Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Главы из романа

Не знаю, почему, мне было так грустно... Может быть, это была
любовь? Любовь, медленно падающая с неба, как стервятник. Как
ворон. Любовь, которая крадется лисицей к умирающему в степи...

Я не хотел отвернуться. Ее ребра. Ключица. Груди, как яйца на
сковородке. Она улыбалась: " С гуся вода! С меня худоба..."

- Намыль меня так…Руками… Не мочалкой. Не бойся. Не бойся...

Она была права. Она наблюдала за мной. Я безуспешно пытался намылить
мочалку лепестком мыла.

Теперь я намылил руки. Мой фетиш исчез. Лепесток, который остался
от Ольги. Теперь он был на моих руках. Мой фетиш, который я тайком
подносил к лицу. Который я тайком нюхал. Чем я отличался от матери?
Ничем. Я тоже сошел с ума.

Я намыливал ее руки. Никогда не думал, что может быть столько
волос на руках. Она сидела, опустив голову. Молча. Я слушал ее
ровное дыхание и намыливал.

В маленькое банное окошко падал оранжевый вечерний свет. Ни пара
и дыма. Баня остывала.

Мне стало спокойно-спокойно. Все больны. Мы все больны. Все. Мать,
я, дядя, Миха, Дракон, Саша с Тамбова, все солдаты, к которым
я приводил Ольгу... Все больны.

- Ты что сопишь? Теперь холод собачий! Я замерзла!...

Она вздохнув, наклонилась. За мочалкой. Да! За мочалкой! Она ее
подняла с пола! Это был непорядок. Полный бардак! Мочалка на полу!
Где у меня глаза!? И руки? Руки у меня под хуй заточены! Дырявые!
Я щелкаю ебалом и мышей не ловлю! Боже! Началось...

В ней было столько трезвости! Столько практичности! Она-то следила
за порядком! Даже не надо закрывать глаза! Не надо колдуна! Стоит
только уронить мочалку на пол - и все! Все становится как раньше!
Казалось, уже ничто не разбудит ее! Ха-ах! Не тут-то было! Беспорядок
способен воскрешать! Поднимать из пепла! Хаос - это чудо! И вот
благодаря чуду она на меня смотрит нахмурившись. Серьезно.

- А теперь давай живот, - сказала она требовательно, - сама не
могу. Шея болит...

Она расставила ноги. Как для упора. И выпрямилась.

-Ты здесь лежала. В животе. Ты здесь была. Ну давай. А то я продрогла.
Давай. Согрей меня...

Я намыливал ее морщинистый живот. Потом поднял осторожно грудь
и намылил под ней. Мать смеялась беззвучно. Открыла рот, прекрасный
рот, и смеялась. Черт, ей видно было щекотно! Она вздрогнула и
спрятала груди, закрыла их большими ладонями. Так странно, я заметил
черноту под ногтями. Остатки земли с нашего огорода. Они всегда
были такими, ее пальцы, даже в аптеке. Даже после хлорки. Загорелые
по локоть руки, почти черная шея, черное лицо, мутные карие глаза
и прекрасный рот. Белые ровные зубы. Ее сокровище. Молодой рот,
полный жемчуга.

- Ох какие! Какие у меня ручищи! У тебя совсем другие. А какие
титьки? Это вы! Все высосали из меня! До донышка! Раньше они были,
как пирожки. Маленькие белые пирожки. Такие белые, как пирожки.
И соски… Как вишни...

Она замолчала. Я смотрел в пол. Вода стекала у нее между ног.
По волосам. Тонкой молочной струйкой. Худые ноги с отвисшей кожей.

- Ох, как горячо! Как хорошо, дочка! - приговаривала она, закрыв
глаза. Если б я мог тоже закрыть глаза...

- Ну вот. Теперь я совсем чистая. Теперь окати меня щелоком.

