Проза

5.

Вечером в мою комнату тихо постучали. Это был живущий напротив меня
в 8-метровой комнате спортсмен. Он, наконец, решил
поделиться своими соображениями насчёт неожиданно свалившегося на
нашу коммуналку «счастья»:

- С такими людьми бесполезно ругаться. Пока вас не было, приходил
сын. Я вам скажу, что у того башка пробита не меньше, чем у
Наташи.

- Как ты узнал? - спросил я.

- Да я слышал, как он повторил раз десять подряд, что зарежет
любого, кто обидит мать.

- У него большой фронт для подобной деятельности, - ответил я, хотя
мне было совершенно не до шуток.

К концу беседы Валера сообщил, что, несмотря на серьёзные трения во
взаимоотношениях с тёщей, он переходит жить к ней, и стал
постепенно переносить свои немногочисленные вещи. Тут и жильцы
комнаты № 6, расположенной напротив входной двери – молодой
парень с супругой-ровесницей – решили на время перебраться,
как говорят, от греха подальше.

А к Наташе, между тем, зачастил кавалер примерно её возраста, с
многочисленными рубцами на узловатых руках. Эти визиты не
обходились без неизменного гостинца – бутылки водки, разливаемой
на родине Тофика.

Я стал замечать, что Зоя немного погрустнела. Она часто брала
собачку и понуро шла гулять с ней на улицу. Однажды я увидел, как
она сидит на кухне за столом и тихо плачет.

Во время её прогулок комната не подавала никаких признаков жизни, и
можно было лишь догадываться, что там в это время
происходило.

Бабуля-беженка изредка навещала нас. Получив комнату с удобствами,
она не спешила расставаться с жилплощадью, к которой успела
привыкнуть. Поначалу она не прочувствовала значимости перемен
и стала делиться с Зоей своим горем - пропажей столовых
приборов. Потом она по секрету сообщила той, что моя девушка не
имеет прописки. Но Зоя не стала водить дружбу с откровенной
старушкой. Переварив её информацию, она сообразила, что в
квартире есть комнаты, которые можно занять. Поэтому,
заглянув как-то посплетничать, бывший главбух была сражена вопросом
Зои, и, пожалуй, посильнее, чем допросом Рабиновича.

- Ты что сюда ходишь? – рявкнула та, глубоко вонзившись взглядом
сумасшедшего в бабулину душу.

- А-а-а … я-я-я … тебе какое дело, - наконец нашлась бабка.

- Ты здесь не прописана ни хуя, - хлыстнула Зоя, как ударом кнута.

- Слуш-шай, ты… – зашипела побледневшая старушка, - кто ты такая, –
наконец нашлась она, немного покраснев. В это время её глаз
прищурился ещё сильней, а губы повело набок.

- Где это тебя так перекосоёбило? – насмешливо прогремела
Алексеевна. – Мне твои осетины по хуй, поняла!

После этих слов бесстрашная женщина медленно двинулась в свои
апартаменты, бормоча нецензурные выражения, а бабушка, осознав,
что раунд проигран, стала собираться. Долго она не могла
закрыть замок в своей бывшей комнате, видимо, руки сильно
дрожали.

Через неделю после этой стычки появился родственник беженки. Он и
раньше изредка появлялся в нашей квартире и советовал бабке не
конфликтовать с нами. Но упрямая старушка, никак не могла
преодолеть стихийно возникшую неприязнь и даже как-то
поделилась с подругой – одинокой женщиной, живущей в соседнем доме,
– секретом, а та, после их ссоры, открыла его мне – что в
нашу соль регулярно подсыпалось битое стекло.

Мужчина пришёл не один. С ним была женщина его возраста. Они ни
словом не обмолвились по поводу недавнего скандала, и прошли в
комнату № 3. Зоя недружелюбно оглядела гостей с ног до
головы. Минут через десять она подошла к их двери и приложила ухо.
Потом громко проворчала:

- Придут, насерут, а потом убирай за ними!

Из комнаты никто не вышел. Зоя немного потопталась и вызывающе
продолжила: «Проституток водить сюда никто не будет». После этих
слов открылась дверь, расположенная напротив: «Мама, с кем
это ты?» – раздался нервный голос Наташи. «Да пришёл тут
козёл деловой», - ответила та, переминаясь с ноги на ногу, как
боксёр перед схваткой.

«Козел» вышел не сразу, а когда вышел - молча ушёл. В следующий раз
его уже не пустили. Случилось это просто - замок входной
двери был поставлен на предохранитель.

Я полагал, что этот человек был со связями. Бабка не случайно
получила жильё. Там, откуда она «убежала», сейчас жила внучка, и
довольно неплохо. Поэтому я надеялся на то, что он внесёт
какой-нибудь вклад в дело по укрощению строптивых женщин. Но,
судя по их поведению, им всё сошло с рук.

Тем временем ухажёр Наташи починил телевизор, и к вечеру, после
ударов по корпусу, он начинал работать. Мне в это время можно
было смотреть ту же программу, полностью убрав звук.
Кавалер-сантехник своим проживанием немного разрядил
наэлектризованную атмосферу проклятой квартиры. По крайней мере, стала
спокойней Наташа. На кухне она появлялась с гордо поднятым
подбородком, глядя поверх нас бледными глазами, в которых появился
живой блеск. Однако были случаи, когда она повышала голос
на мать. Распив как-то бутылочку «осетинской», они впервые
после мирного соглашения серьёзно сцепились.

Зоя сбегала вниз и позвонила сыну. Тот приехал на такси. Получилось
так, что дверь ему открыл я. Наташин братец был гораздо
здоровее матери. На вид ему было немногим более тридцати.
Протопав быстро по коридору, он распахнул дверь родственников,
затем раздались мощные хлопки по лицу. В этот день попало
Наташе и её далеко не хилому рыцарю. Парню потом пришлось долго
оправдываться перед невестой. В конце концов, не вытерпев её
упрёков, он пропал. Наташа снова пошла вразнос.

6.

