Жизнь как есть

14 мая 2002 г.

Только что ночью: на холодном, крытом линолеумом полу, смотрел сидел
худ. фильм «День полнолуния». Мама укутавшись лежала на
диване. Она там уже с вечера ждёт звонка своего кавказского
друга. Мне кажется она его не дождалась, потому что громкость
телефонного аппарата оставалась на нуле. От таких звонков она
ужасно добреет. Этот фильм мне очень запал. Он состоял из
множества сюжетов, которые были связаны друг с другом. У Г.Г.
Маркеса тоже всё вертится вокруг колумбийского прибрежного
городка Макондо.

У меня через 9 часов экзамен по аграрному праву, а я даже не брался за учебник.

Я в последнее время сильно устал. Всем говорю, что разочаровался
вконец в этом мире и что все дороги именно туда и ведут, но
понимаю, что наоборот: огромное количество мировой
бессмысленности воплощается во мне по закону перехода количество в
качество.

04 июня 2002 г.

Вчера вечером Шаман, Рустик и я пошли на ж.-д. больницу
спаринговаться. Но вместо этого вскарабкались на радиобашню, которая
была испачкана вся солидолом. Мы с Рустиком добрались до самого
верха башни, и нас там чуть током не ударило. Мы
договорились, что когда нам будет по 30 лет, т.е., через 9 лет, снова
вернуться сюда и совершить ещё одно восхождение.

Потом мы всю ночь жгли костёр и философствовали, я толкал свою
концепцию о том, что Абсолют есть Абсурд и что всё что ни есть –
большая бессмыслица. Шаман потерял очки в траве, испачкал
свои голубые джинсы и после спаринга его чуть не вырвало
пирожками.

Встречали восход солнца мы танцем тальтеков, и наши лица были в тот
момент счастливы.

Ранним утром я стоял на остановке городского транспорта и читал
введение книжки Э. Фромма «Анатомия человеческой
деструктивности». Проезжающие из автобусов смотрели на меня с вниманием,
т.к. на мне была камуфляжный военная форма.

24 июня – 25 июля 2002 г.

Ровно месяц я провёл на военных сборах как будущий младший лейтенант
запаса мотострелковых войск пехоты своей страны.

Солдатик едет в электричке, девушки не смотрите на меня...

Помню, что наблюдал бесконечные вереницы военной тяжёлой техники,
ржавеющей под открытым небом вот уже полвека.

Помню огромную кастрюлю «Фердинанд» с «шрапнелью» (кашей из
цельносваренного овса) – есть можно только с закрытыми глазами.

Помню чисто животное желание одиночества и основательное
переосмысление своих былых элитарно-аристократических воззрений на
человека. Настолько всё «единообразно, но небезобразно», что у
меня никогда нет полной уверенности в том, что я есть именно
я, а не один из моих товарищей. От этой камуфляжной формы из
саржи уже рябит в глазах. Стадность.

Ужасная вонь в палатках, которую со временем перестаёшь замечать.
Она происходит от сыреющего постельного белья, мужского пота и
грязи.

Помню совершенно необъяснимое бессознательное удовольствие от
подчинения формальному начальнику, когда отдаёшь честь или стоишь
перед ним на вытяжку.

Парнишку с добрым лицом и красивыми женскими глазами из какого-то
южного города, который уже «заёбся 2 года поднимать и опускать
этот ёбаный шлагбаум и весь день проводить на ногах». Этого
человека удерживает только одна мысль, что он вот уже
скоро, вернётся домой.

У солдата всего две извилины: ебательная и жевательная. До обеда
борется с голодом, после обеда со сном. «Бережёного бог
бережёт» – сказала монашка, одевая гандон на свечку. Единственное,
что было нужно от меня – моё тело; сходные неприятные
ощущения, наверное, испытывают проститутки.

Солдафоны с дорогими сигаретами в зубах криком объясняют по своим
мобильным телефонным трубкам кому-то, что они не могут ничего
сделать, потому что сейчас они находятся в армии... «В
армии!!!» – ещё громче кричат они, видимо все их переспрашивают.

Помню убийственный самогонный алкоголизм по ночам. Сигареты с
фильтром – валюта. Девушки из близлежащих посёлков настоятельно
советуют брать с собой в лес средство от комаров.

Как лёжа в пыльном горячем песке и ожидая команды командира на
огонь, чувствуя холод приклада автомата, я думал о тебе. Долго
допытывался у сапёров кто и где первый придумал гранаты типа
осколочных. Украл боевые патроны от пистолетов и пулёмётов,
когда стреляли на стрельбищах.

Пытался агитировать свой взвод петь на марше не пресловутую
«Катюшу», а «Кап, кап, кап, из ясных глаз Маруси падают слёзы на
цевьё (верхняя часть ружейного ложа, на которой укрепляется
ствол с механизмом)»... Чтобы с носа в который раз не слезала
кожа, я прилепил на него листочек подорожника.

