Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Частичные объекты. Частичные объекты.
• Частичные объекты. Схолии.
• Частичные объекты. Кондратьевский проспект.

Disjecta membra

1.

Непритупившееся лезвие лядвий.

Disjecta membra
в оригинале повествует о знании, отделенном
от наших органов чувств миниатюрной мембраной
божественного дыхания, от которого,
я бы добавил, запотевает
зеркало обратного видения. Надвигающийся пейзаж
опрокидывается с головокружительной быстротой
за спину, и затылок
                   остается лежать, раздавленный,
на шоссе.
У него открывается третий глаз.
Подобно апории о стреле,
иссушающей в геометрической прогрессии мозг,
мы ни на йоту не приблизились
                   к пустыне оргазма.

Отдельно
руки,

отдельно кисти рук,
отдельно голени и, конечно же, шея.

Утешением — единственным — служит то,
что все отчетливей проступает
разница между междометием и бесстрастным глаголом,
ничтоже сумняшеся приводящим
к взрыву синтаксическую машину.

2.

Польская речь,
с ее брызжущими согласными,
словно бы цепляющимися за колючую
проволоку просодии.

Анна, психолог по
образованию,
пересказывает «Психоз».

Лицо Перкинса в парике,
когда он поворачивается, и все
такое.

(В какой-то момент
спохватившись
и переходя на английский.)

«Море волнуется раз», —
хочется произнести мне, ибо мы идем
вдоль моря. И оно гудит

подобно раковине из детства,
с вырезанной на пятнистом панцире датой:
1939.

(Что интересно в раковине,
так это вихрь,
вытягивающий пустоту вдоль стенок того,

что является не более чем изнанкой
все той же тяги, предназначающей вещь
становлению,
спиралевидному выворачиванию вовне.)

Водоросли, топляк.

Ни к чему

не обязывающая прогулка.

3.

Очарование нарисованных на обоях руин,
за которыми угадывается
«Гибель Богов», как сказал Аркадий,
перед тем как сидевший в первом ряду коротко
остриженный бард из числа «просвещенных консерваторов»
                   бросился
его душить. Жаль,
что я не гомосексуалист
и не ведущий колонки светской хроники
в St.-Petersburg Post,— не пришлось бы
оттаскивать его в коридор.

Вечером в Михайловском саду мы пили вермут.

Снисходительно настроенный Волчек
кричал ничего не подозревающим пассажирам,
расположившимся на верхней палубе
прогулочных катеров,
                   «отсоси»,
чередуя его с куда более претенциозным,
на мой взгляд, «suck my dick»,
подсказанным, между прочим,
очаровательной феминисткой. Признаться,
в этом безобразии был свой шарм.

Теперь что касается поэзии.

Когда завеса –
пьянства, разумеется пьянства — разорвалась,
(то есть на третий день),
никогда не поздно, решил я, начать
хотя бы с малого.
                   Например,
с карьеры ди-джея, переводчика
с никому не известного языка, агента по
литературной недвижимости, вышибалы
на поэтических вечерах, ясновидца,
радиоведущего, наконец. Почему бы, в самом деле,
                   и нет?

Рассуждая таким образом, я обрел
то необходимое спокойствие духа,
которое и позволило мне
безошибочно поместить
фразу о нарисованных на обоях руинах
в начало этого стихотворения,
выровненного по левому полю.

4.

О, бритая, бритая голова!

Совсем,
наголо бритая!

Ты ли смотришь
немигающими глазами,
всю ночь напролет,
смотришь и молчишь, смотришь
         и молчишь,
приводишь в ужас одним своим видом!

А ведь я помню тебя, голова,
совсем другой.
С мальчишеской стрижкой,
с губой закушенной, с расширенными
         зрачками.
И как покоилась на моем плече.

Плохо, голова,
плохо ты поступаешь,
делая так, как тебя не просят.

Плохо, и в тысячу раз еще хуже,
когда,
         бедная,
испуганным взмахом
руки
      отрубленная
                   при пробуждении,

скатываешься

ко мне на подушку.

5.

Стронциевый лик святого вмурован в портал.

На закате солнца,
когда простирается море и муравьи
прячут выеденный изнутри яшмовый кокон
шмеля в оправе цыганской розы,
чьи лепестки пахнут мускусом и землей,
его выпростанная из рукава кисть — детородный мускул —
собирает пространство в немое «вот»,
подвешенное к такой же

немой
дейктической гирлянде,
озвучить которую все равно
не хватит дыхания. Двадцать две кроны

оттягивают карман.
И ты идешь от них избавляться,
как от дурных

мыслей.

Но избавленья не жди.

Колокол выплевывает длинный язык,
погребая день.

6.

В муниципальной библиотеке города Висбю
в 12 утра
выступали поэты.

Gaurdian сообщала
о стремительном паденье курса рубля.

Я ни слова не понимал по-шведски.

Оставалась узкая
металлическая тропа
молнии на свитере Хельги, благо

она рифмовала глубокое декольте
с почти супрематическим
треугольником внизу живота.

Там обрывался гортанный клекот.

Thus, out of a sudden,
I saw her undressed, bieng
absolutely aware of what I was doing:
.....................................
.....................................
.....................................

в образе девушки, that was singing
of all the vessels that have left the harbor, о всех,
до кого давно уже никому
не было здесь никакого дела.

Отвратительная акустика.
Шорох
просматриваемых украдкой газет.

Пробуждение со словами
«Valkommen till Microsoft»,— единственным,
что не нуждается в переводе.

7.

То, о чем не следует говорить,
говорит само за себя, —

как риторическая фигура
умолчания в дневнике,
купированном на предмет тестикул
блюстителями чистоты языка.

Блаженны входящие в интернет.

Перефразируя парадокс лжеца,
поэт-трансвестит не преминет добавить:
«Я, истина, лгу».

Архаическая встреча на операционном столе
(интерфейсе) алетейи
и зашивающей ей раскрашенный
философом рот
              швейной
                      машинки синтаксиса.

Ибо его есть царствие.

По окончании семинара
д-р Л. раздает присутствующим
фигурки слонов.

1998