Визит участкового совпал с очередной пьянкой. Зайдя в коридор, он
понял сразу, с кем ему предстоит иметь дело. Послушав
матерщину и немного поразмышляв, он прошёл на кухню. «Одиннадцати
вечера нет, и они имеют право в своей комнате громко
разговаривать», - начал он разъяснения. Достав из папки моё
заявление, он спросил: «А видел ли кто-нибудь из соседей, что Зоя
Алексеевна отравила вашу воду?».

- Нет, - ответил я.

Кроме нас, заявление подписал спортсмен, но его сейчас не было.

В процессе этого вынужденного разговора я понял, что он исключает
факты, дающие основания для возбуждения уголовного дела.
Получалось, что аргументом, позволяющим завести его, будет
доставка в реанимацию тела одного из членов нашей семьи.

В это время у соседей начался грохот. Затем раздался истошный вой, и
залилась лаем собака. Участковый подчеркнул ручкой строчку,
в которой говорилось о лае собачки. «Без согласия соседей
собак в коммунальных квартирах держать нельзя», - согласился
он и занялся составлением протокола. Беседу с Зоей он решил
отложить, но то, что она состоялась, я понял несколькими
днями позже.

Выйдя на кухню подшофе, Алексеевна смачно выругалась и посадила
собачонку на свой стол.

- Тебе собака моя мешает, козёл? – протяжно замычала она и, оскалив
желтые клыки, ехидно заявила: - теперь она будет сидеть
здесь!

Её обычное русское лицо пьяно улыбалось, излучая тяжёлую радиацию.

7.

За четыре месяца моя нервная система заметно ослабла. Я похудел от
многочисленных бессонных ночей и стал выглядеть старше своего
возраста. Это стали замечать мои знакомые. Рассказывать им
о своих новых соседях мне было почему-то стыдно, вряд ли это
было им интересно.

Купив очередную газету объявлений, я обратил внимание на обведённый
в рамочку текст. Продавался дом, совсем рядом. Цена
оказалась приемлемой для меня, но, по городским меркам, всё же
подозрительно маленькой. От живущих в нём квартирантов я узнал,
что он был признан десять лет назад аварийным, о чём, кстати,
свидетельствовали водяные разводы на оклеенных белой
бумагой потолках. Хозяева получили квартиру от предприятия, но дом
им удалось оставить за собой и даже подготовить документы к
продаже.

Близился май, зазеленела трава и жизнь в частном доме, пусть даже
47-го года постройки, виделась мне привлекательной. В канун
праздника весны после четырёхмесячного мытарства я уже скрытно
переносил вещи. Хуже обстояло дело с диваном. Услыхав
необычный шум, Зоя вышла в коридор и молча уставилась на нас
могильным взглядом. Потом что-то забормотала и двинулась к
выходу. Только я переступил порог, как входная дверь грохнула,
отскочил кусок штукатурки. Через секунду Зоя ее снова
распахнула и разразилась матом. Не обращая внимания на крики, мы
медленно спустились к подъезду. В это время под моими ногами
шлёпнулась отрубленная куриная голова.

В доме было непривычно тихо, сыро и прохладно. Вечером прошёл
сильный дождь, и я услышал, как закапало с потолка. Несмотря на
это, я впервые за последние месяцы полноценно выспался.
Позавтракав, я залез на чердак и увидел там множество тазов, в
которых стояла вода. От её испарения воздух был душным и
влажным. Крытая толстой послевоенной сталью крыша прослужила
немало лет, но в местах, где скапливалась грязь, железо прогнило,
и больше всего в водяных отливах, устроенных в полуметре от
нижнего края.

Начались тягостные раздумья: «Как мне отремонтировать дом, и во что
это выльется? А может не стоит вообще за это браться, ведь
есть вероятность сноса? В этом случае мне выдадут
компенсацию, т.к. я здесь не прописан. А компенсация с учётом износа
будет лишь малой частью тех денег, которые я заплатил».

Недели через две я решил сделать самое необходимое – перекрыть крышу
и возвести повалившийся забор со стороны оврага.

Переезжая, я не забрал полки с книгами и катушечный магнитофон,
понимая, что совсем пустой комнату оставлять нельзя. В моё
отсутствие в неё могут влезть и загрузить каким-нибудь барахлом.

Некоторое время спустя я написал заявление с просьбой разрешить мне
обмен своей комнаты на другую в этом же доме.

Основной фигурой, решающей вопросы обеспечения жильём и его обмена,
была симпатичная женщина лет тридцати пяти. Проработала она
в должности начальника жилуправления к тому времени лет
пятнадцать. Ещё совсем молодой её приметил кто-то из аппарата
обкома КПСС и пристроил заниматься приоритетными вопросами.
Жильё в нашей стране всегда было на первом плане. Люди для его
получения терпели унижения и всяческие лишения. Так
получалось, что настоящий покой и отдых наступал только тогда,
когда организм уже страдал хроническими заболеваниями и нервными
расстройствами, а на голове наблюдалось изобилие седых
волос. Люди десятилетиями ждали, когда подойдёт их очередь, а
для многих она останавливалась навсегда. Не пришёл по открытке
на перерегистрацию и на тебе, пожалуйста, – выбыл. Но
существовала и существует по сей день категория людей,
научившаяся решать свои жилищные вопросы по-другому. У этой категории
были и есть родственники, знакомые, а у знакомых тоже
родственники, а у родственников знакомых друзья, которым тоже
хотелось и хочется улучшить условия своего быта. Таким образом,
в городе существовало два класса людей: первый класс можно
было считать удачливым, а второй – невезучим.

