Проза

АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА. Художественный руководитель театра

ВЕРОЧКА. Завлит

ПЕТР СТЕПАНОВИЧ. Пожилой и потрепанный

Приемная. Входная дверь, дверь в кабинет. За столом сидит АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА, сервирует его к чаю. Вбегает ВЕРОЧКА, быстро запирает за собой дверь.

АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Привет! Ты что?

ВЕРОЧКА: Опять пришел! Он в коридоре уже, за мной идёт! Он видел, куда я пошла!


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Господи! Да просто отдаёшь и говоришь, что нас это не интересует. Всё! В чем проблема?


ВЕРОЧКА: Я не могу... Он... (Всхлипывает.)


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Приставал?! А ну-ка, открой дверь!


ВЕРОЧКА: Нет, не надо... Жалко его...


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Послушай, я прочитала. Это даже не графомания - просто бред. Больной человек, алкоголик, судя по всему... Всех жалко

Стук в дверь.

ВЕРОЧКА: Я не могу! Я...

Выхватывает из сумки кипу листов, сует АЛЛЕ АЛЕКСЕЕНЕ.
Отдайте ему сами, ну, пожалуйста! Скажите что-нибудь... Я в кабинете у вас.

Убегает в дверь кабинета. АЛЛА АЛЕКСЕЕНА решительно открывает дверь приемной. Входит ПЕТР СТЕПАНОВИЧ.

ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Где она?

АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Здравствуйте. Вера Петровна занята. Я - художественный руководитель театра. К сожалению, ваша пьеса нам не подходит. Вот, возьмите. (Протягивает ему листки.)


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Чем это она занята?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Работой. И я, на минуточку, тоже. Вот, возьмите - и я с вами прощаюсь.

ПЕТР СТЕПНОВИЧ не берёт листки и неожиданно всхлипывает.

Вы что?! Прекратите немедленно! Будете плакать - я милицию вызову! Вот, выпейте, это кофе. Ну? Ну, не надо... Вот, чай. Пейте-пейте...


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А пирожное можно?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Берите все и идите.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А можно я тут съем?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА. Только быстро.

ПЕТР СТЕПАНОВИЧ ест пирожные.

ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А вы прочитали?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Прочитала.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Понравилось?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Не то слово. Но нам не подходит.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А вы почём платите? Ну, за сценарий?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА , По-разному. Но это нам не подходит.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Я за полцены могу. Вообще без денег пускай, бесплатно...


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: И бесплатно не подходит.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Примитивность, да:


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Что?!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Ну, это когда не настоящее искусство, а так... Я, вон, в общежитии когда жил, давно ещё, там со мной два брата-татарина в одной комнате жили, а я по клеткам Григория Мелехова перерисовал, с афиши, кино " Тихий Дон", перерисовал, раскрасил - цветными карандашами, красиво вышло, все смотреть ходили, всё общежитие, а это примитивность была, мне один сказал, что примитивность это...


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Да-да. Доедайте.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А что делать-то? Если примитивность?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Читайте больше. Извините, у меня работа.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А я много читал.


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Значит, ещё читайте!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А зачем?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Да, действительно... Господи!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Сейчас, я ухожу уже, сейчас. А вот есть такая книжка, где написано, как надо? Как правильно надо? Ну, вообще, как надо, чтобы правильно ... Есть?

Пауза.

АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Ну... Евангелие, может быть?


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Это библия что ли? Не про нас писано. Читаешь - ни хрена не понятно, вы извините, конечно. Я вот и написал, ну, сценарий этот, чтобы жизненно, к нашей жизни...


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Потрясающе. Что же, у нас в жизни одни праздники?


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Нет...


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Ну, как же - у вас тут только праздники: начинается с дня рождения, потом 23 февраля, потом 8 марта, Первое мая, Девятое мая, а потом две свадьбы. При этом ничего не происходит. Вообще ничего! Просто!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Почему?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: А я не знаю! Вот, пожалуйста! (Выхватывает наугад один из листов рукописи.) "Любовь Степановна, передайте мне огурчиков солёных. - Пожалуйста, Иван Петрович, только грибки маринованные под водочку лучше. - Нет, Любовь Степановна, я лучше огурчики люблю! - Хорошо, Иван Петрович, только вы грибки попробуйте! - Хорошо, попробую, только я сначала хочу сказать тост за дам! - Нет, Иван Петрович, я сначала хочу сказать тост за вас! - Нет, Любовь Степановна, вы мне лучше огурчики передайте, а то там картошка уже, наверно, готова. - Да! У меня там картошка с сосисками готовится, как же я забыла, но я сначала хочу сказать тост..." И это бесконечно! Выпивают и закусывают! Закусывают и выпивают! Это хоть кому-нибудь интересно?!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Но хорошо ведь! Люди смотреть будут и радоваться.


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Чему?




ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Что душевно всё, как надо... Нет, закуску тоже хорошую надо сделать, настоящую: картошечки, огурчиков, колбаски резаной - но у меня там всё перечислено. Отдельно - холодное, отдельно - горячее.


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Поймите - это сцена! Всё на картоне!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А настоящее нельзя?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Из зала всё равно не видно!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А в бинокль? У вас же есть.


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Бинокли - за артистами следить. Как они переживают!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А чего переживать - всё по-хорошему...


