Онтологические прогулки

Практически все мировые культуры себя знают и понимают.

Но только не русская.

Русская культура не знает и не понимает себя уже почти полторы тысячи лет.

Почему же?

Ответ прост и одновременно труден для понимания: прост, потому что очевиден, труден, потому что слишком травмирует.

Мы до сих пор не понимаем себя именно потому, что нам слишком больно себя понимать. И чем нам больнее, тем дальше мы от себя. Меня все время удивляла упрямая слепота специалистов по русской культуре: историков, литературоведов, философов, не желавших видеть ее действительное содержание и положение. Теперь не удивляет: боль понимания себя гораздо сильнее какой бы то ни было интеллектуальной или идеологической мотивации; забавно, да, чтобы понимать русскую историю и культуру, необходимо справиться с унаследованным от предков унижением и болью, с унижением справились многие, а вот с болью – почти никто.

Источником этой боли являются события полутора тысячелетней давности, события, через которые в разное время прошли все культуры, а именно: окончательный распад родового строя, формирование и взаимодействие элементов современной цивилизации. «Русской» особенностью этого перехода стал русский же – «кустовой» способ расселения, заставивший становящихся доминантными князей максимально увеличивать «силовую» составляющую. Содержание постоянно растущей военной «дружины» требовало серьезных денежных и материальных ресурсов, что приводило к необходимости, во-первых, существенного обложения (фактически - ограбления) уже подчиненного населения и, во-вторых, расширения контролируемой территории.

С этого времени русская история характеризуется этими двумя чертами – выжиманием максимума из подчиненного населения и завоеванием новых земель. Историческим максимумом русской государственности станет 20-й век, в котором коммунисты доведут эти две составляющие до их предельно возможных значений.

Необходимым следствием такого формирования  русской государственности стало полное уничтожение традиционных укладов и верований и прежде всего – старейшинства (волхвов), а также замена веры. Что было сделано в течение последних веков первого тысячелетия и закончено к началу второго тысячелетия.

То, что было необходимостью для нарождающегося государства, стало трагедией для пра-народа, потому что именно тогда пра-русские потеряли почти все – общественно-экономический уклад, верования, письменность, язык.

Пра-русские потеряли свою землю.

Или, что то же самое, потеряли свой род.

Оставшись родовыми, они потеряли род, стали изгоями, не тронувшись с места, превратились в беженцев, не ступив и шагу.

Соответственно, русские превратились в живых носителей рода как памяти, мифа, грезы.

Теперь жизнью русского стали грезы, а все остальное – существованием или выживанием. Вместе с потерей рода русский потерял интерес ко всему, что не соединяло его с его живой памятью, что не позволяло ему забыться, впасть в транс, полусон, забытье родового единения и что одновременно заставляло его действовать принужденно, механически, из-под палки.

Жизнь русского стала фрагментарной, в ней отсутствовала цельность, единство. Редкое забытье утопало в практически непрерывном принуждении себя к выживанию. Ужасная судьба, ужасная история, ужасное существование.

Стоит более внимательно всмотреться в эти два основных топоса русской жизни – забытье и выживание, первое из которых было формирующим, культурно-матричным и при этом едва видимым, практически неощутимым, тогда как второе заполняло собою почти все существование.