Несчастливый класс плохо разбирался в законах, не в состоянии был
грамотно написать заявление и пр. Вместо конкретных аргументов
эти люди в своих рассказах начинали перечислять никого не
волнующие детали своих злоключений. Некоторые прерывали свои
изложения, утирая платочком скупые слёзы. Чиновник в эти
минуты был всегда холоден и неприступен и большей частью не
слушал ходоков. Как правило, годами раньше он сам занимал
чью-то очередь (возможно, и того человека, который перед ним
сейчас находился). Поэтому всё, что он мог обычно сделать, это
сказать: «ждите, разберёмся» или «вам пришлют ответ». Потом,
когда дверь за посетителем закроется, он наберёт номер
начальника жилуправления и скажет, что приходила гражданка N,
которая перед этим неоднократно обращалась к вам, и теперь
жалуется. Пятнадцать лет продержаться в такой должности нельзя
благодаря одной лишь внешности. Такие начальники всегда
обладали талантом находить зацепку или закорючку, дающую
возможность снять с себя ответственность. К тому же, к
ответственности их никто не собирался привлекать. Все те, кто мог
спросить по закону, сами получали квартиры, причём, не всегда
следуя букве закона.

Оказавшись на приёме у этой хладнокровной леди, я сразу понял, что
людей подобного ей склада, чужое горе не только не
интересует, а даже раздражает. Кроме того, именно она и является
источником многих бед, вынуждавших являться к её милости. Да и в
моём деле присутствовала её «черная рука» – именно она
санкционировала обмен, в результате которого в комнату в
коммунальной квартире, заселённую одним жильцом, въехали двое.
Квартира же, которую они оставили, имела ценность, т.к.
находилась в доме сталинской планировки, да ещё в центре города.
Теперь в ней поселилась внучка ворчливого старика-соседа,
вышедшая замуж, по словам Наты, за «нового русского».

Выйдя из её кабинета, я дал себе слово, что переиграю эту
профессионалку. Дальнейшие мои хлопоты заняли немало времени и
закончились тем, что я получил стандартный ответ, в котором
содержалось только одно предложение: «Ваше заявление находится на
рассмотрении». Посетившая квартиру техник из ЖЭУ нашла общий
язык с Зоей, подсказавшей разрешение всему происходящему:
«раз они здесь не проживают, их нужно выселять».

8.

Наступила зима, во время которой в доме хватало тепла от
печки-шведки на несколько часов. Под окнами бревенчатые стены
превратились в труху, и тёплый воздух держался за счёт толстого
многолетнего слоя обоев. Одежда в шкафу пропахла плесенью, по
углам выступил иней, а в сырой холодной постели невозможно было
спать, не положив в неё предварительно нагретые на плите
булыжники. Так я крепко спал до утра. Утром изо рта шел пар.
Первым делом нужно было топить печку.

Ещё во время первых заморозков на моём дворе появилось пополнение.
Однажды, когда я, встав на лестницу, конопатил снаружи дома
окна, меня кто-то потянул за штанину. Обернувшись и посмотрев
вниз, я увидел двух серо-белых пузатых щенков. Они встали
на задние лапки, упираясь передними в перекладину, на которой
я стоял, и хватали меня за пятки. Малыши дрожали от холода,
и я, отложив все дела, принялся строить большую конуру. Это
были две суки, поэтому их и выбросили в овраг. Позже я
нашёл возле забора портфель, в котором их принесли.

Одну, с чёрной мордочкой, я назвал Чёрная, а другую, совсем круглую,
– Жирная. К середине зимы собачки подросли и стали залезать
к соседям, у которых изгороди позволяли это сделать.

- Сосед, - как-то обратилась ко мне старушка, живущая напротив, –
мой хозяин сказал, что если только поймает хоть одну – отрубит
ей голову.

- Вы бы лучше забор починили. А если хозяин не боится греха, то
пусть убивает, - ответил ей я.

Через некоторое время собачки сильно отравились: Чёрную несколько
раз вырвало, но она продолжала гулять. По тому, как больная на
следующий день перестала залезать в будку, я догадался, что
остававшаяся в ней Жирная умрёт. Я вытащил её оттуда и
занёс в дом. Бедное животное виляло хвостиком и лизало мне руку.
Попив немного молока, она пошевелила еле-еле хвостиком и
посмотрела на человека глазами, полными страдания.

За забором моего участка, рядом со спуском в овраг, когда-то был
барак. Выкапывая кирпичи из его фундамента, я оставил не
засыпанным небольшой котлован, в него я и опустил тело несчастной
собачонки и с подступившим комком к горлу закопал.

Чёрная была посажена на цепь и давала вместо звонка мне знать, когда
приходил сосед-спортсмен по коммуналке. Как-то он
рассказал, что с ним созванивалась молодая пара из комнаты № 6.
Теперь они с ребенком и матерью девушки проживали в однокомнатной
малометражке. Вместе с появившейся новой жизнью в квартире
угасала старая – жизнь парализованной 80-летней бабушки.
Также выяснилось, что у они попытались на время поселить в свою
пустующую комнату дальнего родственника – мужчину-военного.
У того что-то не ладилось в семье, и он хотел отдохнуть.

На третий день отдыха к нему настойчиво постучали. Открыв дверь, он
увидел Зою и Наташу. Обе женщины пребывали под воздействием
«осетинской» и предложили ему, выражаясь нецензурными
словами, выметаться. Наташа, будучи на последних месяцах
беременности, выглядела особенно дико. Пока он несколько дней
раздумывал над ультиматумом, ему не давали скучать. Оставленное на
кухне полотенце оказалось на улице под окном. Посещение
туалета не обходилось без того, чтоб в это время там не пропадал
свет.

Военный съехал, а Наташа, разобравшаяся ещё и с соседями, живущими
этажом выше (по словам очевидцев, она во время выгуливания
собачки ударила девочку-подростка), родила.

Зоя, после появления на свет сильно не добравшего в весе мальчика,
бросила работу в столовой и стала ревностно охранять покой
своей семьи. Теперь втроём им приходилось жить на одну пенсию.
Раньше Наташа работала в больнице санитаркой, но, выпивая в
кафе по соседству, была замечена начальством. Ей предложили
уволиться. Хорошо опохмелившись, санитарка избила врача. От
потерпевшего было заявление в милицию, но, судя по тому,
что отчаянная женщина продолжала свои мальчишеские выходки,
это её не урезонило.

