Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Мать лежала в больнице. В этом городе. И не было ничего как будто.
Ничего не было... Только сон. Все это был сон. Долгий сон.

Мать мне звонила в общагу. Она что-то просила. Говорила, что у меня
изменился голос. Да. Я отвечал, что это от молчания. Я
думал, а может, она меня на этот раз не узнает? Я был готов
говорить с ней тысячью голосов. Лишь бы она говорила не со мной.

- Знаешь, а ты мне приснилась. Сегодня. Сейчас. После обеда.

Я кивал головой.

- А я? Слышишь? Я тебе снилась? Ты меня видишь?!

- Да - сказал я. - Да. Вижу.

- Ты врешь! Ты меня совсем забыл! Да! Неблагодарная! Я тебя так
любила! А ты?! Ну почему ты врешь?! Мне! Матери! Почему ты меня
не видишь во сне?! Почему...

И она положила трубку. Я слушал гудки. Долго-долго. Очень долго.
Далекие гудки. Я не мог положить трубку. Не мог отвести сухих
глаз от этого длинного поезда гудков... Я не знал, когда этот
поезд кончится. Я думал, он бесконечен. Я не видел ни
начала, ни конца. Все началось без меня. Да. И пусть так же
кончится.

Сначала ей разрешили выходить во двор. Сначала во двор. А потом и
дальше, в сад. Постепенность - вот был девиз этого дома. Да!
Постепенность и еще раз постепенность! Здесь умели ждать.
Подкладывали под больных удобрения, как в цветы! За ними
ухаживали, как за новым сортом баклажанов! Тот из них, кто хотел
двигаться, - мог начать! Но потихоньку! Да! Постепенность!
Самое главное - не форсировать события! Им выдавали сначала
игрушечные лейки! Они ходили, как дети! Прижимали эти желтые
лейки к груди! Это был хороший знак! Просто прекрасный!
Первый зов собственности! На втором этапе были ложки. Серьезно!
Суповые ложки. Те, кто овладел лейками, получал в
собственность ложки. Не две! Нет! Постепенность! Одну! Чтобы копать
землю! Кропотливость - был второй кит, на котором стоял этот
дом. Терпение! Первый раз я не поверил, когда увидел! Точно!
Две тетеньки сидели на корточках и “шевырялись” в земле! Это
не я придумал! Это было их слово! Я даже не спросил, они
сами сказали! “Шевыряемся в земле”. Да. Они подняли головы. Как
дети. Они подняли глаза, как дети, которые ждут свою мать.
Они выглядели если не счастливыми, то очень и очень
занятыми. Они были в шапках. И халаты. На них были черные стеганные
халаты. На спине, низко-низко хлоркой был написан номер. Я
искал глазами мать. Ее на улице не было.

Женщины все смотрели на меня. На мое лицо. Я не знал, что сказать, и
отошел. Они продолжали копать землю. “Шевыряться в земле”.
С этими ложками. Так терпеливо.

Здесь было плохое финансирование. Врач мне так и сказал. У него было
усталое лицо. Он всем это повторял.

- У нас плохое финансирование. Очень плохое. Тяжело. Сами понимаете.
Живем вот... На подножном корме...

Он посмотрел на меня внимательно. В глаза. Не так, как эти женщины.
Трудно сказать, как. Он был в очках. Мне он понравился.
Маленького роста, он был спокоен. Да. Я подумал, он так устал,
что уже забыл свой рост. Повторяю, мне это очень понравилось.
И еще! Он сказал мне “ВЫ”! Это меня вообще покорило!

Я спросил про мать. Как она. Ничего. Пока все идет нормально. Надо
ждать. Она не выходит. Да-да. Из палаты. Нет, ну конечно! В
туалет. Она там не одна. С ней вместе женщина. Кажется, они
уже общаются. Что? Ну дружить - это громко сказано. Нет. Пока
нет. Ну, или я не заметил. Хотя, что-то есть...Знаете, у
женщин это бывает как-то совсем по-другому. Как-то неявно.
Очень откровенно и неявно. Нечего сказать. Вчера я был на
обходе. У вашей матери очень красивые волосы. Она их так
заплетает. Так плотно. Так хорошо. Вот...Я и сказал ей. И говорю:
“Как Вы заплетаете волосы”. Оказывается, это ее соседка. Они
по утрам друг другу заплетают. Я вот дочь когда в школу
собираю, никак не могу заплести. Все рассыпается. Что? Неужели!
Правда? Вы можете меня научить?! Удивительно. Сами? Вы сами
научились?!–-

Я вдруг остановился. Уже было такое. Да! Это чувство сна...Я стоял,
как истукан. Ни слова. Я бы не смог сейчас вспомнить свое
имя! Я видел перед собой близко-близко волосы матери. Я снова
их заплетаю. Две косы. Три пряди. Средняя - всегда в
середине. Всегда. И туго. А потом обе косы вокруг головы. Да.

