Наброски, зарисовки, штрихи. Всё впереди
Линда роется в листьях, ища съестное. Никакой духовности. Микки носится по аллее, как вихрь, барахтается в пожухлой траве, дрыгая всеми четырьмя лапами, так выражая свой восторг перед жизнью. Линде на природу наплевать, она деловито ищет жратву. — Наш народ до перестройки и после, — подумала я.
Сажусь на скамейку. Напротив большое, старое, полуголое дерево. Внизу — много пышной листвы, дальше она всё реже, мельче, и, наконец, апофеоз всего — голая верхушка, устремлённая в небо. Как это похоже на человеческую жизнь. Чем ближе к началу, к почве — много родных, друзей, жизненных ответвлений, чем дальше — редеет жизнь, связи, впечатления, и — чем ближе к небу — "тем холоднее": устремлённость ввысь, когда уже ничего не остаётся на земле, одни голые сучья. "Одинокий полёт ястреба" — откуда нет возврата.
Вдруг в своей ладони я ощущаю листок дерева. Он сам влетел мне в раскрытую руку. Пригляделась: чешуйка акации. Я оглянулась. Акаций вокруг не было. Только дубы, берёзы, клёны. Я обошла всё вокруг, но ни одной акации не нашла. В сердце горячей волной толкнулась радость. Это мамочка, её подарок. Это она мне подаёт знак, привет. Сумасшествие. А как ещё объяснить??! Там не было акации!!! Но, может быть, я ошибаюсь, и это не она?
С этой чешуйкой, зажатой в руке, я шла от самого Торгового центра. Дома для верности спросила Давида: "что это?" Он присмотрелся: "акация". Что и требовалось доказать. Вернее, это то, что ни в каких доказательствах не нуждалось.
солнце щурится через листву.
Может, всё это боль мою снимет,
причастив к мировому родству.
А когда уж особенно метко
рок оставит следы кулаков –
мне протянет акация ветку,
как соломинку из облаков.
Весь день думала об этом. Разум боролся с чувством, и я была на стороне чувства. А ночью приснился сон. Я спешу к маме, боюсь опоздать. Опоздала! Какие-то страшные кости, скелеты. Я ищу в слепой надежде хоть что-то её, от неё, и вдруг вижу листок с её строчками — её рукой. Я жадно хватаю — вот сейчас я всё пойму, она мне что-то хочет сказать, объяснить... Но буквы упрямо сопротивляются, не дают себя читать — словно кто-то не даёт мне проникнуть в Тайну... И я чувствую, что я просыпаюсь, не хочу просыпаться — минуточку, я хочу прочитать, одно мгновение! Но словно чья-то рука за шиворот тащила меня из сна. Я изловчилась и – всё-таки прочла последние два слова. Это было: "Всё впереди".
Мне сегодня приснилась мама.
Было так хорошо-хорошо.
Обнялись наконец-то там мы.
Это счастье произошло.
Словно ветром открыло раму,
словно дождик слепой прошёл…
С той поры, как не стало мамы,
словно солнце навек зашло.
Но куда-то я торопилась
в этом необъяснимом сне,
от того, что пришло как милость,
к незнакомой мне новизне.
Я оставила маму где-то
и найти уже не смогла…
И вся жизнь моя – как вендетта
за потерю того тепла.
Ты растаяла не в загробье
и не в зеркале под сукном,
просто стала моею кровью
и акацией под окном,
цветом яблочным подвенечным,
тёплой искоркою огня…
Мама, в сне своём бесконечном
видишь тоже ли ты меня?
Я проснулась с таким чувством, что будто успела ухватить, украсть что-то важное, чего не положено знать простым смертным. Что же это значит? Что у меня может быть ещё впереди? Что впереди, когда всё позади? И вдруг осенило: это НАДЕЖДА. Код надежды. Она дарила мне надежду на нашу встречу впереди, она дала через сон мне весть об этом. Как раньше — той чешуйкой акации. Всё впереди. Всё ещё впереди. Всё ещё будет. Как сладко верить. Спасибо, мамочка. Или Бог? Ангел-хранитель? Но что бы ни было причиной этой горячей теплоты в груди — великая Благодарность ему за это.
звонила, что видела сон обо мне...
Теперь между нами разверстая яма
и голос, что выбыл навек абонент.
Шкатулка твоя, и заколка, и бусы,
портрет, что висит над моей головой, –
пред этим теряются, пятятся музы,
любви уступая, до мяса живой.
От нежности тая, брожу среди комнат,
и мне оболочка земная тесна.
Никто меня маленькой больше не помнит,
в слезах просыпаясь от страшного сна.
Объятие наше летает в нирване.
Услышав, ты вздрогнешь в чужой стороне.
Хочу говорить о тебе не словами –
ладонями, кровью, слезами во сне.
Язык костенеет без имени мама
и всё без неё леденеет внутри.
Горит моя боль как настольная лампа
и ночь озаряет мою до зари.
Какая простая и нищая сила
меня поднимает в золе и во мгле...
Остались два слова: «прости» и «спасибо»,
всего лишь два слова на голой земле.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