Время от времени мне стал сниться почти один и тот же сон: я видел
дверь своей комнаты незапертой. В один из дней, чтобы как-то
себя успокоить, я поднялся по пропахшей мочой лестнице и с
трудом открыл злополучный замок. Перешагнув порог, я увидел
вышедшую на звук с ребенком на руках Зою. «Закрой дверь,
ребёнка просквозишь!!!» - взревела бабушка. Нужно сказать, что
реплика её запоздала, я уже сделал то, о чем она попросила.
Размышляя, зачем ей, собственно, приспичило брать с собой
внука, я прошел к себе в комнату и включил магнитофон на
запись. Соседка стояла за дверью и сыпала угрозы. Не прошло и
минуты, как она, достаточно разогревшись, открыла её ударом
ноги. Войдя ко мне, она осмотрелась, но магнитофона не увидела,
мешала распахнутая дверь.

- Ты что лезешь в чужую комнату? – спросил я. Зоя промолчала.

- Не боишься ничего, что ли? - задал я второй вопрос. Ответ её был
прост и понятен: «Ни хуя». Ноздри её при этом расширились,
втягивая воздух. Каким-то звериным чутьём она почуяла
опасность. Ничего больше не сказав, она вышла.

- Пока я выбирал нужные мне книги, вернулась с прогулки Ната. Выйдя
в коридор, я понял, что меня караулили.

- У-у-у, козёл! – размахнулась бабушка, пытаясь достать меня
кулаком, описывающим траекторию сверху вниз.

Я сделал шаг назад и встречным выпадом прямой руки сорвал вторую
подобную попытку. Сообразив, что дальнейшее продвижение может
закончиться соприкосновением с моим кулаком, Зоя выхватила
ребёнка у дочери и, прикрываясь им, как щитом, снова полезла
на меня.

Ната была пьяна и в истерике кричала: «Мама, отойди, я его убью».
Вернувшись с улицы, она забыла закрыть входную дверь.
Преодолевая расстояние до неё, я всё же получил по голове. Выйдя на
лестничную площадку, я резко развернулся и снова напугал Зою
выпадом руки. Она осталась на пороге, решив избежать
прямого столкновения, – по-видимому, была просто недостаточно
пьяна для более экспрессивной атаки.

Малыша, находящегося в руках бабушки, вырвала Ната и тут же стала
пихать его обратно. Пока они швыряли маленького человечка из
рук в руки, как мячик, я стал спускаться вниз. Я был
разозлён, но за мной больше не гнались. Постояв у подъезда
минуту-другую, я успокоился и пошёл окольной дорогой к своему дому. В
это время я думал о том, что они могут выследить
кого-нибудь из нас и сжечь наше последнее пристанище.

9.

Молодая пара из комнаты № 6 традиционно придерживалась принципа «моя
хата с краю». После случая с военным, которому Зоя, образно
говоря, дала пинка под зад, они стали изредка заходить ко
мне и делиться информацией на одну только волнующую нас тему.

Явившись как-то необычайно взволнованной, молодая толстушка стала
громко возмущаться:

- Иду сегодня с детского сада и вижу Наташу. Представь себе – она
гуляет с ребенком пьяная! Увидела меня - сразу начала матом
крыть.

Наташа и раньше недолюбливала толстушку, позволяя себе желчно
отпускать за глаза в её адрес «комплименты»: «вся в золоте», «вся
в коже», – хотя у той был всего один кожаный плащ, сшитый на
заказ по её крупногабаритной комплекции, и одна пара
золотых сережек.

- Прихожу домой, – продолжила рассказ после небольшой паузы соседка,
– Звонок. Трубку взял муж. Говорит: «Иди, тебя спрашивают».
Слушаю – не пойму сразу. Потом сообразила, что это соседи
по коммуналке. Обзываются, друг у друга трубку вырывают и
угрожают.

Представив на секунду, как вдохновенно орали пьяные дамы, я рассмеялся.

- Тебе смешно, а мне – не очень. Наташа обещала мне кислотой серной
в лицо плеснуть! Маме рассказала, она немедленно поставила в
известность участкового.

Представитель власти, выслушав встревоженную женщину, пообещал
разобраться, однако обрадовать её чем-либо скоро явно не спешил.
Возможно, это было связано с тем, что на этой должности он
был всего лишь месяц. Позже, переговорив с «террористками»,
он, наоборот, взял их сторону. Можно было лишь предполагать,
почему это произошло. Скорее всего, его встретила Зоя
Алексеевна с внуком на руках в трезвом состоянии и пожаловалась на
то, что ей приходится постоянно убирать грязь за разными
квартирантами. А те, кто сдаёт жильё, усложняя этим ей условия
проживания, в это время прохлаждаются в отдельных квартирах
со всеми удобствами.

Зоя хорошо понимала, что маленькие дети в различных спорных
ситуациях являются серьёзным козырем и, не теряя времени зря, начала
хлопотать по вопросу расширения. Спортсмен из комнаты № 4,
хотя и редко, но чаще других бывал по старому адресу. Именно
ему первому было суждено услышать из уст Натальи новости.
Нужно сказать, что без алкоголя у той появлялась некоторая
потребность в нормальном общении с людьми. Первая информация
касалась меня и доставила немало радости тому, кто её Валере
высказал, - меня собирались выселять. За то, что имел
смелость писать и просить у чиновников того, чего мне совершенно
не положено. Вторая новость касалась самой Натальи. Ей в то
же самое время было всё же обещано расширение. Не дожидаясь,
когда будет выписан ордер, она стала тихонько обживаться в
комнате напротив, выставив в коридор вещи бабкиной внучки.

10.

Прошёл год с того времени, как я стал хозяином дома. Копаясь первого
мая в огороде, я увидел метрах в пятидесяти от участка Зою,
двигающуюся с малышом на руках по направлению к парку. По
случаю праздника на ней была ярко-красная плиссированная юбка
и белая блузка на выпуск. Следом за ней с коляской, на
которой сидела с огромным бантом на шее собачонка, шествовала не
менее празднично одетая Наталья.

