Поэзия

Колдовство

На счастье били красивые белые чашки
без рисунка. Совершенною формой
они были Плодом.
Они так! быстро падали сорвавшейся рыбиной,
трепеща, отливая, живые, вдруг
замедляясь у самого пола, чтобы
наполниться до краёв
надеждами. И посылами тайными.
Цвет
мог поспорить с самой синевою.
... чтоб в осколочном взрыве с собой унести нас,
в мир другой, управляющий нашим, иначе
недостижимый.

Так вот и думаю: была здесь чья-то
недобрая чуждая воля, или мы сами
недостаточно чаш разбили
и пронзительно чистых стаканов
чтобы счастие обрести?
Или разбили довольно.
Но не дотянулись на меру ладони
до обретения.

И кто-то сглазил.

Бедность

Ах, как он раскручивает
         над головою плётку!!
Так устрашающе,
        грозно так,
           и так совершенно!

А мне вот и нечем
             защититься от этого:
Кожа моя совсем не слоновья,
Строить козни я не умею...
И просто нет денег, чтобы купить
ЕГО плётку; боевой лазер;
Вакуумную мину или
                 хотя бы
Завалящий ручной пулемёт.
А бежать — как-то очень уж стыдно...
                                  Вот
и говори потом европейцам,
что ты не варвар,
И что руки твои не в крови.

Бабочка

Я выпустил бабочку в сопках саянских. Она
Опустилась на рододендрон, вспорхнула
На пёстрый цветок, названья которому нет.
И не усидела, не усидела на нём,
                          соскользнув
          в линию горизонта.

          ПаУ ПАу-ПАу

Планер снижался к пахучим
             травам долины, и свет
Форму его словно кистью
                  беличьей выводил,—
Получался ЛИСТ
            планирующего лета.

          ПаУ ПАу-ПАу

Так неужели,
Украв и тебя у долины, я буду смотреть
Как жаждешь ты плена
                 объятий любви.
Несносный.

ПАу ПАу-ПАу,— полетит ли она, полетит?
Если встретились самолюбие и любовь,
И надежда, что будет лучше, чем есть.
Что это будет также — полёт, а не скрипка,
Что скрипка, но скрипка полёта, ах,
— ах, эта бабочка!

***

Сквозные, изменчивые пионы —
сильнейший духовный укор самомненью.

Неметь от переполнения точностью,
игрою, стремленьем, давленьем, владеньем.
Моллюск. Милая писичка,—
Наистраннейшим образом.

И собирать, собирать, собирать. Немея.

Когда бы просто:
                искать и не находить.
Потому что не находить — значит
снова искать, искать,
      искать, быть пластичным
и, значит, больше жить.

Немея от этой безудержной жизни,
теряя слова, вкус и смысл самых первых
плодов. Самых верных.
Когда бы просто жить.

Время навсегда

Русское время — время навсегда,
самое плотное из жИвых времён:
нескончаемость снов, притязаний, разделов,
нескончаемость слов, убедительность жестов —
от подмёточной пыли до самого нимба —
подтверждают ту плотность.
Нескончаемость зависти — как проклятия нации.
Переживание грёз, стреловидной мечты
для достиженья возможности "щас".

Русское время во времени — навсегда.
Порождение истин и разрушительнейших
Идей. Преодоление их. Снова преодоление.
Русское время во времени — преодоление.
Эпоха в тысячелетие — мерзостей,
муки безмерной от сонмища ран
в отсутствии смерти, спасительной смерти.
Русское время уже навсегда.

... Ты уходишь в ничто, в никогда, в никуда,
но! запомни, ты вечен. За тобой идёт тот,
кто не выпустит мыслей Твоих и надежды.
И опять: все равны, что герой, что подлец,
что святой, что ничтожество
перед Богом Русское Время равны
навсегда.
Значит, нет здесь и Бога. Здесь безбожные мы,
проживая пять жизней:
Крестьянина, Мастера, Государя,
Мужа и Мудреца в одножизнье,
мы — цветы, листья, стебли
плотнейшего
Древа Русского Времени
Навсегда.

1988–1997