От Автора
Сейчас далеко за полночь. Ночь. На небе нет облаков, нет луны, нет звезд. Сегодня оно черное как смоль и безжизненное. Мгла нежно обволакивает каждое бодрствующее существо и сладостно шепчет: «Спи!».
Написав все мысли здесь, надеюсь, освобожусь от томительной, странной тоски и вязкого страха, что расположились вокруг меня. Я освобожусь от страха любить и потерять.
Я не пишу 2-ю «9 Роту», я не пишу про Чечню, Афганистан. Я не пишу про войну в общем. Пишу то, что не дает спать, жить, с надеждой, что однажды, оставив это все на бумаге, наконец, усну и оставлю это прошлое далеко за горами, чтобы никогда более не вернуться туда. 
----

Пролог
Солдатская песня сепаратистов ЧРИ 
«Помянем тех, кто были с нами»
Над Грозным городом раскаты, гуляет буря между скал
Мы заряжаем автоматы, и переходим перевал.
В страну, где зверствуют бандиты, горит свободная земля,
Приходят мстители – джигиты тропой Мансура Шамиля.
Припев: 
Помянем тех, кто были с нами, кого судьба не сберегла
Их души тают над горами, как свет орлиного крыла.
Врага отвага поражала, в лихих, отчаянных делах,
В бою на лезвии кинжала, напишем кровью «Мой Аллах!»

Над Грозным городом раскаты, гуляет буря между скал
Мы заряжаем автоматы, и переходим перевал.

***
На календаре поздняя осень. Деревья стояли наполовину раздетыми. Их голые ветки смотрели вверх с непонятной надеждой. В этот день небо рыдало. Я шел среди машин. Я шел прямо по белым коротким линиям, ровно посередине дороги. Линии одинаковые, и мой ботинок приноровился безошибочно опускаться на одну из них. 
Я шел под осенним дождем, смотрел в фары несущихся навстречу машин и негромко, почти полушепотом считал считалочку.
- Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик погулять, - дальше я не помнил слов, и досочинил сам
- Вышел зайчик на тропинку, вынул зайчик нож и вилку,
видимо решил поесть, но пришел мохнатый в лес. 
-Что случилось волк проклятый? 
- Ваших мочат ты - ушастый!
Побежал зайчонок в лес, тут его отец и съест.
Раз, два, три, четыре, пять, зайчика пошли искать.
День искали, два искали, в третий день - на опознанье.

- Эй, придурок! Жить надоело? – завизжали тормоза и, из открытого окна послышался мат. Я остановился, и пытался понять, что происходит. Дождь намочил куртку, свитер под ней, джинсы и присваивал незаметно себе мои ботинки. Я стоял и смотрел на бородатого мужика, который выплескивал на меня мат, будто вышедшая из берегов Нева. 

Тормоза машин визжали, объезжая меня и эту остановившуюся «волгу», черт знает какого года. Одну развернуло поперек, и тут же в нее врезалась другая. Третья перескочила вторую и приземлилась за первой. Женщина вылетела из лобового окна и рухнула под колеса собственной «ауди». Сзади еще врезалась девятка, и «ауди» наехала на хозяйку. Крика не было.

Я стоял и смотрел. Эти секунды были вечностью. Кадры сменялись м-е-д-л-е-н-н-о. А потом я закрыл глаза. Я стоял на разделительной полосе и продолжал свою считалочку. Водитель «волги» прекратил свой словарно-матерный понос и замолчал. Мне очень хотелось открыть глаза и посмотреть, что происходит. Но только сильнее зажмурил их, и в темноте появились точечки разных цветов: красные, белые, зеленые, синие… Я стоял на дороге, а по лицу текли струи дождя. 

1.
За окном позднее утро. Алексей открыл глаза и нашел будильник: 10:30. Встал и побрел на кухню. Его ступни ощущали холод пола. В горле было сухо, мучила жажда. На дне стеклянного графина он нашел глоток воды. Сделав глоток, облизнул губы. 
На улице снег, стекло на кухне запотело. Алексей подошел к окну и пальцем провел по нему. Леша стоял полуголый, в одних трусах у окна и чего-то ждал. 

При распределении он попал в 506й мотострелковый полк. Его часть находилась в том месте, где на карте ничего не значилось. Лес, горы, снег и всего полтора часа от Моздока. 

Алексей и его товарищи перед боем играли в карты. Лица играющих были напряжены. Каждый осознавал, что может не вернуться. 

- Дама! – выкинув даму червей, покрыв короля треф, выкинул Ватаганов, и поправил белобрысую челку, свисавшую на глаза. 
- Козырь? Ишь, ты! – удивился Айрат. – И много у тебя их?
- Вот одна была… и ту отдал родимую, - с напускной грустью ответил Ватаганов.
- Слушай, ты так сказал, будто собственную бабу отдал нам, - хмыкнул Айрат. Его длинные худые ноги лежали вытянутыми и скрещенными в ступнях. О них постоянно спотыкались ходящие по подвалу солдаты, бубня различные ругательства. Алексей толкнул соседа в бок, тот тут же отреагировал – Что Леша? – развернувшись к соседу, спросил темноволосый парень, - И пошутить нельзя? – опуская взгляд в пол, и зацепившись за одну из щелей, произнес он.

