Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

...Боровой огляделся и продолжил рубить. Топор, скользкий и обмерзший,
выскакивал из рук и грозил попасть по тем невероятным обмоткам,
которые Боровой приспособил для тепла. "Сибирь" - подумал он и
с горечью вспомнил, как парился в сургутской бане с пивом и Чубайсом.
Вспомнить все в подробностях так и не удалось - замерзшее тело
никак не хотело переноситься в прошлое. Боровой потер изрядно
похудевшие, хотя и сохранившие некоторую демократическую пухлость,
ручки и повернулся к конвою.

- Закурить бы, - робко попросил он у здоровенного парня.

- Что замерз, падла? - добродушно спросил парень в форме войск
НКВД. - Что ж ты не купил себе на свои миллионы "Беломорчика"?
Я тебе что, миллионер?

- Я... - растерявшийся неожиданным отпором Боровой промямлил и,
приняв возможно более подобострастное выражение, продолжил:

- Отдам. С нормы. Я выработаю.

- Хрен я тебе поверю. По сколько месяцев вы зарплату не платили?
Кто вам, демкам, поверит? Ты паши давай!

Он тряхнул челкой, выпиравшей из-под ушанки, и демонстративно
закурил.

"Да, это тебе не этапная команда. Тут не разжалобишь,"- подумал
Боровой, уныло поднял топор, обтер его от снега, чтобы как можно
дольше затянуть паузу, сглотнул слюну и начал неумело (за несколько
недель в лагере, он так и не научился рубить) бить им по стволу.
Ствол, морозно гудя после каждого удара, упорно сопротивлялся.
"Бежать надо, ой, бежать", - с каждым ударом эта мысль становилась
все четче и четче. "Я же не выдержу так. Мне б только до границы
дойти, а там и друзья найдутся…" Но скрип снега в десяти метрах
от него убивал эту мысль, и с каждым разом она вспыхивала с новой
силой и гасла в приливах трусости.

До долгожданного обеда было еще далеко. Его могли вообще не привезти,
так как вчера Боровой опять выполнил норму не более чем на десять
процентов, как, впрочем, и вся бригада. Что поделать, если вырубить
делянку топорами было почти невозможно, а более сложные инструменты
демократы ломали.

Конвоир у него был только один. Личный. Замнач по политчасти специально
выделил его для Борового, так как было распоряжение - охранять
особо. В принципе, такую "шишку" можно было бы и не охранять,
ибо в политическом смысле Боровой значил так мало в жизни страны,
что страна, за исключением оперативных работников НКВД и Управления
лагерей, забыла, что таковой вообще существовал, но на его имя
были записаны суммы в валюте, и немалые, которые страна тщетно
пыталась из Борового выбить. Чековая книжка ему была дороже жизни,
и он не соглашался, торгуясь, а без его личного согласия и присутствия
банк денег никуда не переведет, тем более на счет советского консульства.
Следствию торговаться надоело, да и некогда было, так что Боровой
был отправлен для раздумий на лесоповал. Хотя его и охраняли отдельно,
и работал он отдельно, кормили его по общим нормам, которые зависели
главным образом от выработки, а она-то у него была не очень. Боровой
голодал хуже шахтеров у Белого Дома, но денег не отдавал, понимая,
что второй раз в бизнес его никто не пустит.

"Конвоир сменяется каждые два часа, - думал Боровой. - То есть
смысл имеет бежать только с работы и ближе к концу первого часа,
чтобы...." Тут он остановился и, сплевывая пересохшим ртом, отогнал
страшную мысль - убить конвоира! Страшную именно потому, что Боровой
в своей жизни не убил ни одного человека. Нет, конечно, бизнес
есть бизнес. У конкурентов и машины взрывались... Да и были случаи,
орал президенту: "Мочить их всех, мочить!" Но сам крови пролитой
не видел, поэтому спал сном младенца, причмокивая.

"Убить конвоира..." - струйка чего-то теплого от панического ужаса
поползла в рваный валенок, по дороге потихоньку замерзая.

- Ты что, кушать уже не хочешь? - язвительно спросил разговорчивый
конвоир. - Обед скоро, а ты дров и полкуба не нарубил. Небось,
шоколад жрал под нарами? А с Ермаковым поделился или сам все слопал?

Боровой вздрогнул, оглянулся и махнул топором два раза, совсем
не сильно. Топор отскочил от двухметровой елочки и ударил его
по колену обухом.