Сны, в которых я видел старую квартиру, продолжали периодически
беспокоить меня, напоминая о моей проблеме. То мне снилось, что
я обнаружил пролом в стене со стороны Зои, то грезились
какие-то незнакомцы, поселившиеся у меня, а раз привиделась
группа женщин, направлявшихся в наш дом по заданию
жилуправления. Мои переживания можно было бы назвать излишними, если бы
не одна деталь.

В нашем доме, с такой редкой планировкой, рассчитанной на одиноких
стариков, было немало пустующих каморок. Пенсионеры,
заселявшие их, потихоньку отходили в мир иной. Временно комнатами
распоряжался начальник ЖЭУ по своему усмотрению. Постояльцы
менялись как перчатки.

Всё это впоследствии и определило статус дома (переселенческий), но,
кроме одной семьи армян из Нагорного Карабаха, под эту
категорию никто не попадал.

В случае моего вселения одного влияния ЖЭУ было недостаточно, так
как речь уже шла о постоянной прописке. Поэтому основанием для
этой процедуры послужило распоряжение районного исполкома,
подписанное председателем, когда-то работавшим в должности
заместителя директора на одной из бывших моих работ. Это был
не тот случай, когда такие распоряжения делаются для
человека, который остро нуждается в помощи властей. Оформлено оно
было постольку, поскольку я передал для этого доброго дяди
5000 рублей в купюрах образца начала 1991-го года. Деньги
тогда удалось взять взаймы, а отдавать после пришлось очень и
очень долго.

Спустя месяц после майских праздников я появился в приемной
жилуправления, где мне показали копию отправленного на мой адрес
письма. Там было написано, что документы, на основании которых
произошло моё вселение, в ЖЭУ отсутствуют. «Как же так?» –
подумал я и обратился к товарищу, неплохо знающего того
доброго дяденьку, к которому ушёл пакет с деньгами. Но, со слов
посредника, тот всю ответственность возложил на другого
человека – бывшую начальницу ЖЭУ, не упустив случая при этом
назвать её жуликом. Нужно сказать, что он не был одинок в
подобной оценке этой незаурядной личности. Но я знал ещё людей,
отдавших пакеты с дензнаками, предназначенными для «доброго
дяди». Кроме того, некоторые кульки должны были быть гораздо
тяжелее, так как в рыночный оборот вовлекались уже двух- и
трёхкомнатные квартиры, распоряжаться которыми одному
начальнику ЖЭУ было все-таки не под силу. Похоже, что добрый дядечка
(так его, кстати, называла сама дама из ЖЭУ), выражаясь
словами Рабиновича, «включил дурака». В это же самое время мне
стало известно, что в моей коммуналке, где теперь фактически
проживала только Зоина семья, побывала комиссия,
составившая акт о моём непроживании. Спортсмен, отдавший кулёк через
полгода после меня (содержавший, с учётом инфляции, уже 7000
рублей), остался незамеченным.

Моя реакция на это неприятное известие нашла отражение в
отпечатанном заявлении на имя генерального прокурора, в котором я
попросил выселить себя с занимаемой площади в том случае, если
моё вселение признают незаконным, а также привлечь к уголовной
ответственности лиц, занимающихся данным вселением.

Я понимал, что вслед за первым актом последует второй. Но как
встретиться с комиссией, если она приходит днём и в неопределённые
часы?

Ко всему прочему на входной двери сменился замок, ключей от которого
Зоя никому не дала.

Подвернувшийся случайно в середине лета Рыжий мог пригодиться мне
как помощник депутата Госдумы хотя бы для того, чтобы
расшевелить участкового. На мой вопрос: «Сможешь ли помочь?» - тот
предложил мне прийти назавтра в штаб-квартиру и там обо всём
поговорить.

11.

Офис ЛДПР находился на первом этаже жилого дома и имел обычную дверь
без всяких опознавательных табличек. Открыв её, я оказался
в коридоре, по левую сторону которого была комната с
вывеской «Промышленная районная организация ЛДПР». Пройдя вглубь
коридора, я оказался перед распахнутой дверью, какие обычно
навешивают в туалетах. Заглянув внутрь, увидел остатки
материалов для косметического ремонта, старый разбитый унитаз и
видавшую виды раковину. В это время из дальней комнаты вышел
молодой человек с длинными обрезанными «под горшок» сальными
волосами и круглым загорелым лицом с жирной кожей. Мне сразу
же бросились в глаза его необычайно вывернутые ноздри и
заячья губа. Одет он был в лоснящиеся от грязи джинсы,
спортивную синтетическую курточку, полосы на которой вдоль рукавов,
вероятно, когда-то были белыми, на ногах - грязно-серые
кроссовки. Рыжий, вошедший буквально за мной, представил мне
обитателя штаба как секретаря его районной организации.
Посмотрев сначала на одного, потом на другого, я понял, что это
вовсе не шутка.

Потом, достав пачку сигарет, Рыжий задымил и стал объяснять, что
комнаты куплены недавно у фирмы, находящейся за стенкой. Судя
по доносившимся оттуда голосам, я понял, что перегородка
сделана в один кирпич. Ещё он пояснил, что напротив находятся
две смежные комнаты, выставленные на продажу, и предложил мне
заняться партийной работой, предварительно озадачив меня
фразой: «тебя попытаются переманить к себе наши враги, но ты с
ними лучше не связывайся».

- А кто это такие? – спросил, улыбаясь, я.

- Что ты смеёшься! – повысил голос побледневший собеседник и стал
доставать из папки бумаги. - На, читай! – сказал он мне как
провинившемуся школьнику и сунул отобранные два листа.

«Председателю ЛДПР В.В. Жириновскому.

Уважаемый Владимир Вольфович! …» То, что было ниже этих строчек,
вывело меня из состояния меланхолии. Это был донос, но на
редкость необычный. Изложенные факты антипартийной деятельности
поражали своей чудовищностью и выглядели порой совершенно
абсурдно.

Более других обвинялись два депутата, представлявших партию в
областной Думе. Один из них, с русской фамилией, оказывается,
состоял в еврейской организации «Сохнут» и был уличён в сжигании
партийной литературы. Второй депутат, имеющий спорную (с
национальной точки зрения) фамилию, был скрытым сторонником
КПРФ и призывал на выборах президента в 96-м году почему-то
голосовать за Брынцалова. Как он это делал, сказано не было.

