Онтологические прогулки

Предметом наших размышлений в рамках темы «Пространство культур и цивилизаций» является город, причем конкретный город — Саратов. Мы хотели бы поставить проблему метафизики Саратова, самой возможности такой метафизики, ибо в культуре существует, циркулирует, пропагандируется идея о том, что есть некоторые особенно отмеченные города, предназначенные самой судьбой для того, чтобы, размышляя о них, иметь путеводную нить и возможность прорыва к самим основам бытия. К их числу относят Петербург, Вавилон, Рим и другие города, которые называют «засимволизированными».

А вот Саратов? К каким основам бытия может быть он путеводной нитью. Ответ на этот вопрос связан с пониманием тех сдвигов, которые произошли в метафизике XX века, в том числе в понимании того, какие именно ценности могут быть признаны фундаментальными. И в то же время этот ответ зависит от позиции размышляющего, принятой им методологии, самоощущения, предшествующих перипетий личного существования. Высказать суждение, в котором не было бы следов всего этого, невозможно. Следует только стремиться к рефлексии этих следов, что и дает надежду на рациональность высказывания. В рамках европейской мыслительной традиции рациональность связывается с умением схватывать противоположности, работать в режиме диалога. Вот почему наш Саратов будет городом для Двоих. Для собеседников, для эго и альтер-эго, для внутреннего диалога. Вернее было бы сказать — город Двоих, одного и другого.

Мифологема города раздваивается на город-рай и город-ад. Город может восприниматься как рай, потому что он выделяет некое место, сакральное пространство, в котором сосредоточены материальные и духовные ценности цивилизации, где приносятся жертвоприношения, творится культура и история. В городе находятся духовная и светская власти, которые призваны приблизить человека к Богу. Город противостоит внешним стихийным силам природы и пытается привнести внутреннюю гармонию в отношения человека и природы, он может превратиться в город-сад. Город защищает от врагов и открыт для друзей. Город находится на земле, расползается в разные стороны, но всегда устремлен вверх, поднимается на холмы, возвышается высотными домами, как будто желая стать Небесным Иерусалимом.

С другой стороны — в городе собираются зло мира, проявляются все пороки и болезни цивилизации. В городе трудно удержаться от бесчисленных соблазнов и грехов, он несет проклятие и погибель. Город становится блудницей, клоакой и гноищем, легко превращается в Вавилон, в Содом и Гоморру, в Геенну огненную. В каждом городе есть вход в ад: через метро и канализацию, подвалы и погреба, катакомбы и подземелья. В городе все кажется временным и искусственным, а поэтому ложным и мертвым. В городе просто погибнуть от несчастного случая и умереть без покаяния. Город в первую очередь открывает широкие врата и предоставляет пространный путь, ведущие в погибель, и многие идут ими. И тем большая заслуга того, кто в городе сумел пройти тесными вратами и узким путем, ведущим в жизнь.

Итак, каждый город занимает свое место на границе миров, располагается где-то между раем и адом, и устремляясь ввысь всегда находиться на краю пропасти, висит над бездной. И непонятно что или кто удерживает его от падения — неизвестные праведники или только терпение и милосердие Божие. Хотя в городе есть тайники и притоны, но по большому счету ничего не возможно скрыть полностью и навсегда, особенно от высшего Наблюдателя и Судьи, потому что «не может укрыться город, стоящий на верху горы» (Мтф: 5.14). Каждый город несет свой крест и проживает свою судьбу.

Мы избрали для наших диалогических размышлений о Саратове следующий путь: город-место, город-имя, город-тело, город-текст и город-миф, не рассчитывая, однако, завершить этот путь в данной краткой статье, но лишь намечая его возможное направление. Саратов основан по указу для выполнения двух функций: охраны и окормления. Он поставлен охранять, в нем неизбежно проявляется что-то рубежное, но поскольку сам рубеж достаточно размыт, то замысел города не военный, имперский, а вполне житейский, на всякий случай. Большая военная беда обходила Саратов стороной.