Я зачерпнул воду, такую чистую, такую горячую, что она казалась
сухой, и потихоньку вылил ей на голову. Ковш очень чистой сухой
воды. Она сидела, наклонившись вперед, сгорбившись, как на приеме
у врача. Как будто я прослушивал ее легкие. Длинные седые волосы
прилипли к спине, к плечам, свисали вперед. Я все поливал и поливал,
а она вздрагивала, приговаривала: "С гуся вода! С меня худоба",
- опять вздрагивала, готова была засмеяться от удовольствия. А
я все поливал и поливал...И сам не замечал, что улыбаюсь. Я чуть
не начал напевать! Напевать, смеяться, болтать... Я будто купал
ребенка! Я поливал и поливал. Будто делал это каждое воскресенье!
Да! Каждое воскресенье в красном платье мертвой сестры! Поливал
и напевал...Мы смеялись...

Я думал, вот такая она была раньше. Такая она была молодая. Еще
до меня.

И тут она взмахнула рукой. Жест тишины. Как будто она хотела произнести
речь! Я замер. Ковш был пуст. И в эту секунду я услышал журчание!
Она мочилась! Прямо так! На пол! Раздвинув ноги!

В ту ночь мы спали как камни. Без кошмаров. Чистые и спокойные.
Мы устали. Даже безумие устает. Ей было наплевать, в платье я
лег или нет. Так она устала. Может быть, эта ночь и была вершиной?
Вершиной нашего сумасшествия. В эту ночь все было возможно. Нас
вынесло приливом. Мы могли бы найти сушу. Но мы не проснулись
в эту ночь. Я стал своей сестрой. Превращение закончилось.

На следующий день мы очнулись уже на другом склоне. Мы пролетели
точку. Дальше все было быстрее, быстрее... Все.

А утром мы шли к лодке. Выходили из дому. Как все вокруг изменилось!
Будто мы не выходили много-много лет! Мы будто проспали полжизни!
Чистое свободное утро...Никуда не надо спешить. Мать проснулась
в отпуске. Действительно. Днем над нами всходили нормальные планеты.
Она могла делать все, что душе угодно. По крайней мере, в течении
месяца! Ура! Она даже получила отпускные. Теперь сходи с ума сколько
душе угодно! Сколько влезет! Она имела право! Это ведь отпуск?!
Нет? Этот июль стал отпуском от жизни....

Мы кипятили чайник. Мы пили чай. Молча, никуда не глядя. Как нормальные
люди. Это было свободное время! Оно из нас так и лезло! Оно поднималось,
как тесто! Оно стекало с хлеба! Оно валилось крошками изо рта!
Мы потом его сметали, и мать выносила курам во двор.

Это только так казалось! Мать была тиха. Она должна была или победить
или умереть!

Весь мир был в отпуске! Вся деревня! Деревья, собаки на цепях,
воробьи, даже петухи хрустели пачкой отпускных! Они не подавали
голос. Они молча пялились на небо. Их жен топтали гуси! Те вкалывали
без отпусков!

Все отдыхали! Пыльные травы, наш клен, вишни, сирень, наш дом,
все бревна в нем, шифер на крыше, дрова в сарае, сам сарай!...
Но это еще ничего! Вот люди! Их надо было привязать к постелям!
Отдыхать!? Да ни за какие деньги! Вкалывать, въебывать, топтаться,
протирать посуду, чесаться и моргать! Да только три метра грунта
заставят их отдохнуть! Вдохнуть и расслабиться! А так - никаких
отпусков! Чесаться и тереть полы! Широко открыть глаза и смотреть!
Смотреть! Смотреть! Весь мир - один громадный сюрприз! Огромный
торт с розочкой! Скатерть-самобранка! Два волшебника! Мы могли
делать чудеса, как пельмени! Легко! Перед такими глазами отступает
все! Все болезни! Цирроз! Триппер! Даже диарея! Все затихает!
Старость! Время! Даже смерть останавливается.

Все подыхают от любопытства. Но никто от него еще не умер. Так
и здесь. Им нечем было заняться. Не хуя делать! И вот мы! Подарок!
Неожиданные деньги! Премия! Горячий поцелуй в холодном коридоре!
Нами можно было забить память на весь отпуск! На все лето! Мы
вышли, как в театре! Кто бы нам помешал! Это был наш выход. Только
наш! Мы их спасли! Именно! Иначе, у всей деревни в башках бы замкнуло!
Они бы все чирикнулись на счет “три”! А теперь, вытаращившись,
они глазели на нас. Ничего не упустить! Ни грамма драгоценного
зрелища! Ни крошки! Ни капли!