Районным руководителям тоже досталось. Они были замечены в грехах не
столь значительных. Так, один из них скрывал от
общественности «по месту своего проживания» и, стало быть, «по месту
руководства своей ячейкой», членство в партии; а другой
додумался в избе, купленной на деньги Жириновского, отгородить
загон для свиней.

Заканчивалась петиция следующим предложением:

«Уважаемый Владимир Вольфович, просим изгнать ненавистных Семёнова и
Жигайло из партии».

Среди пяти подписавшихся фамилии Рыжего не было. Не успел я
переварить это послание, как он достал партийную газету местного
издания и ткнул пальцем в раздел «анекдоты». Просмотрев его
содержание, я обратил внимание на два анекдота, затрагивающих
личность шефа партии. Следующей была газета «Смена» с
интервью неизвестного мне правозащитника и борца с сионизмом. В
тексте были подчёркнуты его резкие высказывания о Жириновском.
Рыжий показал мне пожелтевшим от никотина пальцем сначала на
фамилию и инициалы корреспондента «Смены», а потом – на
фамилию и инициалы главного редактора партийной газеты. И то и
другое совпадало. Главным редактором оказался сын депутата
Семёнова. «Я был в Центральном аппарате, – уже мягко
продолжал он. – Там, прочитав всё это, сказали, что на Семёновых
крест». Рыжий сделал жест двумя пальцами и замолчал.

- Весной была комиссия и составила акт, – произнес он
многозначительно и начал раскрывать тему партийных финансов. Говорил он
довольно туманно, но вывод напрашивался один: ко всему
прочему, они ещё и воруют…

Слегка растерявшись от названных сумм, я уточнил, что все-таки от
меня требуется. Рыжий, в очередной раз закурив, пояснил: «Тебе
нужно оформиться вместо Тараса секретарём моей организации
и подежурить в офисе, пока не приедет комиссия». Дослушав
его, я понял, что весеннего визита комиссии оказалось
недостаточно для смены руководства. Но после этого доноса дело
наверняка будет доведено до конца.

- Ну что? Ходил ты к нему? – обратился Рыжий к курносому парню.

- Что, что - ничего! – нервно ответил тот.

- Что ничего, я тебя спрашиваю, был ты у него? – резко повысил голос начальник.

- Ну был, и что толку. Надоело мне всё, – в таком же духе продолжал
отвечать Тарас.

Дальнейшая их беседа ничего не прояснила для меня, и поэтому, когда
Рыжий отправил «бомжика» на свой коттедж, я поинтересовался
их странным диалогом. Тот, многозначительно улыбаясь,
объяснил, что у Тараса почти

отобрали квартиру бандиты, воспользовавшиеся доверенностью на право
продажи, которую он подписал им, находясь с черепно-мозговой
травмой в отделении стационара. В настоящее время дело
приостановилось, так как Рыжий прислал браткам на стрелку
спецназ управления по борьбе с организованной преступностью
(УБОП).

«Откуда у него такие связи?» – размышлял я после того, когда Рыжий,
пообещав, что займётся моим вопросом, уехал.

Оставшееся время я провёл в пустом помещении. Только телефон изредка
звонил, но спрашивали нотариальную контору. С настенной
фотографии на меня смотрел добрыми глазами молодой, с курчавой
шевелюрой Владимир.

О Жириновском писали уже достаточно. Поэтому я буду очень краток в
собственной оценке этого талантливого человека. В России
народ всегда мечтал о хорошей жизни, связывая свои надежды с
одной личностью, ассоциирующейся в их сознании со спасителем.
Владимир Вольфович предугадал настроения большого количества
населения и смог внушить людям представление о своей особой
миссии в истории страны.

Я не читал «Последнего броска на юг», ставшего объектом насмешек со
стороны ехидных журналистов, а эпизод с депутатом Госдумы
Тишковской не произвел на меня большого впечатления
(Жириновский, в отличии от других коллег-депутатов, на все, что
касалось геополитической стратегии России, всегда реагировал
болезненно, а в тот день как раз обсуждался вопрос о югославских
событиях, который, собственно, и подогрел его). «Но как
можно так обходиться с женщинами?» – справедливо возмутятся
многие читатели. Но пусть они не судят меня строго: я после
общения с Зоей смотрел на слабый пол уже иначе.

В шесть часов вечера я набрал номер домашнего телефона Рыжего.
«Слушаю вас», - чрезвычайно любезно ответил он, не дожидаясь,
пока ему что-нибудь скажут. Он ждал звонка из аппарата партии,
поэтому заранее отрепетировал нужную интонацию голоса.
«Москва не звонила?» – спросил он, когда понял, что это я.
«Заходи ко мне вечером, поговорим», – предложил он потом, уходя от
возможного моего вопроса по волнующему меня делу.

Рыжий встретил меня в спортивных трусах и провёл в комнату, в
которой царил полный беспорядок. На журнальном столе стояла
пепельница с множеством окурков и валялись разные бумаги. Диван
был не убран, вероятно, ещё с позапрошлой ночи, а палас на
полу пестрел от разного мусора. Ко всему прочему, квартира
насквозь пропахла никотином и давно не проветривалась.

Пока я раздумывал, на что мне присесть, чтобы потом не чистить
брюки, Рыжий заправил в видеомагнитофон кассету и, закурив,
развалился в кресле. Через секунды на экране крупным планом
появилась физиономия хозяина квартиры с бородой. Довольно бодрым
голосом, иногда делая ошибки в ударениях, он представил
коммерческий проект, который, в случае своей реализации, повысит
рейтинг ЛДПР и снизит уровень преступности. Согласно плану,
вокруг города должна появиться жилая зона из коттеджей.

Рыжий, разъясняющий нюансы по ходу фильма, бродил по чистому полю в
длинном чёрном пальто и, как злой гений, размахивал большой
пятернёй, указывая, где и что будет строиться. Позже к нему
присоединился такого же высокого роста чернявый, с вьющимися
волосами мужчина лет сорока, одетый в плащ не менее
длинный, чем пальто у Рыжего.