Ребята притихли. Стало невыносимо тихо, их взоры прикованы к игральной карте Даме Червей. Ватаганов выдохнул сигаретный дым в невысокий потолок, задрав мечтательно голову вверх. Айрат взглянул на Ватаганова и перевел взгляд на лежащую на стуле потрепанную карту блондинки. 

- Может мне сегодня умирать... - и Айрат аккуратно взял со стула затасканную игральную карту. 
- Ну да! – сосед слева встал и сделал два энергичных движения: взад –вперед тазом. Тут же послышался одобрительный смех ребят.
- Что тут такого? – озираясь на хохочущих, встал Айрат, взяв карту в руку и прижал ее к губам и нежно поцеловал. 
- Я б тоже не отказался, - раздался голос позади играющих. 
- Никто б не отказался… - и вновь комната наполнилась смехом разнокалиберных голосов. 

2.
На улице шел мокрый снег. Он прилипал к подошвам моих старых ботинок и слепил глаза. Ветер жалобно ныл. Я шел к магазину, засунув руки в карманы осенней куртки, втянув шею в меховой воротник. 

Внутри оказалось тепло и тихо. Я был единственным покупателем в этот час. Продавщица, одиноко сидела за прилавком закутавшись в серый пуховой платок. Такие обычно носят пожилые цыганки… Она читала книгу в мягком переплете, наверняка купила на выходе из метро. 

- Привет, - подошел я к прилавку. Девушка лет двадцати, подняла глаза и внимательно осмотрела меня.
- Какую? - положив книгу переплетом вверх, спросила она. 
- Что? – не понял я. Ее пухленькие губки улыбнулись. Но, похоже, это была неискренняя улыбка. Ее желтые от красителя волосы слегка качнулись из стороны в сторону: длинные, тонкие, почти до талии, распущены. Она лениво подошла к стеллажу со спиртными напитками.
- Какую? - оборачиваясь на меня, повторила она.
- Столичную... - просипел я.
- Одну? – вставая на носки и краешками пальцев дотягиваясь до одной из красиво выстроенных бутылок, спросила продавец.
- Одну...- кашлянул я в кулак. 
- Сто двадцать девять, – кассовый аппарат привычно зашипел и выдал чек. 

Я засунул пол литра во внутренний карман куртки и вышел в снежную зиму. 
Было около часа ночи, когда я подошел к подъезду Лешки. Его окна на втором этаже с красными занавесками освещали мрак улицы.

- Ну, будем!- сказал Алексей, чокаясь полным стаканом.
- Будем! За тебя! - отозвались еще четыре голоса.
- С возвращением!!! – крикнул я под звон стекла, и залпом выпил прозрачную жидкость. Она привычно обожгла полость рта. Вскоре я почувствовал, как теплота разлилась по телу. 

После третьей рюмки водки я начал хмелеть. Помню, завязалась дискуссия про верность, армию и политику. Мы бурно начали обсуждать эти темы, но стук рассерженных соседей напомнил нам, что на дворе ночь. Мы перешли на громкий шепот. 

Когда за окном стало сереть, большая часть нас уже спала. Вовка уснул лицом в пустой тарелке, и его крепкому сну не мешал недоеденный пельмень. Кирилл даже во сне обнимал уже пустой стакан. Я и Лешка оказались самыми стойкими. 
- Пошли, покурим? – предложил он, выходя из комнаты. 
- Пошли, – промычал я в ответ. Я предпринял попытку встать, но не тут то было. Меня повело в сторону, и я плюхнулся снова на стул. Собравшись с силами, и опираясь на стол, я все-таки встал. 
На площадке холодно. В разбитое окошко падал снег. 
- Слушай, а чего на кухне не курим? – спросил я, опускаясь на грязную ступеньку подъезда. 
- А ну встань! – сказал Лешка грозно, увидев, как я мощу свою задницу на холодную ступеньку. – Встань, я сказал! - повторил он, и посмотрел так, что не подчиниться нельзя. Я нехотя пополз по стене вверх. – Ну вот, весь в побелке… - брезгливо сказал друг. Его рост более 2х метров, и сейчас он похож на дракона. Одобрительно кивнув, затянулся.
- Ну и хрен с ней! - ответил я уже стоя во весь рост.
- А ты молодец, держишься! А тех троих капитально вырубило. – Лешка сплюнул и тихо засмеялся. – Спать не хочешь? – наступая на остаток сигареты, и безжалостно давя её, поинтересовался он.
- Нет, – помотав головой, ответил я, и чуть не упал. Лешка опять улыбнулся. – Я так рад, что ты вернулся. Живой... – я подошел к парню и положил руку на плечо. 
- А я нет - через некоторое время отозвался Лешка, с трудом оторвав взгляд от ботинок. Он пошатнулся, но тут же восстановил равновесие, прикоснувшись к шершавой стене пальцами. – Иди спать! – приказал он, доставая новую сигарету из пачки. Его лицо стало серьезным и снова приобрело печать странной грусти и усталости. 
- А ты? – спросил я по-детски, улыбнувшись.
- Может позже. Сейчас не могу... - прохрипел он.
- Почему? Мы ж достаточно выпили, уже утро… Пошли, – пытаясь сфокусировать зрение на дверной ручке, спросил я.
- Не хочу видеть сны, – выдыхая дым через ноздри, ответил Лешка. Он опустился на грязную ступеньку, куда сначало хотел сесть я, и ладонями надавил глаза. 
- Сны – это прекрасно! - вставил я, наконец, поймав ручку входной двери. 
- Смотря какие... Я свои сны хочу забыть. – Лешка, широко расставив ноги, стряхнул пепел на нижнюю ступеньку. 
- Забыть?? 
- Ладно, пошли тебя уложу, как ребенок, ей Богу.... - кидая окурок ещё ниже на две ступеньки, и беря меня под руку, ответил друг. 
Мы вошли в квартиру, преодолели все препятствия до стола, тут я решил взять полупустую бутылку водки. 
- Ээээ … Оставь! Это после сна… - отстраняя меня от стола и уводя к кровати, что стояла в углу, зашептал Лешка. 
- Чуть - чуть… - умолял я,- вывернувшись и крепче обхватив горлышко.
- Оставь! - он отобрал водку, и поставив обратно на стол. Алексей подвел меня к кровати, и я неуклюже опустился на нее. Друг уложил меня словно ребенка: сняв штаны и укрыв по шею теплым одеялом. 
- А ты? 
- Спи! 
- А ты? – настаивал я.
- Сейчас лягу! – отмахнулся Леша. - Вот уж чем грозит женское воспитание! Когда у меня будет сын, буду сам воспитывать. А то вон как тебя развезло... Эх! - бурча себе под нос, говорил Алексей. 
Его короткие стриженные под ежика волосы смешно топорщились в разные стороны. Он провел рукой по ним, и вздохнул.
- Попытайся забыть… - поворачиваясь на бок, пробубнил я в полудреме.
- Если б это было возможно…