Но если повернуть взгляд внутрь — то окажется, что именно тут она и поселилась. Не будет преувеличением сказать, что по количеству средств самоуничтожения наша губерния (Саратов плюс околица) едва ли сравнится с каким-либо другим местом на Земле. Балаково, Шиханы, Энгельс, «Микроб», Атомка, аэродром... Саратов не охраняет рубежи, а сам является рубежом между жизнью и смертью, которая придет не извне, а изнутри. Это Геенна огненная, которая не горит лишь благодаря Божьему промыслу. По теории вероятности Саратов должен был уже многократно погибнуть. То, что этого не случилось, следует считать чудом. Саратов как место избран для того, чтобы напряженно искать ответ на вопрос «быть или не быть», но уже в более глубоком, чем гамлетовском смысле. Не состояться как личность или не состояться, а именно онтологически «быть» допущенным к существованию или нет. Саратов в этом смысле может осмысливаться как нечто «исключительное», фундаментально важное для истории человечества. Желтая гора: знак избранности и зараженного места.

Функция окормления отражена в гербе нашего города, похожем на голубой поднос с царской рыбой. Это воспринимается как приглашение к обильному столу с ухой из стерляди да с саратовским калачом. Однако стоит осмыслить и символику числа «три», и библейский смысл «рыб» и «рыбаков», который разворачивается в идее следования за Иисусом, причем до его воскрешения и вознесения, когда смерть еще не попрана смертью, а нужно поверить «заранее».

В имени города содержится код его судьбы, поэтому важно внимательно вслушаться в его озвучание, как и в звучание имен-метафор, которые есть у многих, может быть всех мест, где селится человек. Саратов как «желтая гора» находится в чаше, надежное, теплое. Но вот Алтынная гора — там дом сошедших с ума. Вот Лысая гора — несомненная Голгофа, вот Соколовая гора — кто знает, что там, в ее пустотах, какой лабиринт. И кто до конца разгадает и истолкует смысл стоящего там памятника, его пентаграмму — основание и его журавлей, числом двенадцать.

Когда во время путешествий мы говорим, что явились из Саратова, то почти всегда вспоминается — «к тетке, в глушь, в Саратов». Город действительно принимает уставших, горюющих людей, давая им поддержку, силы для новых, более удачных дел. Но в то же время Саратов долгое время был закрытым, он не мог принять всех «блудных сыновей», даже если бы хотел этого. Закрытость есть свидетельство того, что не все здесь можно видеть, не превращаясь в соляной столб.

Памятники Саратова демонстрируют жесты благородные, сдержанные, интеллигентные, спокойные. Но их постаменты часто говорят о том, что стоящие на них люди заняли чужие пьедесталы. Таков, например, памятник Н. Г. Чернышевскому и Ф. Э. Дзержинскому. Тот, кто об этом помнит, хорошо понимает смысл библейского изучения о возвращении ветра «на круги своя» и устрашается неизбежности поругания любимых кумиров.

Отсутствие замысла, «неумышленность» Саратова дали возможность строить его тело и дух естественно, как птица строит свое гнездо. Это делает город исполненным, цельным, завершенным. Никто не может упрекнуть его в том, что он недостроен, недоделан. Но вместе с тем отсутствие плана — это одновременно и отсутствие стиля, вернее попытки приручить любой стиль. Саратов — опереточный, шутовской Вавилон, где был издан манифест о национализации женщин, но до большого блуда не дошло, где бывал Распутин, но не было распутинщины, где радикальные идеи Н. Г. Чернышевского и его сны воплотились в дома 8-го Марта и т. д. Может именно поэтому (из-за рассеянности, любви к болтовне, язвительности, склонности к осуждению других — смотри «желтые» ключевые слова в магии цвета) Саратов и заслужил пророчество Иоанна Кронштадского: Саратов провалится.

Метафизика Саратова — это метафизика волшебного Города, висящего над бездной. Это место окормления и охраны для тех, кому опасность угрожает не из-за рубежа, а с той стороны, изнутри, из преисподней.