« Вот, пожалуйста, - лес, грибы, ягоды, – говорил ему Рыжий,
указывая в сторону горизонта, - одним словом, природа, и никакой
преступности и наркомании».

«А что, Евгений Павлович, как вы думаете назвать эти дома? Хрущёвки
у нас были, брежневки были… – начал размышлять вслух
чернявый, не дожидаясь ответа. - Может, назовём жириновками?» – уже
торжественно обратился он к Рыжему и как бы этим подвёл
итог всей беседе.

От ветра, как чёрные крылья, раздувалось у гения пальто и трепетали
редкие, раньше срока поседевшие волосы. Он утвердительно
кивнул головой и под приятную мелодию пошёл к оставленным у
дороги «Жигулям».

- Ну как? – спросил меня герой фильма, почёсывая своё бледное
безволосое тело. За время наблюдения самого себя он заметно
расслабился, испортив и без того спёртый воздух.

- У нас в городе, где все коммуникации под боком, для людей
построить ничего не могут, а ты в поле хочешь. Кто будет жить в этих
домах? – начал возражать я.

- Будешь работать, может, и тебе что перепадёт, – начал Рыжий, теряя
равновесие.

- Всё уже просчитано, и есть люди, которые согласны вкладывать
деньги в этот проект, - ещё более раздражённо продолжил он. В
этот момент ему позвонили.

- Слушаю Вас, – голосом, пожалуй, любезней, чем у гоголевского
Манилова, произнёс хозяин квартиры.

По тому, как он сразу же начал буквально орать в микрофон, я понял,
что звонят не из Москвы. Вскоре выяснилось, что так сильно
взволновать нашего гения смогла бывшая жена. Пустяковый
разговор вокруг купленного накануне им для сына велосипеда
закончился тем, что отец, смачно выругавшись, бросил трубку.

- Ну что, будешь работать? - спросил он у меня голосом человека, у
которого вдруг пропало настроение.

- А что делать? – удивился я второму за день неожиданному предложению.

- Делать расчёты, подписывать соглашения, – сказал он и, перерыв
содержимое папки, протянул мне макет отпечатанного договора,
суть которого заключалась в том, что предприятия города
абсолютно бесплатно обязуются поставлять на стройку материалы, на
выпуске которых сами специализируются, а оплату получат по
окончанию работ коттеджами-жириновками.

- Завтра я еду на завод, где директором работает мой кореш, и
поставлю под соглашением первую подпись. Мы с ним раньше в одном
магазине работали, – ухмыльнулся Рыжий и снова закурил. -
Завтра могут позвонить из Москвы… А я, если будет время, заеду
к главе районной администрации насчёт тебя.

Из дальнейшего рассказа жириновца я узнал, что фильм был показан
руководителю ЦА ЛДПР Шведу, который имел опыт работы в качестве
первого секретаря рескома КПСС Латвийской ССР и
заинтересован в пополнении партийных рядов деловыми людьми с хорошими
финансовыми возможностями.

Когда я покидал резиденцию будущего политика, он попросил меня
сходить с утра на автовокзал и взять протокол районной
конференции посёлка Холмы, который передадут оттуда с водителем
рейсового автобуса.

Изучив на следующий день содержимое полученного пакета, я слегка
опешил - пока Рыжий беседовал со мной, жириновцы далекого
поселка Холмы его единогласно выбрали окружным координатором.

«Окружной» подъехал часам к двенадцати на грузовом автомобиле с
открытым кузовом. Прочитав протокол, он остался доволен и
пояснил мне, что область поделена на два избирательных округа, и
он хочет возглавить тот, к которому относится город и его
район, а другой возьмёт на себя Яша – мужчина, предложивший
актуальное название домам будущего.

- А если не получится? – полюбопытствовал я, хотя на самом деле не
имел никакого интереса к планам Рыжего.

- В случае провала я останусь координатором своей районной
организации, и по Уставу партии снять меня могут только её члены, –
ответил Рыжий, доставая сигарету.

- А это всё надёжные люди, которых я сам принял в партию. Я выбрал
себе самый разбросанный район. Нужно ездить по деревням и
собирать конференцию, – выпуская клубы дыма, добавил он,
коварно улыбаясь.

«Если там такие, как мой предшественник Тарас, то его даже и не
подумают переизбирать», - подумал про себя я.

Когда он вдоволь накурился, то попросил меня помочь загрузить
стоящие в подъезде разборные металлические леса. Когда мы их
ставили в кузов, Рыжий несколько раз воровато посмотрел по
сторонам.

- Увидят? – спросил я, догадавшись, что леса принадлежат не ему.
Похититель быстро запрыгнул в кабину и уехал, так и не ответив
мне.

Оставшись один, я потихоньку стал переваривать недавно услышанное и
сделал первый вывод. В районе, где главным
либерал-демократом является Рыжий, есть люди, имеющие на руках партийные
билеты с буквами ЛДПР. Живут они далеко друг от друга и никогда
вместе не собирались. Возможно, большинство из них даже и не
знаеют своих коллег. Но Рыжего-то они все знают. И
наверняка получили от него информацию о злодеяниях Семёновых и
Жигайло. В свою очередь, о самом Рыжем никакой правдивой
информации до них не доходит. «Неплохо устроился», – решил я и начал
писать заявление на имя председателя горсовета, нутром
почувствовав, что от рыжего хитреца помощи не будет.

Написав заявление, я заскучал и начал дремать. Несколько раз меня
тревожил звонок телефона. Спрашивали нотариальную контору, а
один раз девушка по фамилии Король интимным голосом
попыталась меня убедить приобрести у фирмы писчую бумагу.

12.