Мы бы могли повторить! Все! Все с самого начала! Нас можно было
отмотать назад! Прокрутить немного вперед! Сделать паузу! Остановить
нас, пойти полить помидоры и снова включить!

Нас жрали. Потихоньку! И отрыгивали. Нами можно было накормить
всю деревню! Весь год! Всю долгую зиму! Нас можно было откладывать,
как сало! На боках, на загривке! Нас можно было сосать и снова
прятать в фантик! Намазывать на хлеб и задумчиво жрать! Братья
и сестры! Мы обеспечили этих сукиных котов и кошек на всю зиму!
Нас будут отрыгивать еще полгода. Экономно! Скармливать нас внучкам!
Понемногу! Как шоколад! Как печенье! Как мед! Как лекарство! На
нас смотрели, как на карликов! Будто я вел на цепи комара! Ха-ха!
То есть это комар на цепи вел меня!

- Не дергайся! - шипела мать. - Все нормально! Придурок! Да не
верти ты башкой! Сегодня мы ее найдем! Я чувствую. Я тебе говорю!
Сегодня мы ее найдем! Я видела сон! Вчера не нашли, а сегодня
найдем! Я тебе говорю, я видела сон! Здравствуйте, тетя Паша.
Да вот, пошли порыбачить. В отпуске. Наконец-то взяла. Да. Где
Ольга? Где она? Была в городе. Скоро приедет. Да. А как ваши ноги?
Да. Еще бы! Надо думать! Даже железные запчасти у машин меняют.
А наши кто заменит? Вот и я говорю. До свидания, тетя Паш...

Она будто говорила с ними по телефону. Тетя Паша молчала, опершись
о забор. Вытаращив слепые глаза. Как статуя любопытства. Мать
кланялась и продолжала шествие. Обезумевшая королева и ее оруженосец,
паж с багром на плече, мы шагали в еще прохладной утренней пыли...

Только человеческий голос...Так похоже! Как жизнь...

От такого режима у меня в башке тоже мухи завелись! Я напевал,
пыхтел, надувал щеки! “ Лоф-лоф-лоф-лоф-стори! Положи ты хуй на
горе! Положи на все ты сразу! На мазе, на фазе и бразе!...”

Неудивительно, что муравьи в моем мозжечке плясали джигу! От меня
остались только глаза и челюсти! Я жил, как землеройка с тигриными
клыками! Только два глаза и кишечник! Из рук все валилось! Точно,
дядя был прав! “У него мухи в руках ебуться! Каким концом они
вставлены!?”

Мне было по барабану! Все равно! Я ел и смеялся. Смеялся и ел!
Уже стоя по пояс в яме! В теплой земле. Здесь было хорошо...Меня
ничто не трогало. Ничто не приближалось. Мы с матерью меланхолично
пожирали друг друга. Глядя в никуда. Только взрывы моего хохота
нарушали покой. Я смеялся. Вот и все, что нас отличало.

Мать начала курить! И не просто вдыхать и выдыхать дым! Какое
там дым! Она смолила, как тепловоз! Как завод! Я должен был тибрить
сигарки у дяди! Это для нее-то! "Где мой Пегас? - удивлялся дядя
- Где? Вчера я открыл новую пачку! Кто увел моего Пегаса!? Кто?!
Кто приделал ноги моим сигаретам?!" Ха-ха! Мы с матерью стали
коногонами! Особенно я! Уводил его Пегаса! Конокрад! Мы были в
заговоре! В этой игре без правил!

Дядя орал не слишком долго! Я знал точно. После трех ложек супа
он уляжется, как пыль! Главное - чтоб суп быстро остывал! Тогда
все нормально! Мир не вывихнет сустав! Ни палец, ни ресницу! Если
суп остывает - мир спасен!