3. 
В то утро шел снег. Алексей сидел на корточках у стены полуразрушенного здания, курил. Лица мертвых боевиков лежащих всего в пяти шагах от него покрывались тысячами белых снежинок. Скоро их совсем заметет, и на их месте образуются небольшие холмики. Ноги уже не чувствовали холода, время давно остановилось. Красный огонек горел на ветру. Подставив запястье руки под лоб, он закрыл глаза. Как хочется спать. «Мамочка, как хочется спать!». Перед глазами всплывают картины ночного боя. Словно бесконечный сериал, режиссер и постановщик которого - война. «Боже, что ты делаешь?». Алексей поднял голову к небу, глаза по-прежнему закрыты. Он улыбнулся: «скоро все кончится, мама. Скоро кончится…». Потухшая сигарета безропотно упала в свежий снег.

Где-то рядом послышался скрип снега. Кто-то почти невесомо пробирался к разрушенному зданию. Алексей открыл глаза. Его взгляд скользнул по окружающей территории. Руки привычно прижали холодное железо к животу. Затаив дыхание, Алексей слился с кирпичной разрушенной стенкой. Его подошвы уперлись в основание стены, спина чувствовала каждый сантиметр неровности. Занавес снега закрывал видимость: убитые друзья, враги, лежали тут, рядом. Сегодня ночью он потерял всех. Всех, кто был рядом. Всех из своего близкого окружения.

Шаги стали отчетливее, аккуратнее. Слух отметил, как рядом чихнули… «Ай, яй, яй, как неосторожно…» - подумал Алексей, беззвучно спуская предохранитель. Он медленно подполз вверх по стене. 

- Эй, есть тут кто? Не стреляй! Я свой! – послышался простуженный голос рядом. – Не стреляй, свой я! Из Вологды я, Горбач… - Слышишь? – Алексей снял палец с курка, - Знаю, ты тут, не стреляй я выйду …сейчас… Не стреляй, свой я.
Алексей выпрямился во весь рост. Сердце бешено колотилось. В висках рывками застучала кровь, и некстати выплыла фраза: «Мама, я вернусь. Живым вернусь… верь мне», вспомнил он свое обещание. 
- Свой я. Из Вологды. Серега звать… Не стреляй брат! – продолжал голос за спиной. Алексей обогнул выступ разрушенной стены, и на выдохе сделал два больших шага. Больших настолько, насколько хватало ног, больших настолько, чтобы сохранить равновесие. 
- Стоять! – он воткнул автомат в серую шинель. – Не дышать сволочь! Поворачивайся, сука, медленно…
- Я ж свой… из Вологды я… - парень положил автомат на выступ стены, и неожиданно выкинул зажигалку в сугроб, и та утонула, оставив след скользящей звезды.
- Свой, а ну говори! – спокойным голосом сказал Алексей. – Пароль?
- Местный я… я на вас же работаю…
- Чего-то я тебя не помню пацанчик… - опуская оружие, произнес Алексей. – Ладно, морда у тебя доверчивая, сигареты есть? 
- Есть! – радостно ответил парень, осторожно прикоснувшись к шинели, достал смятую пачку.
– Держи! Алексей взял одну, и протянул обратно. - А тут у тебя что? - с опаской посматривая на выступ шинели, спросил он.
- Тут две ж сигаретки, давай за компанию? Ах, ты про это? - открывая шинель,- Пивко.
- Дарю! - улыбаясь, ответил он, и протянул банку пива Алексею.
- Щедрый,однако, ты... Вот только руки отморозил, не поможешь? – спросил Алексей. Паренек поставил банку пива аккуратно возле их ног в снег. 
Они закурили по сигаретке. Алексей посмотрел на белое небо, и так ему захотелось домой. Он вздохнул, и предложил открыть банку пива, за возвращение  живыми. 
Паренек побледнел, улыбка мгновенно ушла с лица. Он заворожено смотрел на банку пива.
- Ты чего? Ее боишься?!
- Нет … - еле слышно ответил парень.
- Ну, тогда, давай…- и Алексей взял со снега банку  пива -  ты первый.
Парень посмотрел в серое небо. Горы вокруг и тишина дышали таинством. Парень прижал сигарету побелевшими губами, и повернул язычок на банке.
Взрыв… эхом прошелся по горам, и наверняка где-то сошла лавина. Пацан пал ничком, образуя вокруг себя красное покрывало. Алексею оторвало кисть, и ударной волной посадило в снег. Он, будто малыш, который учится ходить, неуклюже опустился в снег.
- Вот мразь! – выдохнул Алексей, и посмотрел на оторванную кисть, что болталась на белом сухожилии. Сунул руку в сугроб рядом, - Ммммммммммм – простонал он, - Вот б**дь такая, вот сука изобретательная! - простонал он. Его взгляд скользнул на паренька, тот лежал с ужасающей гримасой, обращенной в небо, а недалеко от него лежала обычная на вид зажигалка. 
- Суки! Суки, мы хитрее!!! - крикнул Алексей в облачное небо, и заплакал, - Мммммммммм – он высунул руку из сугроба и оторвал на выдохе болтающуюся кисть. Затем издал оглушительный крик, согнулся пополам, и упал на бок, прижимая остаток руки к животу. Форма его тела приобрела форму зародыша. 