Городской совет процентов на девяносто был сформирован из
коммунистов, избранных в декабре 96-го при помощи магии четырёх букв –
КПРФ. Такие ошеломляющие результаты стали возможны
благодаря пропаганде, основанной на сопоставлении прошлого светлого
времени с нынешним непонятно каким. Народ стал ждать от
коммунистического горсовета революционных перемен. Взамен
получил умелую игру в оппозицию под аккомпанемент проклятий
Чубайса с Гайдаром. Предприимчивые же люди быстро смекнули, с кем
теперь надо договариваться, а также усвоили простую истину:
хочешь во власть – иди в КПРФ. Так совершенно мирно на одном
поле с криминальным капитализмом стали пастись выборные
структуры, сформированные из выдвиженцев КПРФ или депутатов,
поддержанных этой партией.

Бывший председатель райисполкома в компании старых коллег по работе
в КБ организовал доходное дело – производство торговых
павильонов из европейских материалов, а потом, благодаря всё той
же ностальгии народа по советскому времени, стал депутатом
Городского Собрания. Оказавшись среди людей, близких по духу
и мышлению, он смог, как говорят в таких случаях,
«протащить» решение, согласно которому владельцы старых павильонов
должны были либо приобретать новые, либо освобождать
наработанные места.

Вот где она – «коммунистическая» хозяйственность: самому себе
обеспечить производственный заказ, гарантированный сбыт на
несколько лет вперёд, да ещё и по цене, самим собой установленной.
Вообще крепкие хозяйственники смогли немного пробудить
активность избирателей, внушив им через средства массовой
информации догму о том, что, раз человек смог организовать какое-то
временно прибыльное производство, то, значит, сможет и всем
остальным помочь поправить их нелёгкое положение.

Если же ковырнуть почти любого такого хозяйственника, то выяснится,
что капиталец-то его, выплывший в аккурат, и уходит корнями
в те самые рубежи светло-смутного времени, когда благодаря
выгодному государственному положению и собирались увесистые
кульки. А касаемо умения решать проблемы – на деле
получается, что, как правило, работа в оном направлении начинается
почему-то с удовлетворения не народных интересов, а интересов
собственных и своих детей с запасом на двадцать лет вперёд.

Я, направляясь в горсовет, не питал иллюзий по поводу истинных
приоритетов его функционирования и не искал встречи с
предприимчивым депутатом, которому в 91 предназначались кульки с
солидными по тому времени суммами. Я шёл туда, чтоб показать
пальцем избранникам, думающим думу народную, на местных
бюрократов, несущих горе и слёзы простому человеку почти каждый день
и час непосредственно на своём рабочем месте, на деньги,
содранные с того же самого народа.

Дожидаясь в прохладных коридорах с высокими потолками приёма по
своему делу, я наблюдал, как живёт огромное количество
беспомощных стариков. Начинали они свои хождения по мукам ещё при
власти советской, продолжили при власти «демократической» и
заканчивали при нынешней – коммунистическо-капиталистической.

И при всех трёх этих, если угодно, формациях, решение их
судьбоносного вопроса зависело от бессменного человека в лице
начальника жилищного управления. Поэтому в своём письме на имя
председателя Горсовета я позволил себе сделать лирическое
отступление: «Когда мы говорим «партия» – то подразумеваем Тюткину,
а когда мы говорим «Тюткина» – подразумеваем партию».

Поднявшись по широкой мраморной лестнице, устланной ковровой
дорожкой на второй этаж здания, олицетворяющего символ
непоколебимой российской бюрократии, я без труда нашёл приёмную
председателя Горсовета. Секретарь, немолодая простоватого вида
женщина, выслушала меня и зарегистрировала моё послание
отставному генералу.

На мой краткий вводный рассказ обратили внимание седовласые
сухопарые старички с лучистыми глазами – по всей вероятности, бывшие
работники обкома. Разгорелась дискуссия, в процессе которой
они стали традиционно удаляться от конкретной темы,
наперебой обвиняя, причем совершенно ни к месту, во всех смертных
грехах Ельцина да Гайдара с Чубайсом. Я в ответ на их
пропаганду перешел на конкретные имена своих местных гайдаров и
чубайсов и, конечно же, упомянул фамилию той, чьими
благодеяниями обеспечены многие несчастья народа.

В конце мной была отмечена важность исторического момента -
коммунистам опять доверили власть, и им не нужно брать Белый Дом,
нужно хотя бы выгнать с десяток-другой местных «аллергенов».
«Если не выполните эту задачу сейчас, то уже не выполните
никогда», – громко произнёс я и попрощался с аудиторией, поняв
по выражению их лиц, что теперь они озадачат слегка своего
кумира-генерала.

Но наивно было даже полагать, что после удаления местных
«аллергенов» наступит просветление. Ведь они были заложниками системы,
претворяющей в жизнь принцип: «Если кому-нибудь плохо, то
другим от этого наоборот хорошо». Эта система могла эффективно
работать, когда её заполняли люди, прошедшие естественный
отбор. Всех гуманистов и прочих наивных мечтателей об общем
благе она быстро разжёвывала и выплёвывала.

Первые послепутчевые годы, когда во власти часто оказывались
дилетанты, и объясняют тот хаос, лихорадивший институты управления.
Эти мечтатели-гуманисты хватались за всё сразу и старались
делать то, что не делали до них коммунисты - и это уже
бесспорно положительный момент. Была масса случаев, когда без
всякой «смазки» граждане получали ссуды на строительство жилья,
кредиты на фермерство, участки под застройку.

Процессы разложения начались не сразу. Они были, как вирус, занесены
с самого начала и потихоньку разъедали слабых, делая их
своими в системе и одновременно выдавливая тех, кто не принимал
общих правил игры. Вернувшиеся в 96-м году во власть новые
коммунисты со временем стали перенимать опыт заражённых
предшественников и с помощью своих бывших идеологических
сородичей, остававшихся во власти в качестве распространителей
заразы, наладили сбившуюся было машину. Получился какой-то
суррогат, основанный на негативе послепутчевого периода и
скрупулезности подхода к любой мелочи, заимствованной из советского
времени. К концу века ни одна бумажка, что-то разрешающая
или дающая право чем-то пользоваться, не попадала в срок или
вообще в руки нуждающегося в ней человека без
предварительной мзды.

Продолжение следует…