Это был удивительный человек... Он ничем не болел! Никогда и ничем!
Он даже ни разу не траванулся! Стоит повести носом - и он чуял!
"Так... Опять вовремя салат не убрали..."

Он не знал ни риска, ни удачи! Это был потрясающий тип! Если он
умрет, то только от голода... Да! Если ему не дадут вовремя супа!
Он был как цветок...Как он выжил?... Мать его конечно поливала!
Регулярно. Это ведь ее дорогой братец! Ее аленький цветочек! Ее
флокс в горшке! И при этом требовательный флокс! Говорящий цветок!
Мать его кормила! Подкладывала свежей землицы! Удобрения! А как
же?! Она знала, как накормить волков и уберечь баранов! Еще бы!
Три минуты - и уже поздно! Три минуты просрочки, три минуты урчанья
в пузе - и он бы насторожился! Он бы принюхался! Что-то не так!
Где-то что-то провоняло! Что-то забыли спрятать в холодильник!
А дальше - больше! Что-то сошло с рельс! Что-то не так! И он бы
увидел, что лежит под откосом! Что сошло с рельс! Все сошло, дядя!
Все летит в кювет! И уже давно! Он бы сразу пронюхал, что пиздец!
Что сестренка уже давно не здесь! Да еще как "не здесь"! Он бы
все увидел! Они ведь стоили друг друга! Брат и сестра...

А так...Он ел борщ. Теплый борщ. Уткнувшись в глубокую тарелку.
Монотонно прихлебывая, отпыхиваясь, дыша и дуя. От этого мы с
матерью начинали клевать носами! Он нас гипнотизировал! Как если
б бормотал! Как если б молился! Его можно было перенести на табуретке
в лес! На речку! Он бы и ухом не повел! Только вовремя меняй тарелки!
Первое! Второе! Побольше подливки! Лука!

Мать не потеряла ни одного из своих навыков! С каждым днем, погружаясь
все глубже в свое безумие, она готовила все лучше! Какой это был
бульон!...Он был густой, как кисель! Как студень!

Дядя замолкал. "М...м...м..." - постанывал он, зажмурившись. Мать
стояла, прислонившись к печке. Сложив руки на груди. Она смотрела
на нас. Как мы жрем. Она-то сама и не притрагивалась! Это выглядело,
как в какой-то трагедии! Она нас будто хотела отравить! Это был
безумный заговор! Заговор всех против всех! В ее молчании, в остановившихся
глазах, в неподвижной фигуре было действительно что-то трагическое!
И руки...Особенно в том, как она их сложила на груди! Она была
неподвижна! Абсолютно! Казалось, она сейчас упадет замертво! Вот-вот!
В эту секунду она сорвется с места! Раскроется тайна! Все раскроется!
Она взорвется! Еще немного - и она подпрыгнет, запоет или свистнет!
Еще чуть-чуть! Ну! Еще немного! Еще немного молчания! Еще каплю!
И она повиснет на бельевой веревке! Среди наших трусов! Она начнет
раскачиваться! Хохотать! Сделает такое, от чего дядя проглотит
ложку! Засунет ее в ухо! Пронесет мимо рта! А этого еще никто
не видел! Чтоб он остановился метать жратву! Никто! Для этого
его надо было удивить! Потрясти! Очаровать! Только для того, чтоб
он поднял глаза!

Я замирал с ложкой на полдороги! Я боялся нарушить это равновесие!
Но все это казалось только мне! Дядя наворачивал за обе щеки!
Ему надо было смазать челюсти! Они уже скрипели! За столько лет...
А мать смотрела в пол. Сквозь дядю Петю она смотрела в пол! Как
все это было...Где мы все были в ее мире?! Что с нами со всеми
произошло?!...

Она стояла над нами, как статуя. Да. Она будто не выдержала! Оглянулась!
И окаменела... Что она увидела!? Что там было за ее плечом?...Что?..

Потом приехали врачи. Они дали два часа на сборы. Кто их вызвал?
Это не имеет никакого значенья. Теперь - неважно.