Глаза врача. Он что-то говорил. Губы, по крайней мере, шевелились. Я
бы правда его научил заплетать косы. На своей матери.
Показал бы, как надо. Главное - не слишком тянуть, но чтоб
получилось плотно. Это не трудно. Дядя Петя говорил “Глаза
бояться, а руки делают...”

Тем, кто выходит, дают лопатки. Маленькие-маленькие, чуть больше
детских совков. Нет! Не ложки! Настоящие лопатки! Только с
круглым лезвием. Да, круглое, из толстого листа стали. Когда моя
мать впервые вышла - ей дали ложку! Все начинается с ложки!
Она ходила под общими правилами! Ну и что, если она
приглянулась врачу! Тем более! Еще строже! Пусть она ему и немножко
понравилась! Так...Чуть-чуть! На кончике ложечки! Это
ничего не меняет! Он стал еще тверже!

Так вот - ей выдали ложку. Мать повертела ее в руках. Я так и видел
ее, с этой ложкой! Ха-ха! Она, наверное, решила, что их
сегодня будут кормить на воздухе! тем более погода! Какие дни!
Какое солнце! Потом она возмутилась. Да! Ей - и ложку! Чтоб
“шевыряться в земле”! Занять руки?! Ей! Которая, плюнь на
асфальт - прорастет абрикосовое дерево! Ну, я преувеличиваю!
Ладно! Не абрикос! Но огуречная рассада - точно! Ей, которая
знала все травы! С закрытыми глазами! Которая могла собирать
их во сне! Да! Ей - и ложку! Да воткни она ее и ложка
заколосится! По крайней мере, так было раньше. Здесь, конечно,
никто и не догадывался об этом. Никто! Она была как все. Ничем
не выделялась. Чуть громче, чуть тише - это не повод, что
доверять! Ну, еще не жрала собственное дерьмо! Ну и что?! Это
еще ни о чем не говорит! Да здесь пока никто не жрал. Никто.
Несмотря на плохое финансирование.

- Постепенность - это наш конек! Наш главный козырь. Пятый туз в
колоде, так сказать...

Я понимал врача. Он мне понравился. Никакого риска! Зачем тащить,
когда все катится само! Мы вместе, хором пожимали плечами!
Действительно! Мельник был прав! Спешить некуда! Ха-ха-ха! Вы
уже пришли! Точно! Стоит ли искать на жопу приключений!? Да
нет, нет и еще раз нет! Всех на цепь - и пусть копаются в
саду! Погодка ведь! Какое солнце! И это в ноябре-то?! А
воздух?!

И чтоб никто никому не чесал спину! Справляйся сам! Выкручивайся,
как можешь! Чешись, как кабан об дерево! А если только трава?!
Валяйся и повизгивай! А чтоб чесать спину - ни-ни! Ну это
ладно! Еще понятно! Ласка? Что? Чесать спину - ласка?! У них
нет этого. Да. Чтоб ласкать друг друга. Да о чем Вы
говорите...

Он был такой чувствительный! Правда! Все время трогал очки - это
раз! И два - он мне говорил “Вы”! Да так часто, что я даже
привык! Я захлебнулся гордостью, как оголодавший клоп
наполняется кровью! В два глотка! Еще бы! На “Вы”! И кроме!

-У нас есть комната. Специальная, для визитов. Вы можете там
остановиться. Конечно, ненадолго, и стоит - так...Так...С этими
долларами...Ну и черт с ними! Три дня - десять долларов. Да-да,
три дня и три ночи. Конечно. Что? Можно и больше. Доплатить
- и все. Но, знаете, у нас это редкость. Почти никогда.
Даже еще чаще. Ха-ха-ха! Я не смеюсь. Нет. Чаще, чем никогда.
Это точно! Чтоб больше, чем на три дня. Некоторые и двух не
проживают. А мы не можем возвращать деньги. Что? Сами
понимаете. Вот-вот. Не выдерживают. Три дня и три ночи - это много.
Здесь это очень много. Люди ведь сюда привозят родных, чтоб
не быть с ними. Если уж честно. Так что три дня и три ночи
- это иногда больше, чем просто три дня и три ночи. А так
никаких проблем!...Я Вам обещаю - никаких–-

Он был такой милый! Я мог увидеть свою мать, когда захочу! Даже
привезти ей еду. Да. Ведь люди любят “домашнее”! О-о-о-о! Это
“домашнее”! От одного слова у тигра слезы покатятся!

