересует? Эссенция, essence, суть того, что есть русский народ <…> Меня интересует, где тот тайный набор, где кощеева смерть, которая бы что-то про этот народ объясняла. <…> Но теперь у нас имеется набор кварков, уже немного понятно, о чем можно разговаривать»[11].

Казалось бы, что ждет литературу, когда современное медийное пространство стало единственным источником знаний человека о мире и окружающей его реальности. Логично было бы предположить, что литература исчезнет, став его частью. Но между литературой и медиа есть принципиальная разница: «хотя массмедиа и порож­дают реальность, но она не нуждается в консенсу­се"»[12].

Выходит, все, что вызывает у людей в последнее время интернет – злобу, отторжение, желание спорить, - это реакция на массмедиа, которые стали источником знаний человека о мире и окружающей его реальности. В отличие от литературы, которая не вызывает подобных эмоций.

И, если говорить о том, что 90-е прошли в страхе о том, что ждет литературу с появлением интернета, социальные сети немного изменили отношение к этой ситуации. Сегодня каждый человек интегрирован в сообщества по интересам, его увлечения более сегментированы, и информация, рассчитанная на определенную аудиторию, быстрее достигает этого круга.

Главным страхом нашего времени стало то, что социальные сети поглотят все, в том числе и литературу. Зачем читать книги, если можно подписаться на автора и читать его статусы?

В этой связи сегодня особенно актуально замечание Мориса Бланшо: «литература начинается тогда, когда ее ставят под вопрос», ведь ее суть заключается в том, что она трансформируется вместе с человеком. Именно сомнение в жизнеспособности литературы является свидетельством ее постоянного изменения, и чаще всего свидетельствует, что вряд ли когда-либо возможно будет ответить положительно на вопрос о ее конце.