Мать ходила по дому. Везде заглядывала. "Ничего не забыть...Нельзя
ничего забыть...Так...Так..." - бормотала она, заглядывая во все
углы. Она хотела взять все свое. Ничего другого. Ни воспоминаний.
Ни улыбок. Ни утр. Ни сумерек. Ни скрипа половиц. Ни свежую краску
со стен.

Она будто делала обыск! Везде! Она заглядывала даже в ведра в
сенях! В старые, покрытые паутиной ведра! Она навела панику среди
пауков! Она ничего не искала! Нет! Она прощалась. Она прощалась
с домом. Она знала, что никогда сюда не вернется! Она его увидела
заново! Весь сразу! На одну минуту он стал незнакомым! До такой
степени, что она его вывернула наизнанку! Осмотрела! Она будто
собиралась его купить!

Я стоял в сенях. Помню, было холодное хмурое утро. Я смотрел на
сухую траву под потолком. Сухие пучки, похожие на корни. На высохшие
корни.

Она проверяла все шпингалеты на окнах.

-Чем пахнет? - донеслось до меня - Ты ничего не чуешь?!...Огурцами
как будто свежими....А?...Нет?...

- Нет, - откликнулся я. Мой голос показался таким далеким...

- Правда не чуешь?... - переспросила она. Я промолчал. А потом
сказал, что пахнет.

- Цветами пахнет, мама...Цветами...

- Точно...Точно...- приговаривала она, приближаясь - А я думаю,
чем пахнет?...Так хорошо...Так свежо... - Она была так рада!

- Все, -сказала она, наконец выйдя в сени. Она улыбалась! Ее ждало
что-то новое! Впереди была новая жизнь!

У нее в руках ничего не было. Она не взяла ничего! Ни фотографий,
ни белую сумку с документами, ни зубной щетки. Руки у нее были
свободны! Она их скрестила на груди! Так странно, до сих пор у
меня перед глазами ее платье... Белое, с коротким рукавом... С
огромными пионами.

Она его ненавидела! Никогда не надевала! Даже не смотрела на него
в шкафу...

- Если что - все здесь... - и она показала подбородком на белую
сумку на диване, в сенях.

- Все документы. Паспорта. Сберкнижка. Квитанции за свет. Только
наши. Дядиных нет.

Я кивнул. Я знал, что все здесь. Мы сели на диван перед дорогой.
В стекло билась муха. Она хотела вырваться. Я посмотрел на мать.
Она улыбалась. Когда я закрывал дверь на ключ, она даже не оглянулась.
Она повернулась к дому спиной. Она даже не проверила, как я закрыл!
На сколько оборотов!

Она была спокойна... Она спокойно сгорала от нетерпения... Она
ждала.

Впереди была новая жизнь.

А дядя? Он унюхал старость издалека! Его жизнь “съедалась”, как
серебряная ложка! И он уже ничего не мог зачерпнуть этой ложкой.
Сначала он поднял бунт. Серьезно! Ни минуты покоя! Он не мог быть
один ни секунды! Общество! Ему подавай общество! И не просто!
Он разглагольствовал в курятнике! Перед тремя пыльными, как веники,
несушками! Петух давно уже свинтил в суп! Их женишок! Ха-ха! Муженек!
Дед варил его часов пять, мешал, подливал воды. “Тихий огонь!
Учись, пока я жив! Ти-и-их огонь!” Он мог так разварить подметку!
Ха-ха! Ему подавай курочку! В доме море старых сапог! Но его не
проведешь! Он не отходил от кастрюли с петухом все пять часов!
Стоял и смотрел на крышку! Он ждал! Да! Будто петух может смыться!
Как бы не так! Что бы он придумал? Закукарекать? Отвлечь внимание?
Дядю не обманешь! Он только помешивал, закрывал и снова стоял.

Ну это еще ничего. Все-таки понятно. Он должен был с кем-то разговаривать.
Вступать в контакт. Делиться. Это понятно. Да. Но вот он притащил
всех трех вдовушек в дом. Серьезно! Ему было лень выходить! Куда
там! Тащиться в курятник?! Переходить двор?! Да вы что?! Это же
даль несусветная! У черта на куличках! И дядя их перенес в дом.
Не в сени. Нет. В дом. Я не оговорился. И он тоже знал разницу
между сенями и домом.