4. 
Совсем не хотелось спать, хотя стрелки часов лезли друг на друга – полночь. Тихая музыка ветра пела незамысловатую мелодию. Алексей сидел на кухне и читал книгу. Приглушенный, мягкий свет абажура заполнял теплом и уютом маленькую квадратную комнатку. Пачка сигарет лежала на столе, возле нее – коробок спичек. Он послюнявил палец и шумно перевернул страницу левой рукой. Стеклянная фиолетовая пепельница в форме разрезанного кристалла до верху заполнена скуренными желтыми фильтрами. Он читал книгу про любовь. Так хотелось ощутить что-то теплое внутри своего мертвого сердца. Так хотел, чтобы кубики льда с крошкой камня растопил кто-то. Кто-то, ради которого снова захотел жить. Кто-то, кто помог бы забыть страшные сны памяти, и уснуть в нежных объятьях. Алексей читал, шумно перелистывая страницы. Некого будить, и никто не позовет спать. Он один со своим прошлым, которое мучает и разрывает изнутри. Но никто не может вырвать его из этих адских дум, и он читал, уходя в страницы потрепанной книги с твердым переплетом, теряясь в мелком шрифте страниц. 
Он читал по ночам, потому что не мог спать. Иногда принимая снотворное приходил долгожданный сон без сновидений. Как замечательно спать! Не лежать с закрытыми глазами и видеть придумываемые сознанием картинки. Не лежать с открытыми глазами и видеть полномасштабные картины воспоминаний.

Он вернулся. 

Он вернулся живым, как и обещал матери, утирая ее слезы, что лились нескончаемым потоком, огибая небольшую родинку на левом глазу. 
Алексей отодвинул книгу в сторону. Уж слишком текст похож на сказку. Все просто и ясно. Ради приличия - подгонка под жизнь, вставлены несколько препятствий на пути героя. Так не бывает. Жизнь бьет тебя в самый неожиданный момент, момент, когда ты вроде думаешь: «ну все, теперь уж падать некуда, и это самая высшая цена, которую ты можешь заплатить».

Он затянулся, и снова посмотрел в окно. Внутренняя часть подоконника погребена под слоем пушистого снега. Снежинки аккуратно ложились друг на друга. Алексей поправил накинутую толстовку, и втянул шею в плечи.

Шелест проезжавших машин не позволял терять ощущение реальности. Город есть город, даже ночью. Он ненавидел зиму, снег. Рука провела черту на свежем слое мертвых снежинок, и тут же растушевала линию. На левой ладони остались капельки воды. Алексей с силой закрыл раму окна, и посмотрел на свое отражение. Смотрел на себя, но не видел ни себя, ни ночи…

5.
- Эй, парни! Насыпим перцу в штаны этим уродам? – спросил коротко постриженный блондин, с улыбкой поглаживая себя по голове. 
- Что за народ такой? – искренне удивлялся сосед слева. – Вечно воюет. Вечно крови хочет, будто в… будто в… - подбирая слова, пытался сказать поприличнее Айрат, - бешенной комарихе в течку…
- У комарих не бывает течки, остолоп! Это у сук! А эти бляди живут мало, но крови пьют… 
- Да, епть! Умный какой! – передавая сигарету дальше, отозвался блондин, – знаю, что течка у сук! Не только у собак…
- У баб тоже… - прокомментировал кто-то шедший сзади, и раздался общий смех.
- Ладно, пацаны, к делу! – коренастый парень, похожий на туго завязанную бочку, выплюнул остаток «беломора» - прекратить ржать как кони! 
- А че, нам плакать? – отозвался Алексей.
- Много смеешься, реветь будешь… - отчеканил майор.
- Солдаты не ревут… - улыбнулся Алексей и потуже завязал узел на вещмешке.

