Литературная критика

Не знаю, возможно, это какой-то личный момент, но со временем мои
отношения с красотой сильно осложнились. Я бы сказал,
образовалось даже какое-то презрение к красоте, иногда срывающееся в
вульгарную ненависть. Именно это обстоятельство дошло
сначала до моего сознания, и только потом уже вошло в мою голову,
что, собственно, после того, как мое отношение к красоте
стало негативным, я обрел способность чувствовать ее за
километр, просто-таки особый нюх на красоту образовался, как у
специфически натренированной собаки. Впрочем, сравнение с
собакой не очень проходит, поскольку животное тренируют с помощью
положительного стимула, кусочка сахара, а у меня с чувством
прекрасного все было наоборот, за каждое случайное
обнаружение пусть и глубоко спрятанной гармонии я словно получал в
награду порцию невыносимой горечи. Появился своеобразный
страх, парадоксально и многократно усиливающий чутье. Кажется,
это называется невроз. Невроз красоты.

Привыкший с юности копаться в себе, я попытался разобраться в
происхождении этого странного невроза, разобраться в его
психологии и философии. Для начала, памятуя о культурных механизмах
порождения комплексов, я задался вопросом, а не является ли
невроз, или комплекс красоты результатом попросту
неправильного воспитания?! И действительно, если учесть, что в моем
конкретном случае глубокое воздействие на мое подсознание
оказала русская литература, с самого детства превращавшая
окружающий меня реальный мир в мир параллельный, то не кроется ли
ответ в несомненном влиянии на меня текстов Толстого, или,
скажем, Достоевского?!

Почти все самые любимые герои Толстого, как
известно, не то, чтобы некрасивы, но они не
красивы. Наталья Ростова, Марья Болконская, Левин, Кутузов, Пьер.
Понимаете, они, как это ни парадоксально, красивы как раз
тем, что в них отсутствует бесспорная, признанная, оцененная
обществом красота. Люди зла у Толстого,
наоборот, являются как раз носителями этой презренной, и столь
обожаемой светом красоты и стиля. Элен, Анатоль, Вронский.
Последний, впрочем, где-то маргинал, ибо слишком близко
приближен к среднему, промежуточному лагерю, в котором мы
обнаруживаем всего двух человек. Это герои поистине трагические,
Андрей Болконский, и Анна Каренина. И внешне, и внутренне они
тотально прекрасны, и они красивы, в том числе, и той,
ужасной для Толстого красотой, понятной высшему обществу. Они
красивы стильно, так же, по крайней мере, как Анатоль Куракин, и
его сестра, если не более того. И уже одно это, как можно
вообразить, составляет их внутреннюю драму. Странное
презрение к самим себе явственно ощущается и в Андрее Болконском, и
в Анне Карениной. Это, на мой взгляд, очень глубокое
психологическое обстоятельство, интерпретировать которое можно и
нужно, но которое все же вряд ли возможно исчерпывающе,
достаточно глубоко понять. Собственная красота Андрея и Анны,
главных героев двух главных романов графа Толстого, с одной
стороны, ставит их на одну доску с представителями чистого,
красивого зла, так что никто уже не заподозрит в том внутреннем
бунте, который бушует в душе каждого из них, вульгарную
редукцию, подмену мотивов, и так далее. Они, можно сказать,
потому же красивы и стильны, почему знатны и богаты, только
красота и стиль имеют в данном контексте куда как более
определяющее значение, чем богатство и знатность! Доказательство —
Долохов. Этот человек не слишком знатен, и удручающе беден.
Но он ярчайший представитель специфического стиля, и этого
достаточно. Стиль, красота — главное в мире, где, по Толстому,
все ложь, все неправда, все обман, и все — зло!

И вот, Андрей Болконский, и Анна Каренина, они втайне презирают не
эту свою собственную стильную красоту, или свой собственный
прекрасный стиль, а самих себя по соответствующему поводу.
Разве это не комплекс красоты?!