- Ну, конечно, еду тоже можно. Правда есть маленькое “но”. Такое
маленькое, что его обязательно надо обговорить. Мы проверяем
пищу. В каком смысле? В прямом. В самом простом смысле. Да,
нет, что Вы! Мы же не в тюрьме! Нет-нет! Не протыкаем еду,
нет! Ну и юмор у Вас, молодой человек...С едой - это просто
необходимая мера. Что? Как проверяют? Просвечивают. И все. Ну,
еще пробы берем. Знаете, всякое бывает. Несвежие продукты,
например. Или лекарства. Это запрещено. Да и глупо как-то.
Нет? Отправить к врачу, а потом лекарства носить тайком.
Конечно-конечно, я ничего не говорю! Сейчас везде плохо с
медикаментами. Вот если потребуется - то это другое дело. Совсем
другое. Особенно снотворные. Дочь принесла матери пачку
снотворных. Слабые-слабые. Громкое дело было. Нас тут всех чуть не
пересажали. Принесла и прямо передала. Никто из наших не
заметил. Глупость. Но за всем ведь не уследишь. Так вот... О
чем я? Да! Мать выпила. Потом еще. Она никак не могла уснуть.
А потом уснула. Мы ничего не смогли. Никто. Нет-нет! Не
думаю, что это было самоубийство. Не все так просто! Поверьте!
Не все. Что-то всегда остается в тени. Особенно здесь. С
ними. Что-то уходит, и мы не может ЭТО узнать. Я не знаю, и
поэтому сделал акцент. Эта женщина очень хотела спать. Просто
очень-очень хотела спать. Уснуть. Знаете, такое чувство...не
усталость. Нет. Когда человек хочет мира. Она тоже хотела
мира.... Мне кажется, так. Что? Да. Именно мира...

Я приезжал к ней на трамвае и привозил хлеб. Она всегда просила
привезти хлеб.

- Не клади в мешок. Просто в сетку. Пусть подсохнет. Пусть. Не
важно. Это хорошо ему. Пусть подсохнет...

Она ломала его руками. Не торопясь, задумчиво. Она смотрела через мое плечо.

Я сидел тихо, спокойно. Я ждал, пока она поест. Иногда мне казалось,
она забыла, что я здесь. Она задумчиво жевала, глядя, не
отрываясь, мне за спину. Что она там видела?

Мы были с ней в одном городе, но казалось мы за тридевять земель
друг от друга. Так далеко друг от друга... Мне тоже хотелось
этого хлеба, но мать ни разу не предложила. А сам попросить я
стеснялся. Она и не думала об этом. Может быть, она и не
видела меня. Был только хлеб. Ржаная буханка, изломанная в ее
руках.

Однажды я протянул руку. Хотел отломить кусок. Маленький, совсем
маленький! С краешку! Он выступал! Он так и просился! А мать!?
Она отодвинулась так быстро, что я рот разинул! Так быстро!
Она прижала хлеб к себе! К животу! Она схватила его, будто я
отниму! Ее глаза! Я увидел ее глаза.

Я чувствовал, как она далеко. Когда она жадно прижала к себе эту
разрушенную буханку. Вдавила ее себе в живот! В халат. И
жевала, жевала, глядя на меня, будто я сейчас отниму.

За окном шел снег. Очень чистый и белый. Я подумал, что из него
можно слепить человека. Снежного мальчика. Перед ее окном. Я
подумал, что тоже в башке муравьи завелись. Тоже сошел с ума.

Из этого снега можно было слепить все. Я бы хотел слепить из него
мать. Большую мать... Снежную женщину.

Она, открыв рот, оказывается, тоже смотрела в окно. В углу рта
высыхали крошки. Она смотрела на этот снег. Мы могли бы выйти
туда. Да. В самое сердце зимы... Выйти и слепить эту снежную
женщину.