***
Их высадили в горах. Сорок человек шли небольшими группами, обследуя местность. Деревья, покрытые серебром, создавали ощущение сказки. Взвод шел переступая сплетения поваленных деревьев. Немного, но иногда встречались островки посадок. 
- Охуеть! - крикнул Ватаганов. 
- Чего? – уткнулся в спину сзади идущий Айрат. 
- Ты посмотри только! - осипшим голосом сказал Алексей.
- Матерь Божья! – подходя ближе к обледеневшим трупам, произнес Ватаганов.
- Иисусе… - ошарашенными глазами, добавил Айрат.
- Извращенцы, ёпть! – яростно ответил сосед Алексея. Кого-то начало рвать. Позывы рвоты и страха волнами находили на ребят.
В ряд, на заметенной снегом поляне лежало шестеро ВДВшников. Они были одеты, лица спокойные. Казалось, просто заснули, никаких повреждений. Но во рту у каждого был собственное мужское достоинство, которое использовано как кляп. 
- Суки гребаные! 
- Охренеть, это ж… какую веру надо иметь, что такое… совершать… 
- Звери это, звери, Леш! Мочить их надо, как Путин говорил, в сортире, - зло произнес Ватаганов.
- Мочить ублюдков! Нет у них веры. И понятия нет, что такое вера! 
Ребята обступили погибших полукругом. 
- Надо их… похоронить … что ли, - отходя от шока, произнес Алексей.
- Я спать теперь не смогу… - прошептал один солдат. 
- То ли еще будет, детка! – произнес майор, обходя трупы ВДВшников.
- Урод…- прошипел Айрат, и зло сплюнул.
Несколько ребят копали мерзлую землю, другие клали посиневшие трупы в неглубокие ямы, и потом забрасывали остатками веток наскоро сделанные могилы.
По пути кто-то ревел, кто-то блевал, кто-то зло и долго ругался.

6. 
Алексей открыл глаза, посмотрел в потолок. - Сон – мелькнуло в сознании. Зимние занавески легко качнулись, впуская свежий глоток морозной жизни. Алексей набрал в легкие воздуха и шумно выдохнул.
Осторожно спустив ноги, он встал с низкой кровати и прошел до окна босиком. Глаза слепил яркий белый, утренний снег. Он зажмурился. Рука провела черту на замершем стекле и тут же стерла. Яркое, голубоватое небо с безоблачным настроением вселяло надежду.

Алексей прошел на кухню и зажег газ под чайником. Пройдя в ванную, он лениво почистил зубы, оттянул нижние веки вниз и устало улыбнулся. 
- Спать надо больше! – сказал я, испугав друга до смерти. Он схватил зубную щетку и направил на меня. - Хочешь зубной щеткой выстрелить? – сдерживая смех, продолжил я.

- Ты, урод! Кто тебя научил так подходить? И вообще, откуда у тебя ключи от моей квартиры? – обретя уверенность в ногах, и успокоившись, спросил Алексей.
- Во чудак! Ты же сам дубликат отдал перед… Чечней… 
- Не помню… – выходя из ванны, толкая меня больно в дверной проем, входя на кухню, надулся он.
- Не помнишь? У меня свидетели есть – Людка, она присутствовала во время нашего разговора. 
- Людка? 
- Людка… - повторил я спокойно, выкладывая продукты на кухонный стол. Он был квадратным, посередине стояла маленькая вазочка с искусственной ромашкой. 
- Это та Людка, Славкина девушка? – печально спросил Алексей.
- Славкина, Славкина… 
- Ватаганова?! 

Алексей неожиданно схватил мою руку, что я так и застыл с апельсином в руке. Его глаза впились в мои удивленные расширенные зрачки. Под его взглядом я чувствовал, как они сужаются. 

- Моего друга? – изменившимся до неузнаваемости голосом, спросил Лешка, не замечая, что делает мне больно. Его лапища все сильнее и сильнее сжимала мое без того худое запястье.
- Да отпусти же! Больно! - вырвал я руку. Апельсин высвободился из моих пальцев с такой же радостью, с какой я освободил руку, и упал, прокатившись неумело по столу и на пол.
- Людка? Она далеко живет? – наконец нашелся Алексей.
- Да, память отшибло что ли? – рассердился я, поднимая апельсин с пола. 
Алексей опять подошел ко мне, моя рука сама выпустила только что поднятый фрукт. 
- Эй, эй!!!! – Не надо на меня так смотреть! – крикнул я, боясь показать свой испуг. 
- Память, говоришь? Память то отшибло, только это зараза осушила нужные кластеры, - отворачиваясь от меня, снова к окну, медленно, будто растягивая слова, произнес он. – Славки нет – опустившись на корточки посередине кухни, обречено сказал Лешка.
- Эээээ…. – не зная, что ответить я, - она ждет… она ведь ждет его, Леш…
- Знаю. Но его нет… Нет, и я не маг, я не колдун, я не умею воскрешать людей. Я не могу вернуть его.
- Что делать будем? – подойдя поближе к другу, и опускаясь рядом с ним также на корточки, спросил я.
- Сказать надо… - просипел Леша.
- Сказать? Но как? Я не знаю, как это нужно говорить…
- Думаешь, я знаю! – не обращаясь ко мне, сказал Алексей, и обнял ладонями лицо - Думаешь, я знаю, что говорить! – он замолчал. Я тоже молчал. Лешка отнял руки от лица, и посмотрел на меня. Но теперь его взгляд меня не испугал. В его глазах начинали скапливаться слезы. – Я не знаю… 
Я обнял друга, отчего мы оба, чуть не упали на ковер. 
- Придумаем! К черту все, я есть хочу! – я попытался улыбнуться. 