- В сенях?! Ты что хочешь?! Чтоб они замерзли? Такой ветрило!
Ты этого хочешь? Чтоб они отморозили яйца?! Сам-то спишь где?!
В сенях?! Нет? В доме? В кровати?

Он вошел в штопор. Я приезжал из города не так часто. Он хотел,
чтоб я спал в сенях? На пороге? Я и так перебрался на печку! Что
ему еще было надо?! Я не входил на его половину! Туда, к курам!
Он устроил там куриный рай! Кроме шуток! Натащил перьев, лоскутков!
Он резал ножницами простыни! Бормоча! По всей длине! Вж-ж-жик!
Вжж-ж-ик! Звук ножниц его успокаивал! Все может быть. Он вил им
гнезда! “Вот, теперь у вас тепло...Вот так. Так. Куда ты?! Глупышка!
Дурочка! Вот гнездо! Сиди здесь! Не ходи туда! Там - этот!...”

Черт! Я был - старый лис! Он пугал мною своих курочек! Свой отряд
старых вдов! Думаю, еще немного - и он стал бы святым! Да. Куриным
святым! Еще одно усилие! Я кусал язык на печке! Меня так и подмывало!
“Ну! Еще одно усилие! Потужтесь! Куры! Дядя! Ну! Старый курощуп!
Последнее усилие!...”

Там, на печке было скучно! Да, знаете ли! Не развеселишься! Я
высовывался по пояс! Это тоже был своего рода раж! Это ведь заразно!
“Ну-ну, дети мои! Еще! Еще! Фас! Взять! Еще одно усилие! Дядя!
Взы! Взы! Еще немного!...” Всем было наплевать на меня! Всем!
Ха-ха! Я имею в виду дядюшку и его паству! Я оказался заключенным
на нашей печке! Узник! Да! Это переполняло все чаши! Все горшки
и тарелки! Ну а дядя? Он кайфовал, он дирижировал, он впадал в
горе, в слезы, в смех, он вещал и кормил кур из кармана!