Не этот ли комплекс они пытаются преодолеть, правда, в каждом из
двух случаев по- своему совершенно?! Князь Андрей выбирает путь
простой и ясный. Он выбирает Наташу Ростову. Она, эта
прекрасная девушка, которую, строго говоря, нельзя назвать
красивой, должна спасти его. Рядом с ее другой
красотой, рядом с ее стилем, который, собственно, не может
быть признан обществом и за стиль (потому что в нем, как
сказали бы сейчас, слишком много почвы), его, Андрея, вечно модная
красота — маска, позволяющая пустым и ничтожным, или очень
злым и бессовестным людям принимать его за своего,
изменится. Эта маска станет прозрачной. И он обретет свое,
человеческое лицо.

Как мы знаем, попытка не удалась.

Анна Каренина, само собой разумеется, или на первый взгляд, это
совсем другой случай. Хотя внешняя канва во многом совпадает. И
Андрей, и Анна прекрасны, и они одинаково нелюбимы, и
несчастны. В среднем, так сказать. Трудно, однако, предположить о
существовании какого-то там комплекса, или невроза красоты у
Анны Карениной до ее встречи с Вронским. И не могло быть у
нее никакого невроза красоты до этой роковой встречи с
Вронским. Впрочем, с точки зрения современной сексологии и
социологии вообще, встреча была не роковая, а вполне счастливая.
Как часто приходится нам теперь выслушивать, или прочитывать
эти бесконечные истории знаменитых, или неизвестных дам,
суть которых, историй, то есть, сводится к следующему: «О, я бы
никогда не узнала, что живу без любви, живу неполной жизнью
с не тем человеком, если бы не судьба, если бы не эта
счастливая встреча! А теперь я...» Ну, и так далее. Иногда,
впрочем, речь идет не о встрече, а о смене ориентации, и даже
пола. Так что, сюжет современного варианта Анны Карениной мог
бы живописать о том, как некто в своем порыве к счастью
сменил сексуальную ориентацию (или пол), а потом оказался в
пустоте, в вакууме, в процессе бесконечной и бесполезной погони
за призраком этого самого счастья. Да плюс остракизм
обывателей, травля в СМИ, преследования участковых уполномоченных, а
в результате неудачный суицид, и возвращение к
первоначальному полу (сексуальной ориентации) при содействии санитаров
психиатрического заведения.

Но вернемся к Толстому. Общество, в котором живет Анна, запрещает,
мне думается, именно любовь, а не страсть, не
страстную любовь, как считалось ранее. А любовь в
контексте романа это такая страстная любовь, которая принуждает
жертвовать ради себя некоей красотой, стилем. Анна теряет стиль,
становится в глазах людей, и в своих собственных,
уродливой. Утраченная красота ей не нужна, но вынести тяжкий груз
непривычного ей уродства Анна не в силах. Поэт Аронзон писал:
«Принимаю тебя, сиротство, как разлуку, разрыв, обиду...»
Анна должна бы была сказать себе: «Принимаю тебя, уродство».
Она пыталась, мы знаем. Не вышло.

Итак, как можно догадаться, все эти размышления буквально открыли
мне глаза. Действительно, сказал я себе, я не могу отрицать,
что чрезмерное увлечение на протяжении всей жизни русской
литературой не может не повлиять на зарождение в подкорке
многих русских людей своеобразного комплекса красоты. Впрочем,
можно обойтись и без чрезмерного увлечения. Уже основные мифы
и архетипы русской книжной культуры толкают к этому
«заболеванию». Дантес красив. Пушкин уродлив.

Впрочем, кроме давления традиции, как можно догадаться, существуют и
другие, более глубокие причины возникновения невроза
красоты. Боюсь, однако, что это не может быть предметом данного
обсуждения. Но. Так или иначе, лично я, во имя той правды,
которую нам завещал гений, давно уже перевожу известную фразу
Достоевского для себя так: «Красота убьет мир». (И добавляю:
и стиль!) В сущности, это то же самое, но применительно к
результатам той эволюции, которую прошло культурное
человечество в деле замены доверия сговором. Ну, грубо говоря.

Принимаю тебя, уродство?!