Наша еда была простой. Быстроразводимое пюре картошки и соленых огурцов банка. Мы общались, вспоминая детские годы. Как в первый раз купили портвейн, и выпили в беседке. Как дрались в школе, и как Димка сломал мне нос, только потому что я ему рассказал, будто его Людка хотела со мной закрутить. Мы смеялись, мы шутили. На какой-то момент я увидел своего друга, того, который еще не воевал. 
- Чего так скривился? – спросил я 
- Язык прикусил, - мрачно ответил друг.
- Соврать значит хотел? По быстренькому? – с усмешкой спросил я.
Лешка неожиданно сорвался со стула, и схватил меня за ворот рубахи уцелевшей рукой. Бедная ткань тут же начала трещать в его кулаке. Алексей скрутил ворот рубашки почти до беззащитной шеи, и я начал задыхаться. – Ты чего? – кряхтя, спросил я.
- Знаешь, если б ты не был моим корешем, я бы… 
- Отпусти… - во второй раз за день, просил я.
- Я бы придушил вот так… - и рубашка плотнее прижалась к моему горлу. – А потом вырвал кадык и оставил захлебываться собственной кровью… - угрожающе произнес Алексей. Его глаза подходили больше безумному человеку. Из левого уголка губ показалась тонкая струйка слюны. Я смотрел как загипнотизированный на неё. Слюна медленно стекла по подбородку и псевдоугрожающе повисла на Лешкином тупом подбородке. Она гипнотизировала меня, и мне стало все равно, сколько сейчас времени, все равно как мы скажем Людке, и что умираю голодным. Мои зрачки видели потолок Лешкиной кухни и, его слова доносились до меня через несущие стены. 
- Я таких как ты … - продолжал Алексей, - убивал и убивать буду.
- Леша! – что есть силы крикнул я, собрав остатки сил, и ударил его прежде висевшей как плеть рукой. Но мой удар словно муха для слона. Он даже не заметил. – Маша! – крикнул я, и рванулся в сторону. Рубашка порвалась, и я упал со стула на пол. 
Алексей держал в руке полоску некогда новой и дорогой рубашки. 
Я сидел на полу, держась обеими руками за горло, судорожно хватал ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег неожиданным отливом. 
- Прости… - сев на пол, и сложив колени вместе, обнимая их руками, раскачиваясь из стороны в сторону, взревел Лешка. Я смотрел на него не веря, что секунду назад он мог меня убить. – Прости, я… я… бывает… - пытаясь подобрать слова друг - я… я… видел вначале ты был, а потом… потом не ты… а мразь эта… тут же ненависть, злость и боль… - он запнулся, сглотнул, - а потом раз и ты… вижу ты… а не мразь… - шептал он.
Я встал с пола и осторожно подошел к другу. Вытянул руку и положил на плечо, пытаясь уловить момент между его колебательными движениями. Лицо Лешки спрятано между колен и он плакал. 
- Тшш… - успокаивал я его – Тшш… все в порядке. Я живой, ты живой, войны нет. Тут нет никаких духов, ты в России. Войны нет. Нет войны. Ее нет… - шептал я, сделав паузу перед Россией. Лешка поднял блестящие глаза и посмотрел вглубь меня, так глубоко, будто хотел увидеть двойное дно. 
- Честно? 
- Поверь мне…

За время наших разборок за окном опустились сумерки. Фонарь жег желтым нереальным светом кухню. Все произошедшее казалось игрой больного воображения. Именно в этот день, 24 февраля я понял, что вдруг изменился. Изменился не по своей воле, а по чужой. Я осознавал, что Алексею необходим психиатр, хотя бы тренинг пройти, высказать все, что видели глаза, и что делали руки. 
Но я промолчал. Вместо этого я сделал вид, что НИЧЕГО не случилось. Я поймал его руку и крепко сжал в своей ладони. Алексей отвернулся от меня и громко всхлипнул. 

- Я не понимаю, почему вернулся. Не понимаю, - продолжая смотреть не на меня, говорил он.
Я обнял его всем телом. Он плакал. 
- Для нас. Для Володьки, меня, Людки, Кирилла и Ромки. Для нас… 
Через пятнадцать минут я, наконец, снова сообразил нам еду. На улице опять пошел снег, и Леша сказал, что ненавидит снег. А я его любил. Так мы заново учились общаться и понимать друг друга, обведя вначале пунктиром, потом сплошной линией его службу и эту чертовы воспоминания о войне. 