Неоправданные, чудовищные по своей расточительности жертвы богу
Хроносу; непостижимая по своей трогательности красота ухода
абсолютно всего времени в никуда («к ебеням» по-армейски),
завораживающее зрелище. За всю свою несознательную жизнь я ещё не
вкушал такого количества маразма.

Все занятия кажутся мне бессмысленными. В армии делают всё, чтобы
солдат не был без дела, иначе ему в голову начнут лезть мысли,
и поэтому надобно чем-нибудь, неважно каким делом, занять
человека; для этого изобретаются самые абсурднейшие занятия.
Например, целый день перекидывать горы снега с одного места
на другое, а потом приедет какой-нибудь дебил-майор и
прикажет перекидывать обратно. Я почти всегда чувствую себя таким
солдатом, вынужденным тратить свою жизнь на бессмысленность,
угодную даже непонятно кому. Вот так и проходит жизнь,
более того, даже если ничем не наполнят её, она всё равно
проходит, только ещё быстрее. Мерзко. Что ж, зрелище нелепостей
порождает хороший вкус.

Прямо при нас из какой-то глуши привезли роту новобранцев – т.н.
духов. Детские лица. 18-летние мальчишки в огромных тяжеленных
кирзовых сапогах. Проходя они ещё оставляют за собой
запаховую вуаль свежей кожи и выданной на складе новой военной
формы. Но всё это у них отнимут демобилизующиеся деды, когда
поедут домой. Видел потом как эти духи бегали вокруг казарм в
противогазах с запотевшими стёклами и подметали по утрам
ломом окурки. Кирзачи часто меняются, потому что подошва от
частой муштры быстро стирается в тонкий слой.

После всего этого я ещё долго на улицах неосознанно стараюсь
смотреть на ноги впереди идущих прохожих и автоматически
подстраиваться к ним «в ногу». Левый, левый; ать, ать! В транспорте,
еле-еле сдерживаюсь, чтобы не обматерить того, кто наступил
мне на ногу.

Переосмысление идей коммунизма. Размышления об авторитаризме,
либерализме и свободе. Кто-то из иностранцев, побывав в советской
России сказал, что эта страна – одна большая казарма.

22 августа 2002 г.

Я много сижу с Говорилкой... очень много читаю у меня появилась
привычка всё писать с маленькой буквы я активно переписываюсь в
интернете пытаюсь сделать уфимский виртуальный клуб.
Сплотить пипл, но кажется всё это не нужно. Стало холодно в
природе, я этому рад. Теперь так приятно засыпать под тёплым
одеялом, когда вокруг холода.

03 сентября 2002 г.

Ходили с сестрой мне джинсы покупать

Много времени ездили по магазинам города, я о существовании
некоторых и не знал даже

А люди так уверенно примеряют себе одежду я иду среди витрин вижу
много пожилых женщин некоторые обсуждают покупки неужели им до
этого возраста не надоело это делать, мне бы наскучило а
вот ещё на овощной базе возле нашего дома всегда оттуда идут
тётьки с огромными сумками и пакетами нагруженными
продуктами, и мне кажется, что они относятся к своим этим действиям
как к почётной обязанности

Вышел на свою заваленную всяким хламом балконную лоджию и там вдруг
застыл, услышав детский мальчишеский крик с улицы: «Ты со
мной играешь или как?!»

Потом был лишь натянутый смех подростков нашего подъезда...

Если бы вам предложили два варианта:

1) Остаться в квартире и почитать «Доктора Живаго»

2) Поехать в деревню и побродить в лесу, пособирать липовый цвет...

Что бы вы выбрали? Чтение – это скучно, но умнее; лес – это приятно,
но завидно тому, кто остался дома.

09 сентября 2002 г.

Уже сколько я в сети... Больше двух лет. И единственно, почему я там
нахожусь, это всё таки общение. Я искал там общения. Я
любил более всего всевозможные конференции и проч. коллективные
обсуждаловки, а не личные письма о которых никто кроме двоих
не знает. Ведь это такой неблагодарный труд, просто ужас!
Но. Теперь я во всём этом разочаровался. Не даёт ничего
продуктивного кроме отрицательного все эти бесконечные споры...
Просто озлобляют что ли. Просто это как на войне научаешься
казуистике, методам полемической борьбы. Столько времени
сидишь пишешь огромное письмо целый день, а никто его и не
понимает всё равно. Это растрачивание себя по мелочам. Нет. Нужно
или книгу писать или что я не знаю, чтоб воздействовать на
массы. А одинокий писк – это ерунда. Правильно ведь говорят,
что великий человек ни в коем случае не должен
прислушиваться к своим современникам иначе ничего не выйдет, они просто
его съедят. Ведь и верно самые лучшие получали признание
лишь много после своей смерти.

И с разговорами тоже самое.

10 сентября 2002 г.

Сегодня на лекции по правам человека меня посетили неутешительные мысли.