- Ай - жалобно всхлипнул Боровой. В трусах он ощущал сырость,
знакомую по далекому детству, и это, вкупе с кажущейся нереальностью
происходящего, неудержимо влекло его к впадению в инфантилизм.

Конвоир закинул за спину автомат, попрыгал, чтобы размяться, и
пошел к нему. "Понял! - мелькнуло у Борового, которому показалось,
что его мысли об убийстве были услышаны - сейчас он меня "ликвиднет".
Боровой повалился на колени и, бросив топор, на карачках пополз
под недорубленную елочку, ухватился за нее и заплакал.

- Отойди от елки! Ну? - Конвоир поднял из глубокого снега топор,
что уверило Борового еще больше в скорой и мучительной смерти
в сибирских снегах. "Ликвиднут! Отдать им деньги, отдать!" - мелькнула
паническая мысль, и он, отползая к следующей елке, крикнул: "Не
надо!"

- Что не надо? Вот как надо рубить!

Красноармеец подошел к елке и в два счета подрубил ствол.

- У, демковская рожа, - крякнул он. - Это тебе не баксы считать...

"Ель!" - мелькнуло у Борового. Он глядел, как ель тяжело падает,
хлеща конвоира по шинели гибкими ветками. Он, Боровой, самый хитрый.
Он - нашел, как убить там, где нет ни киллеров, ни ментов, ни
чековой книжки, ни банков, ни даже самой Российской Федерации.

Обрубая натощак ветки, он обдумывал план, который вновь вытащит
его в большой бизнес - к вкусной еде, клубам, саунам, казино,
бабам, интервью и демократическим манифестам, которыми он будет
подкреплять настоящие коммерческие дела.

"Баня, - мечтательно расслаблялся он. - Салат из креветок". -
Слюна обильно потекла, и он вспомнил, что его могут не покормить
вообще. Руки стали работать быстрее и сноровистее, штабель веток
для костра, вокруг которого грелись конвойные 4-го отряда, рос.
Боровой на практике постигал экономическую эффективность социалистических
принципов. В частности того, который гласит, что не работающий
не ест...

***

- Ну, Чибисов, рассказывай, как твой обмочился!

Замнач по политработе был настроен весело и неофициально, иначе
вызвал бы в кабинет. Среди солдат раздались смешки и голоса:

- Во как НКВД боятся.

- Голой задницей напугал!

- Они такие звери, что даже оружием не пользуются... - вспомнил
кто-то старый анекдот про стройбат.

- Да я рассказывал уже ребятам, товарищ политрук. - смущенно сказал
Чибисов, молодой парень самого первого послевоенного призыва.

Политрук похлопал его по плечу, что позволял себе только с молодыми
солдатами, которые очень скованно чувствовали себя с ветеранами,
успевшими побывать под натовскими бомбами и знавшими не понаслышке,
что такое «враги». Не те, которые мирно ходят по мерзлым грунтовкам
валить лес для СССР, а те, вооруженные до зубов, которые в бронежилетах
и под прикрытием танков лезут на только что отрытые и уже развороченные
взрывами окопы.

- Да не стесняйся, рассказывай как было. От ребят я уже слышал.

В четвертый раз за сегодня, в начале несмело, а потом уже с юморцом
и выдумкой, Чибисов рассказал, как Боровой ползал вокруг елки
в мокрых штанах. Замнач смеялся вместе со всеми. Отсмеявшись,
сказал:

- Это, конечно, хорошо, что нас так боятся, но закидывать автомат
за спину во время конвоирования, а тем более брать при этом в
руки посторонние предметы и близко приближаться к конвоируемому
запрещено Уставом конвойной службы...

***

К побегу он практически не готовился - не то, чтобы не хотел,
просто ничего лишнего ему не давали, да и еды у него не накапливалось
- Борового кормили скудно, и он все съедал, каким отвратительным
ему ни казался обед. Единственной формой подготовки к побегу было
совершенствование своего топорного мастерства. Он на полном серьезе
расспрашивал караульных, как лучше всего рубить, где стоять, как
держать топор. За неделю он научился срубать целую ель за час,
и еще за полчаса обдирать сучья. Ему нелегко дался и угол рубки,
и захват топора, он даже почувствовал радость, когда уже не надо
было гадать, куда упадет ель, и отпрыгивать с диким криком от
каждого скрипа. Как ни странно, трудовой процесс несколько облегчил
его участь - кормить стали лучше, от работы он меньше мерз, а
правильное обращение с инструментом причиняло коже рук меньше
травм. Раньше он полировал ногти у маникюрши, украдкой поглядывая
на ее бюст. В бараке, осматривая свои сбитые грубой работой пальцы,
он с ненавистью думал о тех, кто заставил его так мучить свои
руки. "Власть хама. Всей стране топоры бы раздали" - думал он,
а потом, когда бесплодная ненависть, затихая, сменялась отчаянием,
начинал, жалеючи себя, думать о том, что охрана не дает ему закурить.
Когда он сидел в общей камере и у него водилось что продать и
на что обменять, он начал курить - на тех, у кого были сигареты,
менее устроенные сокамерники смотрели по-другому. Теперь же ему
казалось, что, раз ему не дают закурить, его дело швах.