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: А в жизни всё по-хорошему? Вот у вас?


(Пауза.)


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: В жизни бляди все! Бляди! (Всхлипывает.)


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Кто бляди?


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Все.


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Понятно. Все - это кто?


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Дочка.

АЛЛА СТЕПНОВНА: Понятно. А ещё кто?


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Все. Хахель её. У-у, блядь! (Бьёт кулаком по столу.)


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Понятно. Хахель блядь. А ещё кто?


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Все. Соседи. В милиции. На работе... Извините. Сейчас я. Вы извините. По радио, вон, говорят, что в искусстве жизнь человеческой души должна быть, да?




АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Духа.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Да нет, дух - это так... Вроде привидения. А душа - это... вещь! Я вот и написал тут, ну, про души - как они между собой... Они же не как мы. Они такие... лёгкие. Красивые.


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Так это у вас души водку пьют и огурцом заедают?


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Да нет! Это вы непьющая, видно, женщина - вам и непонятно. А у меня уж тут было... Я сам пьющий. И вёл себя неправильно в жизни, и жена умерла месяц назад, и дочка ушла, что якобы, я её бил и она из-за меня умерла, правда, бил, а умерла она, фактически, сама по себе, а дочка ушла всё равно с хахелем, а я ещё больше пить, и не помню ничего и вдруг иду ночью по дороге: кусты, туман, тихо, только шаг мой. Туман белый, асфальт чёрный. И вдруг на асфальте, впереди, чего-то как ... я не знаю... такое цветное всё, яркое и шевелится - и так грудь заломило-заломило... Подхожу - а это бабочки! Сплошняком, много, разные все: большие, маленькие - капустницы, крапивницы и такие, что и не знает никто - черные такие, как лошади, и голубенькие, и всякие - шевелятся, вьются... А это молоко везли и на асфальт пролили, они и пьют! А тут ещё солнце встаёт! Кусты прямо загорелись, птицы как заорут, коровы как замычат, грудь так заломило, что стоять не могу, а они передо мной - вьются, а я глажу их - в воздухе - и нет меня совсем, я - бабочки эти, и молоко, и шоссейка, и кусты - это я всё, и сверху я тоже и всё вижу,- вижу, как я мордой на шоссейку валюсь... Я не помню ничего дальше. Домой как-то дошел и сразу сценарий этот писать, как чокнутый - день и ночь. А выходит, и непонятно...


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Понятно всё.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Правда?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Только в пьесе этого нет, в сценарии вашем... нет бабочек каких-то таких, как они молоко пьют - понимаете?


ПЕТР СТЕПАНЕОВИЧ: Так и пьют...


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Да не как пьют, а как пьют - понимаете? В искусстве главное "как"


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ<(подумав). Хоботками.

Пауза.

А вы мне семь рублей не дадите?


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Конечно, сейчас. Вот, только десятка. Понимаете, нет... вот этого внезапного ощущения трагической благодати бытия, прорыва какого-то...


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ (беря деньги): Я в понедельник отдам. Обязательно.

Дверь кабинета распахивается, вбегает ВЕРОЧКА.

ВЕРОЧКА: Не давайте ему!


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Это Вера Петровна, наш завлит, она освободилась...


ВЕРОЧКА: Отдай деньги.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Ну, здравствуй, дочка.


ВЕРРОЧКА: Отдай деньги - и уходи. Я приду к тебе... потом. Сколько он пирожных съел - я заплачу.


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Бог с вами, Верочка!


ВЕРОЧКА: Сколько?


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Три.


ВЕРОЧКА: Отдай деньги - и уходи.


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: А я вообще не к тебе пришел! Я, вот, с женщиной разговариваю, а не с тобой!


ВЕРОЧКА: Это я не с тобой разговариваю!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Я тебя вообще, в упор не вижу! Дочь родная!


ВЕРОЧКА: Сам ты блядь! Ты на него первый накинулся и рубашку порвал! Ты не можешь, когда другим хорошо! Мама из-за тебя умерла!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Из-за меня...


ВЕРОЧКА: Из-за тебя!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Из-за меня.


ВЕРОЧКА: Из-за тебя!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Из-за меня.

Пауза.

ВЕРОЧКА: Почему ты не ешь?! Я тёте Лизе оставила денег тебе на продукты. Почему ты продукты не покупаешь и не ешь?!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ: Не хочется.


ВЕРОЧКА: Не ври! Они у тебя всё время едят!


ПЕТР СТЕПАНОВИЧ. Потому что они... друг друга ... уважают.


ВЕРОЧКА: Папка, бедный, все тебя уважают. Все тебя уважают! Он знаешь, как потом расстраивался, что тебя с лестницы толкнул! Все тебя уважают!


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА. Вы пьесу написали!


ВЕРОЧКА (обнимая его): Господи, худой какой! Алла, можно мы у тебя в кабинете посидим, а то я домой не могу...


АЛЛА АЛЕКСЕЕВНА: Конечно-конечно, я зайду к вам потом.

Они уходят в дверь кабинета, она набирает номер телефона.

Алло, Люся? У нас там сардельки есть? А селёдочка? Хорошо. Курица у тебя вроде бы была, да? А картошка? В кабинет ко мне можешь принести? Минут через десять? Замечательно!

Кладет трубку, открывает рукопись. Читает, смеется. Плачет. Снова смеется...