Я так чётко осознал свой промах, что мне стало беспокойно и в то же
время радостно оттого, что я всё таки понял наконец этот
бессознательно бродивший во мне вот уже сколько лет вывод. Я
оказался в нужное время в ненужном месте. А именно, мне не
следовало поступать на юрфак университета. Мне следовало
поступать на философский, психологический или хотя бы
филологический. Когда лектор начал рассказывать про прокурорский надзор,
мне стало дурно. Он так щепетильно и со знанием дела
излагал материал, с таким похвальным педантизмом, что некоторые
просто умилялись глядя на него. И вправду жизнь так сложна,
можно прожить всю жизнь, так и не став юристом лучше всех. Что
и говорить, трудно полностью изучить только отдельную
отрасль права, куда там стать супер-юристом. Я понял, что сел в
болото, да ещё и не в то. Меня начало затягивать. Смотрю на
знакомых мне однокурсников, на их лицах уверенность в себе.
Они вникают во всякие процессуальные мелочи, которые им с
видом превосходства преподносит преподаватель. А ведь так и
жизнь пройдёт. Она так хрупка. Когда меня на месяц забрили в
армию, я просто не мог поверить, в то, что такой большой кусок
моей жизни может так запросто уйти в никуда, ан на тебе.
Пшик и всё. Это непостижимо. Два года каждую пятницу каждой
недели целый день я проводил на военной кафедре университета.
Я был там, как мне кажется, самым диверсионным и
идеологически развращённым курсантом. Не понимаю, как я мог там
находится, я ведь ужасный пацифист. Поначалу, некоторые вещи меня
просто поражали, я не мог поверить, что это так люди выбрали
для себя и возвели в норму. Потом я начал понимать, что вот
я всё это знаю и понимаю, но ничего от этого не меняется и
тогда я понял, что понимание – не главное. Когда я заболел
панкреатитом и загремел на больничную койку мне тоже трудно
было поверить в происходящее. Со смертью такая же ерунда надо
полагать. Созидать намного труднее чем ломать и удивительно
если кому-то удалось распорядиться своей жизнью желательным
для него образом. Я понимаю, что нужно срочно всё это дело
брать в свои руки иначе так и останусь неудачником и не
достигну своей мечты.

Я знаю как живут творческие люди. Их жизнь неблагодарна. Они вечно
изгои, вечно в бедноте и т.д. Я думал, что смогу быть хитрее,
стать каким-нибудь обычным чиновником, особо не выделяясь.
У меня будет постоянный доход и никто вроде бы не сможет
меня экономически уничтожить.

Преподавателем философии в университете мне тоже не очень-то
хочется, т.к. всю жизнь посвятить вразумлению посредственности не
особо охота. С другой стороны, я не настолько гениален, чтобы
мне было нужно так много моего времени только на себя. Что
же, просто я неудовлетворён той жизнью которая у меня есть,
но я знаю, что лучше вряд ли возможно при данных
обстоятельствах. Я должен быть благодарен, но разве этого уразуметь!
Неугомонный ум всегда ищет и не может успокоиться.

23.9.02 02:32:51

Всё таки, мои родители мещане. Я ведь в школьные года сильно любил
философию, даже учителя хвалили меня за это. И стихи я писал,
мне отец сам сборники советовал, потом я уж сам его учить
стал. И всё это было хорошо известно им. В 17 лет (1998 г.) я
был обычным запуганным неудачной будущностью подростком.
Меня просто-напросто засунули вслед за сестрой на этот
ненавистный юридический факультет. Никогда на философии, поэзии и
писательстве никто не зарабатывал денег.

Я вспоминаю девочку, с которой я познакомился в клубе практической
психологии. 16-летняя Анжелика на втором этаже Гостиного
двора, под аккомпанемент саксофониста нехотя говорила мне, что
дети для родителей – инвестиции в будущее и так в этом роде.
Что, в большинстве, они заботятся о благополучии своей
старости, а не о счастье детей. Но не бывать мне дельцом или
служащим! Мои родители мещане.

14 сентября 2002 г.

Всё больше и больше поражаюсь тем, кто радуется по поводу годовщины
со дня взрыва арабами двух небоскрёбов в США. Они ненавидят
Америку. Это становится уже образом жизни. Не знаю, успею ли
до войны, думаю, что не скоро, но непременно, хотя холодная
война вроде бы закончилась без последствий.

Всю ночь проговорил со Светкой (Мариной), 36-летней женщиной.

Поздний Вечер, 14 сентября 2002 г.

Брожу по комнатам своего дома, машинально включаю телевизор; там
молодая высокая девушка стоит в полный рост перед камерой и,
рассказывая о погоде, положительно не знает куда при этом деть
свои руки с длинными холодными пальцами.

Сижу же и жду гостей. Вечер. Когда родители уезжают я устраиваю на
своей квартире сборища, называемые заседаниями литературного
клуба. Даже даю объявления в газетах о таковом. Мда... А
раньше просто собирались со старыми друзьями и пьянствовали. Не
знаю, может это ново для меня и поэтому я это делаю, но я
когда-нибудь так-таки разочаруюсь в этих девочках с филфака и
запрусь опять в своей конуре.

В квартирах все разбредаются по своим углам и занимаются. Ничем,
каждый своим делом, по возможности интимным и
необременительным.

Все квартиры пахнут по разному.