Боровой почесался - блохи кусали его охотно, несмотря на санобработку
и еженедельную баню. Однажды он вдруг решил, что замнач специально
ему их подсыпает. И когда тот проверял его постель, Боровой кинулся
к нему с криком: "Изверги!" Он мог бы отдать деньги и отсидеть
пять лет, но как потом дальше? Поэтому оставался побег. Главное
- точно повалить елку на часового. Боровой часто представлял,
как это будет - как в мультиках, елка бревном падает на голову
красноармейца, отскакивает, затем бьет его еще раз, и так далее,
до тех пор, пока не вобьет в землю. А Боровой бьет его топором,
берет его сумку и шинель, и бежит на восток - там где-то должна
быть граница.

***

...Боровой еле переступал по глубокому снегу, но все равно продолжал
подпрыгивать колобком над сугробами, виляя задом. Два часа он
уже шел по оврагу, но конца ему не предвиделось - овраг то изгибался,
то углублялся. Боровой вспоминал этап и тяжело дышал - вкусная
еда в прошлом тяжело отразилась на его физической форме несмотря
на тот прогресс в снижении веса Борового, которого достигло Управление
лагерей. Раньше Боровой был на порядок тучнее, несмотря на фитнесс
и средства для похудания, и врачи всегда удивлялись, почему, невзирая
на диеты, тело Борового набирало вес. Страх перебарывал усталость
и подгонял его, заставляя прыгать, подобно зайцу, по сугробам
и оглядываться в молчащую тайгу по сторонам оврага.

- В мои-то годы бегать по лесам, - рассуждал Боровой. - Проклятые
коммуняки!

Он думал, что идет на юг, в то время как овраг, и это было известно
всем местным жителям, вел на восток километров пятнадцать - на
большую свалку, к которой была проложена дорога для мусоровозов
из лагеря и близлежащего поселка с заводиком пиломатериалов. Он
не подозревал, какая опасность подстерегает его. Дело в том, что
на свалке подъедалась небольшая стая волков. После того, как построили
лагерь, они даже перестали трогать лосей и местных собак, и все
бы ничего, если бы колхоз не построил свинарник, после чего все
пищевые отходы района стали идти на откорм свиней. С наступлением
зимы волки сожрали всех собак, прикончили на еду парочку самых
слабых из стаи и рыскали по лесам с подведенными животами, готовясь
перейти на человечину. В лагере о них ходили самые невероятные
слухи. Охрана специально распускала их, чтобы предотвратить побеги.

Именно об этом вспомнил Боровой, когда, в очередной раз оглянувшись,
заметил на одном из склонов оврага серую точку. Он на всякий случай
прибавил ход, насколько вообще мог при его комплекции и положил
руку на ширинку, чтобы в случае, если мочевой пузырь не выдержит,
хотя бы зажать фонтанчик - на морозе это могло быть чревато. Он
стал оглядываться все чаще, и с нетерпением ждал за каждым поворотом
оврага долгожданной границы с дружелюбным натовским пограничником.
Часто в минуту опасности он обращался к богу, и это, как ему казалось,
помогало. Во время знаменитого августовского кризиса он всю ночь
провел на коленях перед иконой с сотовым телефоном в руках.

- Господи, сделай, чтобы это было собачкой, - и оглянулся опять,
чтобы посмотреть, не вильнет ли "собачка" хвостом.

Вместо этого волк сел и принялся подвывать. Боровой воспользовался
случаем, чтобы оторваться от преследования, но... из поросли молоденьких
елочек на склоне оврага выбежали бодрыми прыжками еще четверо
волков. Они остановились на расстоянии десяти метров, и при каждом
движении Борового угрожающе рычали. Оказавшись в кольце волков,
Боровой истерично закричал:

- Люди! Охрана! Сюда! Помогите! Сюда! Волки! Я в лагерь хочу!
Хочу в лагерь! - плакал и орал он, надеясь, что появится тот розовощекий
охранник, которого он придавил елью, и палкой, как обыкновенных
собак, отгонит волков...