А потом еще и зрение! Он заразился от кур! Несомненно! Куриная
слепота! Он теперь ни черта не видел после пяти вечера! Бродил
по “своей” половине, наступая на своих одуревших подружек! Он
стал все больше походить на петуха! Такой задумчивый! Склонит
голову и идет! Кругом, кругом! Я протирал глаза! Я не верил! Ему
не хватало еще чуть безумия, да, ложечку сумасшествия, и он бы
начал разгребать ногой вокруг, как петух! Я никак не мог поверить!
Нет! Он мог закукарекать! Да! Перейти на их язык! Быть ближе к
пастве! Он и так уже бормотал на черт знает каком наречии! Ха-ха!
И самое смешное - это был не его бред. Серьезно! Он не говорил
о своей жизни! В его гулюканье не было ни сестры, ни меня, ни
Ольги, ни его самого! Но это ладно. Вот зрение - это меня всерьез
беспокоило. Он стал воинственным и ревнивым, как крот! Я был вынужден
пришивать ему пуговицы на кальсоны! И еще не все пуговицы ему
нравились! Подавай ему стандартные! Именно для кальсон! Понимаете?!
Настоящие пуговицы для кальсон! Черт! Он не хотел ни от брюк,
ни от пальто! Нет! Только белого цвета и маленькие! Он что, сошел
с ума?! “Я что, похож на чокнутого?!” - это стало последней каплей!
Я оторвал от рубашки матери. У нее была такая смешная и грустная
сорочка. Я открутил две, и мы уселись! Снять кальсоны?! Ну уж
нет! Этого он не мог себе позволить! Этот старый бздун был в гневе!
Я ему такое предлагал! Снять кальсоны! Каково? Перед курами! Этот
пердун был еще и недоволен, когда я сказал ему: «Прикуси язык»!
Да! А то память пришью! Он это воспринял как вызов! Я ему затыкал
рот! Ему! Ну это еще ничего! Он только молча дышал! А когда я
пошел за ножницами, он уперся, как осел! Нет! Никаких колюще-режущих
предметов! Он думал, что мне нужна его женилка?! Что я хочу его
обезглавить!? Что сплю и вижу во сне?! Ну нет! Вы только посмотрите!
Я ему пришиваю пуговицы, а он еще и недоволен! Он еще и ругается!
Поносит меня не только на чем свет стоит! Нет! На чем он лежит
- тоже! “Куда ты тычешь!? Проткнешь мне там все! Эй! Ну-ну...ой!
Господи! Кто из нас слепой! Я или ты!? Под что у тебя руки заточены?!...”
И так далее, да, со всеми остановками! Дошло до того, что я должен
был откусывать нитку! Серьезно! Абсолютно! Под самый корень! От
ножниц он наотрез отказался! Ни в какую! Легче было его кур заставить
покончить с собой! Да! Черт! Мне ничего не оставалось делать!
И еще! С ним пришлось бороться! Вы только посмотрите на такого!
Стоило мне только склониться! Он взвизгивал! “Мне щекотно! Ой!
Что у тебя такие руки! Вот здесь! Здесь! Ой! Ты меня смешишь!
Не смеши меня!...” Он даже закрыл глаза! Нет! Вы только представьте
себе?! Что он возомнил!? Ноги ему волосами вымыть! В конце концов,
я откусил эту нитку! Перетер ее зубами! Его рожа! Он стал, как
свекла! Что он думал?! Его запах? Ему было стыдно? Он сидел с
закрытыми глазами. Да. Когда “все” кончилось, он сидел с закрытыми
глазами. И все. У него между ног пахло хорошо. На удивление приятно.
Я подумал, в тот момент, что вот так он умрет. Этот запах...Свежий,
чистый запах. Он будто переоделся в чистое. В белое-белое. Он
будто готовился, сам не зная к чему. Я подумал, вот так он умрет.
Да, так.

Он странно на меня посмотрел в тот раз. Серьезно, да. С любопытством.
И с какой-то храбростью.

- Не смейся...Ты смеешься надо мной? Да? - ему было грустно и
просто. Все вдруг стало просто. Очень просто. Как смирение. Да.

- Почему ты смеешься надо мной? Почему?... Не надо. Не смейся...
Не надо так...

Вот так он сидел. Склонив ко мне голову, руки на коленях. Да.
Голые ноги. Разбитые голые ноги. Я подумал: ну вот, все, правда,
он скоро умрет. Так же, ничего не меняя, он откинул голову к стене.
Он закрыл глаза. Я видел его небритую шею, там жилка, да, она
билась, живая ниточка...Его кожа. Почти черная на лице, и белая
шея. Сморщенная, как у птенца, шея.

- Что с тобой?! Что? Дядя! У тебя болит что-то?! Скажи! Где?!
Дядя, где болит?!...

Я испугался! Он умрет! Вот сейчас! Сию минуту! Что я буду делать
со всем этим? Что?! Я начал его трясти! Обнимать! Шептать, спрашивать!
Да! Как с ребенком!

- Что?! Скажи дядя! Где болит? Где?!...

Он молча открыл глаза. Его глаза! Полные тумана! Молочные глаза!
Я увидел, господи, как у него приоткрывается рот! Да! И глаза!
В них было все больше и больше тумана! А потом они начали закрываться!
Ресницы задрожали, тонко-тонко, и веки...веки начали натягиваться
на глаза! Я был в ужасе! Вот-вот! Он был на грани! Совсем на краю!
Все! Вот...еще, еще... Он умирает! Он умирает! Отходит! Его тело!
Оно все напряглось! Он сейчас выйдет из тела! Рука! Тверже камня!
Он весь замер! Весь! Все-е-е! Я едва успел закрыть глаза! Черт!
Он со всего размаха чихнул! Серьезно! Меня отбросило к стене!
И потом он чихал не переставая! Без перекуров! Больше обычного.
Да. На три раза. Обычно все кончалось на пяти. А теперь нет. Нет.
Теперь было восемь. Я сидел у стенки, а он все чихал! До слез!
Как долго молчавшая пушка! Как простывший слон! Как святой Гробиан.
Как бородатая девушка! Он чихал размеренно, в обычном ритме. Да.
Как колол дрова. И как я мог забыть? Его чих. Со своей святостью
он ведь и чихать перестал! Совсем перестал чихать... А тут он
даже письнул! Пустил немного.