7.
Морозная ночь. Тонкой корочкой покрылся растаявший вчера снег. Тишина в городке давала разыграться воображению. Будто сюжеты книг Кинга оживали в полуразрушенном, почти мертвом городе. Алексей всматривался во мглу. 

В целях разоружения незаконных военных формирований в районе Аргун было предусмотрено провести спец операцию частью федеральных войск Министерства Обороны и Чеченской Республики. Операцию проводить в три этапа: 

На первом этапе создать ударные группировки войск и занять исходные позиции. Провести мероприятия по установлению полного контроля п. Комсомольский, захватив командные и господствующие высоты над п. Пригородное, Чечен-Аул, Комсомольское. 
На втором этапе в течение 3-х суток изолировать р-ны Аргун, Гудермес, Шали, Курчалой. Захватить командование и господствующие высоты. 
* На востоке Терского хребта
* Гору Гойтен-Корт

Создать внешние и внутренние кольца окружения г. Аргун. 
На третьем этапе – провести разоружение НВФ в г. Аргун, и Микер-Юрт. 
Для выполнении задачи привлечь 104 воздушно-десантную дивизию, 106 воздушно-десантную дивизию, 129 мотострелковый полк, 506 мотострелковый полк. 
Первый этап провести после завершения операции по разоружению в Грозном и высвобождении задействованных в ней 106 воздушно-десантной дивизии, 506 мотострелкового полка.

Выдвижение войск осуществлять только после надежного поражения средств противника в районе выполнения боевых задач.
Огневое поражение на всех этапах операции осуществлять огнем авиации и орудий танков выдвинутых на прямую наводку.

Огневое обеспечение внешнего кольца блокирования осуществить в сосредоточенными и заградительными огнями по основным дорожным направлениям, ведущим к п. Аргун и Мескер-Юрт с целью подхода резервов из других населенным пунктов. 
Группировка войск «Север» в составе 604 воздушно-десантной дивизии, специального назначения 106 воздушно-десантной дивизии, 76 воздушно-десантной дивизии, 129 мотострелкового полка, 45 мотострелкового полка, 506 мотострелкового полка, 165 противоминного полка, 8, 21,22 оброн (,ВВ) артиллерия гр. «Север» адн -10, отдельных батарей – 3, авиация СУ-21 .
Операцию вести в три этапа.
Алексей открыл глаза. 

8. 
Восток окрасился в красный цвет, когда я сидел на подоконнике, и курил сигарету за сигаретой. Ветер бился в окна. 

Лешка начал пить. И каждый день напивался до отчаянного бреда. Его глаза были на мокром месте, всякий раз, когда я приходил к нему. Он привычно улыбался и, проводя меня на кухню, доставал из шкафчика нескончаемую поллитру, не принимая отказа набулькивал стопочку, и в итоге выпивал и мою порцию. 
В комнате бушевал беспорядок. На полу валялись книги, скомканные бумаги, старые фотографии, пустые пластмассовые бутылки 2-х литрового пива, перевернутая пепельница и к моему удивлению сломанная табуретка. На моё искреннее удивление, Алексей, посмотрев на меня, снимал глуповатую улыбку, и произносил:
- Вот такой бардак черти устроили в моей душе. 

Я не находил, что отвечать, и морозил глупости. Одна из них:
- Тогда я беру «Доместос» и «Тайд» и буду гонять твоих чертей до обморока! 
Алексей улыбнулся. Он улыбнулся, нормальной улыбкой. Обнял меня за плечо, и мы пошли снова на кухню.

Пока он пересказывал разговор с Людмилой, я вымыл всю посуду, что скопилась в раковине. Я слушал голос друга, но находился не с ним, не рядом. Будто со стороны смотрю на него, ссутулившегося над столом, где по середине стоит ваза с глупой белой ромашкой из пластмассы. Я вижу себя, машинально выкручивающим губку и капающим средство для мытья посуды, вспенивая его, и беря новую грязную тарелку. Я вижу его глаза, почти потухшие, красные, сонные, замученные. Я вижу свои глаза – стеклянные, ничего не понимающие, отрешенные.

Мы говорили о Людмиле, о Вячеславе, о его маме, что не дождалась. Мы говорили обо всем. «Говорили» слишком много сказано. Говорил Леша, а я протирал чистую тарелку полотенцем в пятый раз.

- И потом Люда просто отключилась. В обморок упала…- произнес Алексей.
- Прости? - вытирая руки о намокшее полотенце, переспросил я.
- В обморок упала. – повторил он – когда про Славку рассказал. 
- Неудивительно… - посмотрев в окно, опять вдаль, насколько хватало глаз, ответил я.
- А потом пришла в себя, стала бить меня и орать. Пришлось ее в ванную тащить и голову под холодный душ…
- Да уж… Жестко ты…
- Только так истерики умею прекращать. Не бить же ее? Вот. Наревелась, и ушла, напоследок поцеловала руку и обняла меня. Пойми этих женщин! Разве можно понять?
- Нет! – опять посмотрев в окно, в темноту ответил я.