***

Годом раньше описываемых событий вокруг лагеря разразился скандал
ведомственного масштаба. Дело в том, что Госплан квот на вольнонаемные
бригады по расчистке лесов Наркомлесхозу так и не выделил, включив
в план по расчистке лесов в данной местности работу заключенных,
что являлось неравноценной заменой, так как качество труда зеков
было на порядок ниже. А если учесть, что принуждение к труду вызвало
целую волну саботажа со стороны демократических личностей, которые
наивно предполагали, что весь срок будут рассуждать на нарах о
судьбах России под игом тоталитаризма, то план по расчистке трещал
и в смысле количества. Одним словом, органы Наркомлесхоза завалили
Управление лагерей жалобами, среди которых была и жалоба на N-ский
лагерь по поводу двух племенных оленей-производителей, выписанных
из-за границы за валюту, и убитых зеками на еду. Итогом этого
был строгий приказ начальника лагеря, запрещающий убивать вообще
каких-либо представителей животного мира.

...Именно об этом приказе вспомнил Чибисов, когда снял автомат
с предохранителя, чтобы пугнуть волков, которые кружили вокруг
Борового. Он лежал на самом краю крутого обрыва и мучительно размышлял
о том, как ему поступить: нарушить приказ и сохранить жизнь подконвойному
или же не стрелять? "А вдруг волк в Красную книгу занесен? Их
же вроде подкармливают в заповеднике…" Про подкормку рассказывал
замполит на лекции. Но вот упоминался ли волк в списках местных
зверей, занесенных в Красную книгу, Чибисов не помнил. Волк остановился
совсем близко к человеку и застыл. Чибисов почувствовал, что если
он не примет решения, то через несколько секунд будет поздно.

***

Главврач взял трубку и узнал голос начальника лагеря.

- Сергей Валерьевич, заключение по Боровому наш хирург еще не
успел оформить. Я думаю, подождут в Москве час-другой.

Начлагеря хмыкнул неопределенно и спросил:

- А предварительно?

- Ну, предварительно все сходится - рваные раны с характерными
признаками зубов наподобие собачьих. Часть внутренних органов
отсутствует. Руки и лицо объедены, так что идентифицировать можно
разве что после анализов. Я еще не спрашивал.

- Ну с этим понятно. А у меня вот лежит письмо аж из Генпрокуратуры
СССР об освобождении Евтюшенко. Как его психическое состояние,
позволяет это сделать? Что мне им отвечать?

- Евтюшенко? Мое мнение по нему отличается от мнения судмедэкспертизы,
вы же знаете. Он спятил задолго до ареста, просто в горячке московские
коллеги не поняли чего-то, и он к нам поступил как вменяемый.
На самом же деле у него шизофренический бред, правда, на политической
почве. Но для жизни и здоровья людей он не опасен, и я бы его
перевел в нормальную клинику или же отдал на попечение родственникам...

- А что вы думаете о мнении Борис Андреевича?

Главврач улыбнулся.

- Товарищ замполит, конечно, преувеличивает. Россказни о пытках
вполне логично звучат, но это потому, что сумасшедшие весьма логично
порой рассуждают и бред свой обосновывают. Но "логика" у них своя.
За муравьев с клопами, например, которых ему якобы загоняли в
анальное отверстие через трубочку, Евтюшенко принимает приступы
запора с последующей клизмой. Его соседа по палате вызывают, как
всегда по субботам, мыть в ванной, а он, услышав слово "душ",
вопит, что ведут в газовую камеру. Но вообще он не буйный.

- Так вы за то, чтобы его отдали родственникам по причине психической
невменяемости или же чтобы перевели в нормальную клинику?

- Я, вообще-то, за то, чтобы его оставили здесь. Ему уже под девяносто,
у него целый букет болезней. В нормальной клинике его отдадут
для амбулаторного лечения. Там мест не хватает, родственники уход
обеспечить не смогут. А у меня санитаров достаточно…

Главврач повесил трубку, выглянул за дверь и поманил практикантку,
присланную из Барнаульского мединститута.

- Галочка, когда будешь относить отчет в хозчасть, зайди, попроси
кого-нибудь из оперативников меня навестить. А то пациенты узнают
новости, бесятся, а мы на них транквилизаторы изводим…