Когда, наконец, дядюшка прочихался, на меня смотрел другой человек.
Абсолютно другой! Он меня не узнавал! Он будто вернулся из долгого
путешествия! Конечно! Не знаю, как он, а я успел за это время
обогнуть земной шар! И что я увидел, вернувшись? Он смотрел на
меня, моргая, как сумасшедший! Будто первый раз видит. Не только
меня! Нет! Вообще все! Будто только родился! Воды отошли, и он
выполз, моргая, жмурясь! Хорошо еще, что он не начал орать! Ну
как они обычно начинают! Сразу жрать просят! Сразу им что-то не
нравится! Тепло подавай! Титьку! А он? Он приходил в себя. Ни
быстро, ни медленно. Смотрел на меня извиняющимся взглядом. Ха-ха!
Конечно! Я ждал большого конца, а что получилось?! Новорожденный
дядя! Наверное, на моей роже было написано жирно: “Разочарование”!
На самом лбу! А вокруг - его чихи! Черт! Он даже застеснялся.
Смутившись, опустил глаза. Ему хотелось есть. По всей видимости.
Он всегда так, перед тем, как сказать: “Есть-то хо-очется...”

Все надоело! Наплевать! Я решил окончательно спуститься с этой
дурацкой печки. Тоже хотелось жрать, и в дядиной светелке уже
так воняло, что глаза резало! Надо было все здесь заливать спиртом!
И дядю! А его вообще замочить в хлорке! Я б его убил, скажи он
хоть слово! Хоть слог! Только кукарекнул бы - и все! Пиф-паф по
шарикам, он больше не летун!

Действительно, в нашей семейке было не все в порядке. Начиная
с мелочей. Да. У нас не все были дома. Во всех смыслах, да, со
всех сторон. Но жрать-то хотелось. Вот в чем дело. И не только
мне. Святому дядюшке тоже. И еще как! Стоило только моей пятке
показаться на ступеньке, дядя был тут как тут! Он встал на задние
лапы! Скажи я ему: “Дружок! Служи! Голос! Сидеть!” - он был бы
быстрее любого пса ученого! В нас с ним пропадали таланты! Не
правда ли?! Нет? В нас так часто они пропадают. Только мелькнет
загривок таланта - как уже проехали! Все! Уже проехали! А ведь
надо назад, назад, отмотать назад... Присмотреться.

На сытый желудок трудно быть святым. Нет? Дядя даже не стал страдать.
Он легко вошел на “мою” половину. Ему хотелось супа. Нет, не вру!
Куриного, толстого супа, бульона, золотого бульончика! С курочкой!
О-о-о! Он только успел закрыть глаза, картошку я уже почистил!
Дело было за малым. Да. За курочкой. В ней был источник благословения!
Центральная субстанция! Жертва! Да! Эссенция! И что?

Пока я резал лук, дядя пошел к своим вдовушкам. Легкой походкой
пьяного бога. Веселого от голода бога. Да. Они как чуяли! Духовными
своими ноздрями! Все забились под дядину кровать и ни гу-гу! Затянули
пленкой глаза! Но дядя их уже не узнал. Они стали просто супом.
Еще живым. Да. Хорошо хранящимся супом. Но в его брюхе будет надежнее!
Все-таки! Для всех! И для него, и для курочек! Такой же легкой
походкой он вышел. Он помахивал курицей, как выжатым бельем! Хорошо,
почти насухо выжатым бельем! Так легко. Так изящно. Да. Как веточкой
белой сирени. Как вам такое нравится? Каково? В нас на самом деле
было много талантов.

Продолжение следует…