Вскоре воспоминания Алексея передались мне. Я единственный, кто понимал, кто утешал и не осуждал. Мои собственные этапы жизни слились с историями друга, и считал их собственной биографией. Сидя на кухне допоздна, он мог спросить:
- А помнишь, как курили «хенку»? Да… хорошо нажрались тогда… - он улыбнулся - Хорошо…
- Это Айрат притащил? Откель? - интересовался я.
- У местных чурок. 
- Аааааа… ну да, - кивал я.
Алексей помолчал немного, а потом будто вспомнив, тяжело произнес.
- Вот помню я наши КШМки попались. Жалко ребят, хорошие связисты. Свои же…
- Р-142 или Р-III? – уточнил я.
- А тебе какая разница? Ты что, сечешь?
- Ну, P-142 на базе Газ 66, PIII – работает в режиме ретрансляции, диапазон 156 до 50 км.
- Ну, ну… - покачивал он головой 
- А вот Р –130 до 450км фурычит, - гордо отчеканил я.
- Да, не чайник… - опрокидывая стопку, ухмыльнулся Алексей. 
- Просто брат связистом был, вместе учились… 
- Ты тоже связист что ль? – наливая снова, задал вопрос он.
- Нет, чисто за компанию… 
- Ясно…

И я действительно рисовал картины чужого прошлого, прошлого, которое не мое. Людка и Кирилл вскоре и со мной перестали общаться. Мы виделись крайне редко, и на мои обиды такого невнимания, Люда спрашивала:
- А о чем мы будем говорить? 
- Как о чем? – удивлялся я – Обо всем…
- С тобой невозможно говорить. Ты только и твердишь как ты и Леша ходили туда, стреляли там, производили захват. Только пойми, ты – не воевал. Это чужие воспоминания. 
- Ну… - мямлил я…
- Ну вот, я же сказала, нам не о чем говорить… - Люда вздохнула, жалостливо улыбнулась и встала из-за столика. – Сходи к психотерапевту. Надеюсь, он вернет тебя к реальности – сказала она почти у стеклянных дверей кафе. 

Я пригласил ее в кафе, а она провела со мной десять минут: выпила кофе, скурила сигарету и ушла. 

Я остался один. И было жутко видеть эти взгляды окружающих. Казалось, они меня жалеют. 

9.
- Ты пойми, - твердил мне в лицо Леша, - пойми, смерть она такая… - он улыбнулся – рано тебя никогда не заберет. Она совершает благородное можно сказать дело. 
Я нахмурился, и бросил соленый орешек в рот. 
- Именно благородное! Приходит к тебе, когда в ней нуждаются. Ее хотят, зовут … и вот она! – Алексей улыбнулся, сжал мою руку в своей ладони, как бы доверяя мне самую большую тайну на земле. 
- Хочешь сказать, стоит позвать, и она придет? 
- Придет. Обязательно! – кидая очередной соленый орешек в рот, и наслаждаясь его вкусом, утвердительно кивнул Алексей.
- А ты звал ее? Ну, там? Звал? 
- Да. 
- И что? Почему же ты живой?
- Ну, ты и тупик! – всплескивая руками, и проводя рукой по своей ершистой голове, воскликнул он. – Я же сказал, рано, она не может тебя забрать! Понял?
- То есть ее зовешь, она приходит. И если не твой сегодня день, просто стоит и смотрит на тебя? А если твой час – забирает? 
- Правильно, извилины работают! – улыбнулся друг, - все верно! - и похлопал меня по плечу. 
- А как узнать: твой час или не твой? - Мой вопрос заставил задуматься Алексея на пару минут. 
- Проверить просто надо… 
- Просто проверить? – я закашлялся. От такого ответа мой орешек попал не в то горло с перепугу, и застрял. 
- Эй, - Алексей захлопал по моей спине. – Это не страшно… 
Орех, наконец, провалился вглубь моего тела, и я делая огромные глотки вчерашнего морса, пробубнил.
- А вдруг мой час будет? 
- Не будет. Ты молодой еще. Нам помнишь, Ромкина мама нагадала – до семидесяти доживем. – Алексей улыбнулся, и спародировал мое испуганное лицо. Приступ кашля возобновился, теперь глоток воды опять перепутал путь. 
- Хочешь, завтра и проверим? – провожая взглядом последний орех в моей руке. – Вот увидишь, будешь жив, здоров. 
- Ты … ты … - я хотел сказать «Ты больной!», но лишь беспомощно опустил голову. 
- Значит - согласен! – улыбаясь, и довольно потирая руки, воскликнул Алексей. 

***
Я долго лежал в ночи и смотрел на зажженную свечу. Воск капал на полировку, а я думал, зачем ее отчищать, если завтра я проверю на прочность жизнь? Если завтра придет она, и будет решать: мой день или не мой? 

В комнате прохладно. Тоскливая осень целый день скучала по кому-то. Я лежал по голову укрытый одеялом и думал, как извращает мозги их боль, воспоминания. Какими больными они приходят обратно. Приходят «другими». Другими без способности чувствовать тепло, радость. Чувствовать жизнь. 

Алексей часто говорил, что хотел бы погибнуть Там. Потому что Тут, иные устои, правила, решения. Тут есть те, кого он любит, а это уязвимое место. Там – нет никого, кого любил бы он. Частенько я порывался встать и уйти от него, потому что нет сил слушать его бред и опять и опять прокручивать ужасные сцены. Но кто же останется? Кто будет его кормить, и следить за рассудком чтоб не вытворил то, что не реализовал Там. 

Я